Поиск самоидентификации может стать ловушкой для молодых людей, подобных Иналу Тхагапсо, живущему без твердой почвы под ногами между единственным домом, который он знает, и родиной предков. Как и многие другие дети иммигрантов он понимает, что не чувствует себя своим ни там, ни здесь.
Его прапрадедушка бежал от царских армий на Кавказе в 1860-х годах и осел в маленьком пустынном регионе, ставшем потом Иорданским Хашимитским Королевством. Теперь, спустя четыре поколения, его правнук желает вернуться на родину предков. С акцентом он произносит по-английски: «Для меня это мечта — вернуться туда. Это то, что живет во мне, хочу я того или нет».
Инал Тхагапсо — черкес. Он представитель диаспоры, появившейся, когда сотни тысяч горцев покинули свою родину, ставшую теперь южной частью России, к северу от Азербайджана и Грузии. Это спокойная диаспора: не устраивая волнений и смут, она мирно инкорпорировалась в общества таких стран, как Иордания, Турция, Сирия и США.
История черкесов в Иордании во многих отношениях типична для иммигрантов по всему свету. Держаться и продолжать быть, быть вовлеченными и в то же время оставаться вовне. Но для нации, которая изначально борется за то, чтобы определить, что же такое иорданец, черкесская тема имеет особый резонанс. Те иорданцы, которые не являются черкесами, негативно воспринимают любое упоминание о том, что некоторые из их соседей не совсем свои в этой стране. Возможно, это воспринимается как вызов нации, которая говорит миру, что наконец-то состоялась. «Никогда не слышал, — отвечает Рауф Абу Джабер, иорданский бизнесмен и историк, когда ему сказали, что некоторые черкесы готовы уехать на родину предков. — Лично я удивлен».
Конечно, не все черкесы, численность которых в Иордании оценивается более чем в 100 тысяч, стремятся репатриироваться. Судя по интервью с дюжиной представителей этой общины различных возрастов, уехало бы меньшинство. Но это не преуменьшает значения борьбы за идентичность тех, кто среди арабского окружения пытается держаться за очень отличающуюся культуру. В простом виде это стремление проявляется в национальных танцах, совершенно иных, чем арабские, в тяге к родному языку в условиях, когда, по словам многих черкесских юношей, они на нем не говорят.
«Большинство молодых людей здесь ничего не знают о своей истории, — говорит Инал Тхагапсо, год проживший на Кавказе, но вернувшийся в Иорданию после того, как убедился, как тяжело строить на родине предков новую жизнь. — Они не знают языка. Но скажи им, что они не черкесы, и они убьют тебя».
Иордания — маленький кусок выжженной земли, выделенный британцами на Ближнем Востоке в отдельную страну в 1920-е годы, когда она называлась Трансиорданским эмиратом. Черкесы уже долгое время жили здесь к тому моменту, когда власть взял первый представитель местной Хашимитской династии — Абдалла. Они были успешными фермерами и землевладельцами и тесно взаимодействовали с королем Абдаллой в деле защиты и строительства новой нации. В 1946 году Иордания обрела независимость и вскоре стала именоваться Иорданским Хашимитским Королевством.
Но с самого начала Иордания была скорее искусственным, чем естественным образованием. Понятие иорданец было в большей мере абстракцией. Эта страна до сих пор остается амальгамой ближневосточной мозаики народов, сект и религий: палестинцев, армян, сирийцев, чеченцев, выходцев с Аравийского полуострова, называемых хиджази, а также друзов и христиан. И черкесов.
Извне иорданским лидерам твердили, что само существование их государства не имеет смысла. А лишенное родины черкесское меньшинство делало все, чтобы доказать несправедливость таких утверждений. Король Абдалла в благодарность и из уважения к верности и национальным традициям черкесов сделал их почетной стражей Королевского дворца. И сегодня посетители королевской резиденции встречают стальные взгляды людей в костюмах, ставших основой для старой униформы казаков.
Годами черкесы занимали самые высокие посты в государстве, включая должность премьер-министра и ряд важных постов в спецслужбах. Но сегодня многие черкесы говорят о том, что одним из признаков утери ими позиций и перспектив в Иордании для них является отсутствие соплеменников на ключевых постах в государственном аппарате. Внимание теперь переключено на другую важную этническую общность в Иордании — палестинцев, с их стремлением к созданию независимого государства. Иордания аннексировала Западный берег в 1950 году, но потеряла его в арабо-израильской войне 1967 года.
Между тем, по мнению 26-летнего Ахмада Умара, недавнего выпускника университета, с точки зрения исторической перспективы дела у черкесов гораздо хуже, чем у палестинцев. Последние, по его словам, живут, по крайней мере, в своем регионе, среди людей с теми же обычаями и языком. «Нашей проблеме сотни лет, — говорит он. — Мы уже 143 года в Иордании. Все знают палестинцев, но никто не знает нас». Ахмад Умар также пытался переехать на родину предков, в Россию, но, промаявшись два года, вернулся в Иорданию. «Я хотел получить российский паспорт, но они мне его не дали», — говорит он.
Черкесский культурный центр в Аммане находится в неприметном здании на маленькой улице в районе для представителей среднего класса. Во время нашего вечернего визита там как раз заканчивала свои занятия национальными танцами группа парней и девушек. В отличие от своих арабских соседей, черкесские мужчины и женщины танцуют вместе, демонстрируя весьма воинственно выглядящую хореографию, со множеством сложных па ногами и хождением на пальцах у мужчин и плавным несением корпуса у женщин.
«Я черкес, но моя национальность — иорданец», — говорит 16-летний Шамиль Ширух, не говорящий на родном языке, но танцующий национальные танцы уже 10 лет. 21-летний Тамер Кунаш добавляет: «Мы все считаем себя иорданцами. Это — наш дом».
Их наставник — требовательный мужчина с чисто выбритой головой, 32-летний Инал Хатык, начальник канцелярии Али бен аль-Хуссейна, брата правящего короля Абдаллы II. Он заставляет танцоров правильно двигаться, выделывать па и нести себя с достоинством и выразительностью.
«Мы настоящие черкесы и настоящие иорданцы», — говорит он. Затем, дав своим подопечным передышку, добавляет: «Но многие черкесы хотят вернуться на родину».
Майкл СЛЭКМЕН
«The New York Times», 11 февраля 2009