О подвиге воинов, первыми водрузивших знамя Победы над Рейхстагом, «Новая газета» пишет уже пять лет. В 2015 году мы направили первый запрос в Министерство обороны и комиссию Администрации президента по государственным наградам с просьбой присвоить звание Героя России Григорию Булатову (именно он поднял флаг над поверженным Рейхстагом).
Военное ведомство в лице заместителя министра обороны Николая Панкова ответило отказом: «…установлено, что за мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками при освобождении Берлина, а также водружение Красного знамени над Рейхстагом <…> красноармеец Булатов Г.П. был представлен командиром полка к присвоению звания Героя Советского Союза. Однако командующий 3-й ударной армией изменил вид награды на орден Красного Знамени. Причины такого решения в документах архива не отражены.
Таким образом, представление к присвоению звания Героя Советского Союза Булатова Г.П. за отличия, о которых сообщается в обращениях, было реализовано.
К сожалению, у Минобороны нет правовых оснований пересматривать решения военного командования».
С тех пор из года в год мы получаем подобные ответы: наградить нельзя, потому что уже награжден — пусть и не той наградой.
Между тем в распоряжении «Новой» имеется ответ начальника Института военной истории Министерства обороны, в котором говорится, что орден Красного Знамени Григорий Булатов получил не за установку Знамени Победы, а за «образцовое выполнение боевых заданий на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество».
При этом нашему Главковерху, нашим генералам есть на кого равняться — как в строю. 7 мая 1999 года президент Казахстана Нурсултан Назарбаев присвоил Рахимжану Кошкарбаеву (30 апреля 1945 года он был рядом с Булатовым) высшую награду республики — звание Народного Героя. С формулировкой: «Водрузивший Знамя Победы».
Редакция вновь обращается к Верховному главнокомандующему, президенту России Владимиру Путину, к руководству Минобороны с безотлагательной просьбой — в ознаменование 75-й годовщины Победы присвоить красноармейцу Григорию Булатову звание Героя России. Напоминание о его подвиге — публикуемый ниже очерк.
9 Мая страна отметит 75-летие Великой Победы. По телевизору покажут хронику взятия Рейхстага и расскажут про установку на его куполе Красного Знамени. Прозвучат имена Михаила Егорова и Мелитона Кантарии.
Так происходит уже много лет.
И, конечно, вряд ли кто-то из официальных лиц или телеведущих в этом году скажет, что первыми знаменосцами Победы были 19-летний рядовой Григорий Булатов и 20-летний лейтенант Рахимжан Кошкарбаев. Они прорвались в Рейхстаг и вывесили на нем красный стяг еще 30 апреля 1945 года, за 10 дней до официального окончания войны.
Их подвиг оказался не нужен советской истории, а сегодня — и истории России.
Часть 1. Путь к Берлину
Гигорий Булатов
Уроженец уральской деревни Черкасово Григорий Булатов на фронт попал не сразу. В 1942 году в дом его семьи в городе Слободском Кировской области пришел почтальон с похоронкой на отца — Петра Григорьевича. 16-летний Гриша решил мстить, но в военкомате дали от ворот поворот — «мал еще».
В 1943 году с эшелоном лошадей Булатов все-таки попал на фронт, в Псковскую область, в Великие Луки. Вновь потребовал, чтобы его отправили на передовую. И получил разрешение. Григория зачислили в состав 150-й стрелковой дивизии: в разведвзвод под командование лейтенанта Семена Сорокина.
В июне 1944 года Булатов получил первую награду — медаль «За отвагу». Из приказа командира 674-го стрелкового полка Елизарова: «…в бою 22–28.06.44 года за высоту 228,4 Пустошенского района (Псковская область. — И. Ж.), под непрерывным огнем противника вброд через реку своевременно доставлял боеприпасы на передний край».
В сентябре 1944-го — новый приказ, и снова медаль «За отвагу»: «…с группой разведчиков в ночь на 26.07.44 года в районе деревни Черная захватил «языка», который дал ценные сведения».
На войне Григорий Булатов был награжден 7 раз.
Рахимджан Кошкарбаев
Рахимжану Кошкарбаеву, в отличие от Григория Булатова, мстить было не за кого: отца, Мусина Кошкарбая, арестовали в 1937-м.
«Судьба распорядилась так, что к 13 годам я остался круглым сиротой, — вспоминал он потом. — В 4 года я потерял мать. Отец старался сделать все возможное, чтобы я не почувствовал этой утраты. Но в одну из серых дождливых ночей пришли в наш дом трое хмурых людей и молча увели моего отца». (В материале использованы воспоминания Рахимжана Кошкарбаева и Жанши Жанасова из фильма «Рахимжан Кошкарбаев. Штурм Рейхстага». Alaman Studio, 2005 год. Казахстан — прим. ред.).
На войну Кошкарбаев ушел осенью 1942-го, как только исполнилось 18. Окончил Тамбовское военное училище, которое было эвакуировано в город Фрунзе (Бишкек).
Первая боевая операция лейтенанта Кошкарбаева — освобождение Варшавы.
«Мы вошли в горящий город. Впечатление было такое, будто оказались в аду. Обуглившиеся голые стены домов, чудовищные воронки. И груды сваленных прямо на улицах трупов.
Даже старые солдаты, немало повидавшие на своем веку, были потрясены увиденным».
Другое свидетельство — уже из-под Берлина: «Я проснулся от сплошного грохота. Дрожала под ногами земля. Взрывной волной меня отбросило к брустверу. Я взглянул на часы, они показывали начало шестого. 16 апреля. Артобстрел продолжался. Кругом все гудело и стонало. Меня охватила оторопь. Неужели все это силами артиллерии нашей дивизии? Позже мы узнали, что в этом двухчасовом обстреле участвовали 22 тысячи орудий и минометов».
30 апреля 1945 года, когда советские войска подступили к Рейхстагу, Кошкарбаева вызвал командир батальона Василий Давыдов.
«Комбат Давыдов подвел меня к окну (мы тогда еще были в «доме Гиммлера») и указал мне на Рейхстаг. «Видишь, — говорит, — Рейхстаг? Подбери нужных людей, будешь водружать флаг». И передал мне темный, довольно тяжелый сверток — флаг, завернутый в черную бумагу».
Часть 2. Семь часов до купола
Флаг, переданный Кошкарбаеву, не был официальным знаменем Победы, предназначенным для водружения на Рейхстаг. Военный совет 3-й ударной армии учредил 9 таких знамен, но 674-му полку не досталось ни одного. «Нашему полку жребий не выпал, — вспоминал потом Григорий Булатов. — Комполка сказал, что над Рейхстагом может развеваться необязательно Знамя Военного совета. Подыщите подходящий материал — вот вам и знамя».
Бойцы скроили первое Знамя Победы из красной немецкой перины.
От дома Гиммлера до Рейхстага было всего 260 метров. Булатов и Кошкарбаев преодолевали эти метры семь часов под шквальным огнем.
Родные Рахимжана Кошкарбаева передали мне его машинописные воспоминания об этих семи часах, они не публиковались в России.
Из воспоминаний Рахимжана Кошкарбаева
«Дождались перерыва огневой очереди, я выпрыгнул через окно и тут же залег в воронке. Рядом со мной оказался только Булатов. «Товарищ лейтенант, — говорит он, — остальные разведчики не смогли выпрыгнуть. Огонь. Мы счастливчики — проскочили».
Я сказал Булатову, что двинемся по-пластунски вперед, друг за другом. Со всех сторон велся сильный пулеметно-оружейный огонь, который не давал нам возможности поднять голову. Ползли медленно, не отрываясь, прямо вслед друг другу.
Когда выползли из воронки, единственным укрытием впереди оказались железные балки, лежавшие недалеко от нас. Достигнув их, мы немного пришли в себя. Быстро сориентировались. Следующим укрытием могла быть трансформаторная будка, стоявшая в метрах 40–50 от нас.
Площадь, как скатерть. Укрыться негде. Только что вот эта будка. Путь до нее был тяжелый и утомительный. Представьте себе: кругом рвутся мины, жужжат пули, лицо почти касается земли, головой даже нельзя шевельнуть: могут заметить. Одним словом, мы двигались так медленно, что едва ли кто мог подумать, что мы — живые. Наконец доползли до будки. Одежда стала мокрой от пота: хоть сейчас снимай и выжимай. Будка была каркасной и насквозь пробивалась пулями, которые сыпались, словно град. Оставаться сколько-нибудь здесь было крайне опасно. Кроме того, не исключена опасность попасть под огонь своих же подразделений, ведь о нас никто не знал, только наш батальон. Это заставило меня принять срочное решение. Минутный осмотр местности: между Рейхстагом и нами лежит разбитый железный мост, примерно в ста метрах. Но до него опять тянулась асфальтированная, ровная площадь.
Справа от Рейхстага был виден парк. Это Тиргартен, откуда немцы и вели в основном артиллерийский обстрел.
Вторая половина дня. Над нами часто стали появляться наши самолеты-корректировщики. Сразу же после их ухода на парк и Рейхстаг был обрушен массированный минометно-артиллерийский удар. От канонады и разрывов снарядов над площадью поднялся черный столб огня, дыма и пыли.
Дальше ждать нельзя. Пошли на риск. Вскочив во весь рост, рванулись что было сил к мосту. Потом было интересно вспомнить: когда бежали, то механически взялись за руки. Это заметили тогда, когда добрались до моста, а там упали прямо в воду.
Канал был неглубоким. Несмотря на то, что кругом свистели пули, мы впервые за этот день посмотрели друг другу в глаза и невольно улыбнулись.
Опасность на берегу канала заставила нас перебраться на ту сторону. Теперь мы находились примерно метрах в трехстах от Рейхстага… Вдоль берега еще больше усиливался огонь с обеих сторон. Дальше продвигаться было невозможно. Прошло минут 20–30. Сидим без движения. Я вытащил красный флаг, развернул его и на углу вывел химическим карандашом номер полка — 674-й и наши фамилии: Булатов, Кошкарбаев. Следивший за мной Булатов сказал:
— Правильно, товарищ лейтенант, что написали, а то убьют нас, и никто знать не будет, кто мы такие и откуда.
— Давай, бегом! — сказал я Грише.
В это время мы ничего не видели и не слышали, бежали вперед. Вот первые ступеньки парадного входа Рейхстага. Добрались до стены, прижались друг к другу и на миг затаили дыхание. После минутной тишины я вспомнил о том, что скорее надо прикрепить флаг на видном месте. О куполе мы даже не думали от радости. Я тут же посадил Булатова на свое плечо и поднял его на перила у окна.
— Гриша, — сказал я, — прикрепляй флаг как можно выше.
Он отвечает:
— Некуда его прикреплять. Поддержите еще немного. Я вытащу кирпич из окна.
Через минуту Булатов хриплым голосом, чуть ли не криком выдохнул: «Все! Установил!».
Но флаг на высоте второго этажа не устроил командование.
Из воспоминаний Виктора Провоторова
«…внизу послышались выстрелы, взрывы гранат, стук сапог. Мы приготовились к бою. Гранаты и автоматы — начеку. Но схватка не состоялась. Это по нашим следам пришли Лысенко, Брюховецкий, Орешко, Почковский. С ними лейтенант Сорокин.
— Отсюда его плохо видно, ребята, — сказал он. — Надо пробираться на крышу.
По той же лестнице стали подниматься все выше и выше и нашли выход на крышу. Цель достигнута. Где поставить знамя? Решили укрепить у скульптурной группы. Подсаживаем Гришу Булатова, и наш самый молодой разведчик привязывает флаг к шее огромного коня», — вспоминал позже старший сержант 674-го полка Виктор Провоторов.
3 мая 1945 года газета «Воин Родины» 150-й дивизии опубликовала заметку: «Родина с глубоким уважением произносит имена героев… Об их выдающемся подвиге напишут книги, сложат песни. Над цитаделью гитлеризма они водрузили Знамя Победы. Запомним имена храбрецов: лейтенант Рахимжан Кошкарбаев, красноармеец Григорий Булатов. Родина никогда не забудет их подвига».
Булатов и Кошкарбаев были представлены к званию Героя Советского Союза.
Часть 3. Подлость
«Вот моя обида пожизненно»
В середине мая 1945-го Григорий Булатов был вызван на прием к Иосифу Сталину. Друг знаменосца Виктор Шуклин вспоминал об этом так: «Гриша был доставлен. Разговор был кратким и без свидетелей: «Товарищ Булатов! Вы совершили героический поступок, поэтому достойны звания Героя Советского Союза и «Золотой Звезды», но на сегодняшний день обстоятельства требуют, чтобы на вашем месте были другие люди. Вы должны забыть, что совершили подвиг. Пройдет время, и вас дважды наградят «Золотой Звездой».
После приема Булатова повезли на правительственную дачу (в открытых источниках чаще всего упоминается дача Берии).
На даче была разыграна сцена: горничная обвинила Булатова в попытке изнасилования. Молодого знаменосца приговорили к полутора годам тюрьмы.
Григорий освободился в конце 1946-го. Вернулся на службу. А в 1949 году уехал в родной Слободской. Все это время он надеялся, что Родина все-таки не откажется от него.
«В настоящее время работаю на фанерном комбинате «Красный якорь» мотористом на катере, учиться не пришлось, да и жилье даже не позволяет: одна маленькая комната 13 квадратных метров. Даже дочке некуда поставить кровать… Конечно, обиды неисчерпаемые. Как могло все быть обманом? Я хорошо помню слова Зинченки и остальных офицеров: останетесь в живых и дойдете — получите по золотой звездочке. Мы же выпрыгивали из окна на смерть», — писал он Рахимжану Кошкарбаеву в мае 1965 года.
Год спустя: «Квартиру дали лучше, но неблагоустроенную. Работаю на фанерном комбинате слесарем… Почему нас совсем забывают?»
В Слободском ему никто не верил. Люди смеялись над ним, говорили: настоящие герои всем известны. Дали прозвище: «Гришка Рейхстаг».
«Невыносимо, Рахимжан, когда ко Дню Победы тебе поручают выступить перед трудящимися, а кто-то с места кричит: «Если ты водрузил знамя на стене Рейхстага, то почему у тебя нет Золотой Звезды?»,
— писал Булатов Кошкарбаеву.
Рахимжан Кошкарбаев тоже не получил звезду Героя. Но его жизнь сложилась лучше.
— Папа был управляющим гостиницей «Алма-Ата». Это была самая большая гостиница в Казахстане. О его подвиге знали казахстанские ветераны. И признавали его. Панфиловец Бауыржан Момышулы сам ездил в Москву и читал документы о водружении знамени. Он ходатайствовал за моего папу, просил присвоить ему звание Героя, — говорит дочь Рахимжана Кошкарбаева Алия. — За Булатова папа беспокоился. Я точно знаю, что он предлагал ему переехать в Алматы.
К боевому товарищу Григорий Булатов не поехал. К 1970-м он запил и вновь угодил в тюрьму — за мелкое хищение.
«Я работал в Слободском ОВД инспектором уголовного розыска, — вспоминает бывший следователь Василий Ситников. — Именно тогда мне пришлось вести дело Григория Булатова. Он полностью признал свою вину. Его не арестовывали, но в квартире, где он жил, я делал обыск. Ничего, говорящего о хищении, мне не попало, зато в руках оказались письма и фотографии от Жукова, Романа Кармена, генерала Шатилова. Жукову, помнится, принадлежали письма три-четыре, была и его фотография с дарственной надписью: «Григорию». Подпись и год — 1945-й. Я, конечно, заинтересовался и прочитал письма.
Особенно врезались в память строчки: «Гриша! Твои сапоги топтали крышу Рейхстага. Неужели они не могут растоптать бутылку?»
После задержания, прямо в кабинете следователя, Булатов написал письмо Жукову с просьбой о помощи.
«Я положил письмо в конверт, запечатал и отправил, — вспоминает следователь. — В общем, дали ему тогда срок, а через некоторое время встречаю его на улице и удивляюсь: «Как ты так, Григорий, быстро? Полсрока не отсидел и уже на свободе?» — «Это Жуков мне помог. Помнишь, я у тебя в кабинете письмо писал».
По словам Василия Ситникова, Булатов принес ему письма, фотографии, орденские книжки — просил положить в сейф на ответственное хранение. Следователь не согласился.
«По-видимому, не было у него здесь, в Слободском, настоящих друзей, если он навеселе зачастую приходил ко мне, следователю, который отправил его в заключение, делиться своими болями и переживаниями. Григорий был у нас в Слободском знаменитостью, правда, печальной. Семейная жизнь у него не получилась. Однажды, когда он снова пришел поговорить по душам, сказал: «Жизнь мне опостылела. Был бы пистолет, застрелился бы».
12 января 1973 года Григорий Булатов написал последнее письмо Рахимжану Кошкарбаеву: «Вот как уже полгода я освободился из мест заключения. Жизнь моя не блещет, хвалиться нечем. Я ни на кого не надеюсь больше, когда были нужны — нам обещали. Хотя мы были молоды, нас легко было обмануть. Как получилось, тебе известно. Вот моя обида пожизненно. Я прошу насчет меня не хлопотать. Думаю, бесполезно все и надоело».
19 апреля 1973 года знаменосец Победы Григорий Булатов повесился в туалете Слободского механического завода…