Пять месяцев назад крымчане провели референдум о присоединении к России. Как живет полуостров, неожиданно для всех сменивший государственную прописку? 

Всю весну и лето в Крыму работала выездная редакция «Комсомолки». Редакция решили подвести итог и ответить на вопрос: насколько глубоко и надежно полуостров присоединился к России?

И полуострова, отдавшие швартовы

Прав был Василий Аксенов в своем пророческом романе: Крым — это все-таки остров. Я эту простую истину понимал ровно 32 часа, пока плавился на жаре в 16-километровой очереди на паром. Другого сухопутного пути для меня в Крым не имелось: я занимаю 75-е место в «расстрельном списке СБУ», и украинские пограничники были бы рады меня встретить. Из карьерных соображений.

Вместе со мной стояли тысячи таких же упрямцев, и ни у кого даже мысли не возникло, чтобы трусливо сбежать из этой очереди в Сочи. Собирались в Крым, значит, едем в Крым!

— Не, если бы он был украинским, я бы еще подумал, стоит ли тут столько париться, — объяснил мне уренгойский нефтяник Серега. — Но сейчас-то совсем другое дело. К себе едем!

В очереди прямо на глазах запускались любопытные социальные процессы. Хотелось взять за шиворот и тыкать в них аналитиков и политологов, которые двадцать лет рассказывали нам, какие мы разобщенные, «сами за себя», «хата с краю». Уже через час стояния очередь самоорганизовалась по принципу «выручи соседа». Делились хлебом, пластырем, минералкой, бензином. Будили уснувших за рулем, учили «обочечников», пытавшихся прорваться без очереди. С помощью мелков, валявшихся без дела у меня в багажнике, был организован конкурс «Дети рисуют паром». Кто-то выставил на крышу машины автотелевизор — смотрели новости, как встарь, большой толпой.

В Крым со скоростью 500 метров в час двигалось не стадо индивидуальных личностей, а Народ, сплоченный трудностями. Мы были пока на территории Краснодарского края, но именно местные власти, наплевав на туристическую конкуренцию, помогли нам прожить эти нелегкие часы, расставив вдоль трассы десятки туалетов, душевых кабин и мобильных кафешек. Были даже «спальные» палатки с раскладушками и одноразовым бельем. На палатках имелась надпись: «Резерв губернатора Краснодарского края». Понималось это так: мы одна страна, и Крыму именно в этот сезон нужно помочь туристами, даже в ущерб себе.

Официальное молчание

От Керчи мой путь лежал в Симферополь. В Новороссии, где я проработал последние четыре месяца, украинизация русскоязычного региона так и лезла в глаза. В жовто-блакитный цвет красили автобусные остановки и даже опоры ЛЭП. А при особо остром рвении местных властей — и стволы придорожных деревьев. В Крыму же о коротком украинском прошлом напоминали лишь дорожные указатели на мове. Недавнее «заграничное» прошлое казалось миражом, дурным наваждением. Наматывая на раскаленную резину километры по прибрежному серпантину, я думал, что Крым, по сути, никогда и никуда не уходил. Крым просто засиделся в гостях и ушел, когда позвали домой.

Еще в Москве один из инсайдеров предупреждал меня о сложностях в общении с нынешними крымскими чиновниками. По его словам, месяц назад, когда стало ясно, что переходный период Крым миновал без осложнений, общение власти с прессой резко свернули. Был в этом блоке и серьезный политический мотив: «Крым — обычный регион РФ, а вся геополитика, она в столице нашей Родины».

Так оно и получилось. Я выписал десяток телефонов ключевых крымских министров в блокнотик и совершенно безрезультатно прозванивал их целую неделю. Все либо были в Москве, либо собирались туда вылететь через пять минут. Либо ушли в отпуск. У заместителя председателя Совета министров Крыма Дмитрия Полонского до самолета на Москву оставалось минут сорок. Встретились прямо в Совете.

У высокопоставленного чиновника было интересно узнать главное:

— Какая сейчас у Крыма самая основная проблема? Вода? Переход на другую валюту? Новое налоговое законодательство?

— Главное, что у нас нет нерешаемых проблем. То, что вы перечислили, мы уже решили. Валюту ввели, работаем по налоговому российскому законодательству. С водой на 85 — 90 процентов мы разобрались. Еще в некоторых селах остались проблемы с водоснабжением, но у нас есть 2 миллиарда рублей — разберемся. Все ждали хаоса. Вдумайтесь, в один день мы оказались отрезанными от всех управленческих и экономических структур. Представляете, какие были мрачные ожидания? И они не сбылись.

— Россия помогала перенастроить госструктуры Крыма?

— Все наши министерства взаимодействовали по вертикали с профильными министерствами в России. Не припомню случаев, чтобы какой-то орган власти не получил помощи от России.

Сезон, по словам крымского вице-премьера, на удивление оказался нормальным. Пустовато лишь на западном побережье, куда традиционно ехали отдыхать жители материковой Украины. Но в разговоре с Полонским главная крымская проблема все-таки нашлась — транспортная доступность полуострова. В портах не хватает причальных стенок. Симферопольский аэропорт перегружен. Самолеты садятся-взлетают каждые 25 минут.

Деньги Украина в Крым никогда не вкладывала, чуя хуторским мышлением, что это будут пустые траты. Россия ждать не стала, сразу вложив в инфраструктурные проекты почти 5 миллиардов рублей: ремонт школ, детсадов, автодорог и прокладка новых трасс.

— Мы за двадцать три года никогда не видели таких денег от Украины, — признался Полонский.

Но вот про частные инвестиции чиновник не смог сказать ничего конкретного — «бизнес пока присматривается», «интерес есть, но все ждут свободной экономической зоны». Объективно Крым сейчас находится в зоне риска. Ведь Киев который месяц обещает в Крыму «восстание татарского народа».

Попробовал выяснить, насколько это реально?

Татарский вопрос

Присоединение Крыма ввергло репрессированный когда-то Сталиным крымскотатарский народ в шок, особенно его старшую часть, имеющую в патриархальной общине веский голос. Дело в том, что российские пенсии оказались выше украинских, причем разница позволила кое-кому отказаться от традиционной сдачи жилья курортникам. Такого подвоха лидеры мятежного Меджлиса не ожидали от России.

Наиль Тиликов, сторож автостоянки, где я в Симферополе ставил машину, как-то заметил во время нашего традиционного вечернего разговора, что сын его передумал уезжать в Киев:

— Он у меня в автоинспекции работает. Думал, как только Крым к России присоединится, ехать на Украину. Получил первую зарплату рублями — 40 тысяч. Пересчитал в гривны, удивился. Говорит: «Погоди, отец, может, это замануха». Получил вторую, такую же. С отпускными в июле вообще 80 тысяч вышло. Какой там теперь Киев… Я ему говорил: поедешь, тебя на войну загребут. Да он и сам это понимает.

Все четыре месяца новые крымские власти последовательно лечили этот очаг внутренней напряженности. Провели профилактические рейды по наиболее одиозным медресе и мечетям. Самые буйные самоназванные «лидеры крымскотатарского народа» были выдворены из Крыма или бежали сами.

Наконец в последних числах июля Госсовет Крыма выбил последнюю табуретку из-под мечты Киева о восстании крымских татар, приняв закон, по которому самозахваты земли (чем все последние годы активно занималась в Крыму татарская община) можно будет легализовать.

Ход был точнейший. Часть самозахватчиков просто плюнут на свои мазанки — в половине случаев они ставились на бросовых землях без коммуникаций, и люди, которые этим занимались, играли в политику, а не решали свои жилищные проблемы. Другая часть погрузится в увлекательный мир бюрократических процедур и будет ими заниматься аж до 1 января 2017 года.

Столь резкое падение радикализма политологи-крымоведы объяснили давным-давно, только им не верили. Не верили, что светлый порыв растущего национального самосознания может автоматически закончиться с последним грантом, пришедшим через Киев с Запада или Ближнего Востока.

Васви Абдураимов, один из лидеров общественной крымскотатарской организации «Милли Фирка», в разговоре заметил, что партизанская война скорее начнется в Киеве, чем в Крыму:

— Татары не от нас бегут, а к нам. Те, кто жил на Украине по побережью. Уже за паспортами и российским гражданством. Татары приняли новую власть в Крыму, я могу за немалую часть нашей общины сказать. Приняли, несмотря на 23 года русофобской пропаганды на полуострове.

Но пугает меня в нынешней ситуации один момент: люди, которые занимались в Крыму почти 20 лет насильственной украинизацией и стравливали русских с татарами, они в большинстве остались в своих кабинетах. Надо власть перетряхивать как можно скорее. Не дожидаясь беды.

Я попытался встретиться с нынешним временным лидером Меджлиса, неким Ахтемом Чийгозом. Трубку он не брал, но после SMS перезвонили некие люди. Из предосторожности они назначили мне встречу в районе Ак-Мечеть, месте компактного проживания крымских татар в Симферополе.

Из пустого, рваного разговора с тремя худощавыми пожилыми мужчинами я понял, что и сам Меджлис в некоторой растерянности. И выжидает — будут репрессии или нет? За что? За неудавшийся переворот в феврале, за попытку бойкота референдума о присоединении Крыма к России?

Но кто-то из Меджлиса вообще пошел в новую власть и даже в партию «Единая Россия» записался. И еще мне сказали: даже радикальные татары меньше всего хотят войны, а те, кто хотел, — в Новороссии. Но повторения в Крыму того, что творится в Новороссии, никто из татар не желает. Даже в самом страшном сне.

Наверное, именно по этой причине за две недели моих перемещений по Крыму я только один раз видел то самое меджлисовское «Голубое знамя — КокЪ Байракъ». Вилось оно над какой-то хатенкой под Севастополем и вывешено было, скорее всего, в честь наступающего Рамадана.

Эйфория в похмелье

Еще задолго до референдума крымский политолог и экономист Владимир Джаралла в своем интервью «КП» дал точнейший прогноз развития ситуации. Как выяснилось, он был активным участником присоединения Крыма к России.

— Понимаете, все наши проблемы были созданы нам Украиной. Это был такой символ нашего развода. Неожиданно жители Крыма обнаружили, что «Приватбанк» Коломойского сначала ограничил платежи, а потом их и вовсе прекратил и заморозил вклады. Вторая организованная нам проблема — вода. Но нам помогла природа. Закончился трехлетний засушливый период. Дожди заполнили водохранилища. Но сельское хозяйство все-таки понесло убытки на 250 миллионов рублей. Но многие хозяйства успели переориентироваться на животноводство, овощи и фрукты. Третья наша проблема — паралич информационной системы. Реестры собственников, информация по банковским расчетам и платежам фирм — все это оказалось заблокировано Украиной. Правда, это лишь усилило наше понимание, что Украина — злая мачеха.

— Что стало с крупными украинскими собственниками в Крыму?

— Этот вопрос пока никто не поднимает… Пока непонятен их статус. Непонятно, кому они платят налоги. Сами промышленные предприятия работают. Рынки сбыта были и есть в России. Изменилась логистика поставок сырья и вывоза продукции. У предприятий проблема с зарплатами, их оказалось очень сложно пересчитывать с гривен на рубли. Все надеялись, что рубль и гривна будут ходить в Крыму до зимы. Но из-за проблемности Украины оказалось проще все обрубить сразу же.

— Помню, как Крыму обещали голод. А магазины забиты продуктами, причем украинскими. Почему?

— В условиях кризиса платежеспособности на Украине Крым для ее бизнесменов оказался серьезным подспорьем. Личные связи сильнее политики. И Крым превращается в посредника между Украиной и Россией.

— Закончилась ли в Крыму эйфория от присоединения к России?

— Она именно сейчас начинает заканчиваться. Отделение от Украины мы восприняли как освобождение. Даже крымские татары посчитали, что у них нет будущего с Украиной. Особенно наглядно это показала молодежь — поехала поступать в российские вузы. Многие пытаются из украинских вузов перейти в российские.

В дискуссиях с украинскими оппонентами крымчане обычно спрашивают: «С чего возвращать обратно Крым начнете? С уменьшения зарплат?» Мы знали, что в России уровень жизни выше, но не думали, что настолько.

А еще люди заново понимают вот этот детский стишок: «Я узнал, что у меня есть огромная страна». Референдум был высшей точкой нашего единства. Даже прагматичные бизнесмены перед референдумом говорили друг другу: «Деньги мы всегда заработаем, давайте теперь о Родине подумаем».

Сейчас это ощущение эйфории понемногу проходит. Мы понимаем, что началась новая жизнь, но какая она — еще не знаем. Но сожаления нет ни у кого.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Есть у цветущего Крыма одна страшная тайна, которая мучает и не дает спать спокойно, — это истекающая кровью Новороссия. Сокровенное ощущение чуда, благодаря которому тебя обнесли этой кровавой чашей, — не дали даже пригубить глотка. И ощущение вины, что весь ужас насильственной евроинтеграции достался братьям с юго-востока. Заметил, что в Крыму не любят говорить о Новороссии, — от меня просто сбегали прямо во время разговора.

Подсознательно все понимают: если погибнут Донецкая и Луганская республики, тогда Киев может направить войска к Крыму. И я задавал этот вопрос всем, кому мог и хотел. Александр Васильев, депутат Одесского горсовета, бежал в Крым в багажнике машины. Сторонник мирной федерализации Украины, один из трех создателей флага Новороссии, не ожидал, что его творение будет развеваться на антеннах бронетехники ополченцев, на баррикадах и административных зданиях городов.

Александр заметил, что давление на Крым после Новороссии — чуть ли не официальная доктрина министерства обороны Украины:

— Украина, скорее всего, не оставит полуостров в покое, потери Киев не волнуют, вы же видите сами…

Даже легендарный народный глава Севастополя Алексей Чалый задумался на несколько секунд над моим вопросом, прежде чем ответить: «Напасть на Крым — значит напасть на Россию — ядерную державу». Мы помолчали, представив ответ ядерной державы и его последствия.

Дмитрий Стешин

Источник: http://www.kp.ru