В Донбассе, откуда я вернулся на днях, меня всё время спрашивали: «Ну как там, в Крыму, после присоединения к России?». Люди знали, что я из Севастополя. И люди хотели получить ответ. Желательно такой, чтобы он их утешил, согрел. От того я не мог разочаровать. Но и врать, создавая вопреки фактам радужный крымский портрет, не мог. Потому отвечал стандартное и, по возможности, с улыбкой: «Нормально».

Пожалуй, было бы в принципе странно, говорить нечто иное, приехав из мирной действительности туда, где идёт война, пусть и замазанная перемирием, среди тех, кто, по-хорошему завидуя Крыму, хочет в Российскую Федерацию, о чём твердят многочисленные триколоры и лозунги на стенах.

Данное желание мне, как коренному севастопольцу, ставшему не только очевидцем, но и хроникёром сначала Евромайдана, а после — «крымской весны» и донбасской бойни, хорошо знакомо. Год назад в раскрашивающейся надеждой действительности крымчане по большей части алкали чего-то похожего, и повсюду клокотало сакральное «возвращение домой».

Я помню тот день — 16 марта. Пожалуй, за все почти тридцать крымских лет я не ощущал, не слышал, не видел среди жителей полуострова столь мощного, всеобъемлющего чувства радости, праздника, царившего на улицах, площадях, в душах. И та вечерняя эйфория, наступившая после объявления результатов референдума, транслировавшая федеральными каналами онлайн, не была поддельной. Она била природным витальным ключом, снося все сомнения, недоверие, страхи.

Солнечным лучом эта надежда, эта радость протянулись до 18 марта, когда полуостров, торжествуя, внимал словам президента Владимира Путина о «возвращении в родную гавань» и улыбался свитеру «народного мэра» Алексея Чалого. Рейтинги взлетали, фанфары звучали, конфетти летело, и грезилось будущее на зависть всем.

А дальше, собственно, началась реальная жизнь, которую, утрируя, можно описать словами из песни Мэрилина Мэнсона — «длинная трудная дорога из ада». Того, что в жёлто-голубых тонах и с трезубцами на красно-чёрных башнях.

Украина то ли не хотела, то ли не знала, что делать и как управляться с Крымом, коррелировавшим в себе царское рекреационное и коммунистическое военное прошлое. За двадцать три года полуостров обветшал, обнищал и превратился из благодатного места, куда приезжали графы, князья, писатели, художники в нечто хмурое, брошенное, подзабытое. Точно породистого пса выгнали на улицу, и он там исхудал, завшивился, поизносился.

В России же, несомненно, всё будет иначе. Ведь дома, как известно, и стены помогают. Так говорили, представляя новую прекрасную жизнь. И на фоне этих сокрушительных в своей безапелляционности перспектив робко постукивала древними копытами извечная русская двойка — «кто виноват» и «что делать». Первую загогулину разомкнули быстро, и обвинительные стрелы, шипящие, раскалённые, полетели в Киев, а вот над вторым вопросом то ли в принципе не задумывались, то ли старались не афишировать.

Власть знает, что делать, будьте покойны — разъясняли народу, и тот вроде как соглашался. А когда проскакивали сомнения — эти теребящие душу мыслишки, порой оформляющиеся в нервные, суетливые действия, — тогда появлялся, к примеру, сенатор от Севастополя Андрей Соболев с наказанием-просьбой: «Не надо критиковать нынешнюю власть. Дайте ей спокойно работать». И вроде бы дали. Камни если и метали, то не слишком активно, да и чаще всего не в тех, кто заслуживал.

Прошёл год. И вот теперь точно — время собирать камни. Они, увесистые и поменьше, тащатся в СМИ, аккуратно, хотя чаще нет, обрабатываются и превращаются в памятники, где одно лишь величие и торжество. И ни слова против. Тот, кто усомнится, пусть даже на миг, рискует попасть в список непатриотичных предателей, у которых на лацкане пиджака — иссохший укроп, а в перспективе — общение с людьми способными внятно объяснить, как и для чего любить родину надо.

Пожалуй, во всей крымской истории возвращения именно это наиболее опасно и настораживающе. Потому что оды поющие, словеса говорящие отчасти сродни тем, кого от мема «крымнаш» воротит так, что впору экзорциста зазвать.

Именно они, не замечающие — в силу нежелания или утраты способности замечать как таковой — истинного положения дел на полуострове представляют для него главную угрозу. Создавая видимость всеобщего процветания, благоденствия, используя аргумент «зато нет войны» как заградительный щит против любых критических стрел, они пестуют однозначность и обрекают Крым на летальный сценарий.

И тут, собственно, ничего нового нет. Революцию делают одни — пользуются её плодами другие.

Люди, которые либо не имели к «крымской весне» никакого отношения, либо препятствовали ей, сейчас возносят себя на первые роли, нацепив — в буквальном и переносном смысле — медали за освобождение и развитие Крыма.

Они же, сидя на руководящих должностях, не поменявшись с украинских времён, давят тех, кто искренне переживает за происходящее на полуострове, кто радеет и болеет за него, ибо не на час и не ради бонусов рисковать стал. Такие люди, осмеливающиеся возражать, критиковать, маркируются вредителями, хотя жаждут для Родины только блага.

Предмет же критики сегодня вопиющ, огромен. Да, обывателю над толщей Чёрного моря видна лишь меньшая часть инфернального айсберга, топящего корабль, всё ещё плывущий в родную гавань, но и её достаточно, чтобы предупредительно возопить: «Этот поезд в огне! Необходимо срочно принять меры!».

Хотя паники на полуострове нет. Есть желание выправить крен, ситуацию. Подавляющее большинство не стонет и не рыдает о том, что возвращение Крыма в Россию было ошибкой, обратного украинского камбэка с мольбами «Киев, забери нас» не жаждет. Люди сделали выбор, люди не отрекутся, но продолжение нынешнего курса на полуострове грозит сначала болезненным попаданием в тупик, а после крушением не только стен, но и голов. Крымчане терпеливы, да, они, согласно русской традиции, долго запрягают, но быстро едут — события февраля-марта 2014 года это в лишний раз доказали.

С метафизической — психологической, культурной, ментальной — составляющей вопросов нет, а вот с конкретной реализацией, с механикой, физикой процесса образовался увесистый том рефлексий, жалоб и предложений. И в данном ракурсе то, что происходит сегодня в Крыму и Севастополе — диверсия и подлог по отношению к Российской Федерации.

Люди ждали возвращения матери, а получили мачеху, соприкасаясь с которой всё чаще впадают в паническое состояние: «А её ли мы ждали? А они ли должна была прийти?».

Произошло искривление желаемого образа по мере движения из точки А в точку Б. Словно по пути его захватили, изуродовали, поиздевались, и до конечного пункта назначения дошёл испорченный, ухудшенный вариант, и виноваты в этом, прежде всего, сопровождающие — те, кто находится на хлебных крымских местах со времён Украины, пережив и Януковича, и Кучму, и никуда уходить не собираются. Крымчане хотели новой действительности, а получили прежнюю, старую, но как бы маркированную Россией.

С другой стороны, ситуация, сложившаяся на полуострове, фактически продемонстрировала те недостатки, которые дискредитировали, терзали страну всё это время. Недостатки, свидетельствующие: «В этой гавани что-то не так. Она нуждается в инвентаризации, реставрации, модернизации (список -ций можно продолжить)». Во многом Крым сегодня — та призма, сквозь которую воспринимают всю Россию.

И вот уже нет-нет да и вспомнят в очередях социальных учреждений ту, доевромайдановскую Украину, где, казалось, не было столько проблем — прежде всего, бюрократических — в сфере здравоохранения, образования, пособий и выплат. Да, это скорее миф, но время шлифует даже самые жуткие недостатки. Двадцать минут среди обычных, замученных тогда и вновь жизнью людей — и телевизионный образ Крыма, источающий елей, осыпается, рушится.

— У меня муж — онкобольной. Два месяца не могла устроить его в больницу. Наконец, положили. Но через время говорят — забирайте! Лечить не чем, город не закупил лекарства. Как же сама? Давайте, я сама куплю. Нет, не положено! У нас бесплатная медицина. Так что ему — умирать? — говорит мне женщина в первой городской больнице.

Таких историй — множество. Россия с ними хорошо знакома. Их не надо коллекционировать — они преследуют сами. Тем стремительнее под ручьями правды тает сахарный миф о том, что бюджетники и пенсионеры, не считая МВД и МЧС (у них, и правда, материальная сторона жизни улучшилась), в Крыму стали жить лучше. Не стали. Потому что ни доплат, ни повышений они, по большей части, так и не получили. Им, как правило, сохранили те зарплаты, что были при Украине: просто сумму в гривнах умножили на три, переведя в рубли. Вот только цены увеличились в 3-4 раза.

— А попробуй тут проживи с такими пенсиями! Я шесть тысяч рублей получаю. Больше половины за квартиру отдай. Раньше на маленькую украинскую пенсию я мог позволить себе больше, чем на нынешнюю российскую, — говорит мне пенсионер в очереди паспортного стола.

Но дело не в том, как было раньше — так уже, безусловно, не будет, — и не в санкциях, и не в транспортно-логистической блокаде, которую СМИ предпочитают не замечать, и не в запредельных ценах, к коим после украинских, прошлых и нынешних, всё же трудно привыкнуть — дело в отсутствии конкретных, ломающих тоску действительности шагов.

Всё чаще севастопольцы, крымчане спрашивают себя и других: «Что конструктивного сделано за год? Какие достижения, результаты?». Обнадёживающего, положительного ответа зачастую нет.

Зато с другой, тёмной, стороны негативных фактов, аргументов, свидетельств хватает. И большинству всё очевиднее: местная власть не справляется со своими задачами. Едва ли не каждое её решение вызывает отторжение и непонимание. От того в Керчи празднование годовщины со дня присоединения Крыма к России переросло в митинг против городской власти с требованием отставки.

Главной проблемой Крыма сегодня остаётся та же, что и двадцать лет назад — говоря по-простому, «отжатие», осуществляемое под видом национализации. Сотни объектов, сцепливаясь в одно, забираются для дальнейшей перепродажи. Сначала они блокируются подготовленными людьми, а дальше начинаются вопросы с документами. В результате без работы остаются тысячи людей. Показательный пример тут — ситуация с крымскими пансионатами и домами отдыха.

И в данном контексте то, что происходит сегодня на полуострове во многом напоминает картину из девяностых, когда Украина, получив Крым, решила извлечь из его богатств скорую прибыль. Новое время повторяет те же ошибки. Благо, что для того есть ширма, драпирующая сомнительные действия патриотизмом.

Безусловно, во многом это следствие смутного, переходного времени, имеющего свои априорные сложности.

Но в целом перспективы Крыма российского на данном этапе видятся более радужными, нежели Крыма украинского, и нынешняя бесконтрольная ситуация, несомненно, будет решена, но сделать это необходимо как можно раньше и эффективнее, дабы не повторять прежних ошибок и не исправлять их затем в суровом, операционном стиле.

Благо, что в лице полуострова Россия получила не только прилипал и крохоборов, но и, главным образом, активных, образованных патриотов нового типа, не замутнённых «материковыми» амбициями, ждущими шанса реализоваться, принося пользу государству, Крым же обрёл не только возможность интенсивного развития, но и Родину в её высшем смысле.

Платон Беседин,

писатель

Источник: http://svpressa.ru

«Ну как там, в Крыму?» Этот короткий казалось бы вопрос тянет за собой необходимость долгого ответа. Потому что односложно рассказать о том, как живет полуостров в новой реальности, практически невозможно. Во многом ответ будет зависеть от того, кому именно вы его адресовали. И дело даже не в политических убеждениях собеседника — куда большее значение будет иметь его социальный статус.

Россия в головах

96% крымчан, проголосовавших на «референдуме» за присоединение к России, — это выдумка. Хотя бы потому, что такое единодушие невозможно чисто социологически. Но и киевская убежденность, что на полуострове лишь каждый третий житель поддержал смену статуса Крыма — тоже самоуспокоение.

Еще в начале февраля Киевский международный институт социологии проводил опрос по регионам Украины об уровне «сепаратистских» настроений. Тогда в Крыму 41% респондентов заявили о том, что хотят переприсоединения региона к России.

Если учесть, что затем последовали расстрел снайперами протестующих, бегство Януковича и победа Майдана, то можно представить, что на волне испуга (а Крым получал картинку происходящего из рук коллективного «дмитрия киселева») эта цифра с 41% выросла до 60-65%. Но даже она вполне достаточна, чтобы итоги референдума были в пользу Москвы.

Все двадцать три постсоветских года Крым был украинским, но не был Украиной — ментально. Проводниками «украинскости» здесь были крымские татары. В Севастополе, который до 1995-го года был закрытым городом, крымские татары, возвращавшиеся в начале девяностых из Центральной Азии, осесть не смогли, и там роль «прокиевского лобби» выполняли украинские ВМС. Но ни тех, ни других не хватило, чтобы проукраинская диффузия смогла вытеснить из Крыма пророссийские настроения.

Впрочем, точнее будет назвать эти настроения «просоветскими» — полуостров не знал и не мог знать российской реальности, а потому воспринимал Москву как наследницу Советского Союза, связывая с ней мечту о возрождении своего «золотого века».

Этот период пришелся в Крыму на 70-80-е годы: заполненные до отказа здравницы, продуктовое изобилие, развитое сельское хозяйство и промышленность. И единственный упрек, который можно услышать сегодня в Крыму в адрес Москвы — это то, что она недостаточно империя.

Хотя упрекать Россию в Крыму вслух не принято: большинство крымчан искренне убеждены, что если бы не российские войска, то на полуострове повторился сценарий Донбасса. Хотя на самом деле, война на Донбассе стала возможна только после Крыма, потому что прецедент полуострова был той самой целью, повторения которого хотели на востоке Украины.

Если бы не было Крыма — то, скорее всего, и Донбасс жил бы сегодня без войны, привыкая к новым региональным элитам. Как это делают другие пророссийски настроенные регионы вроде Запорожья, Харькова или Николаева.

Крым как предчувствие

В составе Украины Крым был самым патерналистским регионом. На это работала даже структура общества: на полуострове более половины населения так или иначе были бюджетниками. После операции по смене гражданства в регионе все они оказались в выигрыше: уже в апреле выросли зарплаты у силовиков, учителей и врачей, подняли пенсии старикам.

На фоне украинских неурядиц это добавляло очков России, которая весь 2014-й год демонстративно проявляла заботу о полуострове. Доходило до того, что в наградном фонде любых российских премий и конкурсов 10-15% было зарезервировано для крымчан.

Крым, который все постсоветские годы томился своей периферийностью и второстепенностью, внезапно почувствовал себя нужным и важным. Да и для самой России он весь год выполнял роль ментального плацебо для вспыхнувшего имперского самоощущения.

Поэтому оглядываться на осторожный скепсис прагматиков тут было непринято. Хотя реалисты говорили о том, что вся «крымская весна» — это мина под международное право. Что аннексировать территории в послевоенной реальности недопустимо, и что никто не признает нового статуса полуострова.

Прагматики понимали, что Запад не закроет глаза на историю с Крымом, потому что спустить ее на тормозах — значит разморозить огромное число замороженных территориальных конфликтов по всему миру.

Закрыть глаза на Крым — значит послать всем сигнал, что можно силой решать любой спор без оглядки на международное право. Но тех, кто предпочитал говорить о том, что дважды два — это четыре, на полуострове предпочитали называть «пятой колонной».

Здесь также не слушали и тех, кто говорил о хозяйственных трудностях новой крымской реальности. А этих трудностей — хоть отбавляй: это для Украины Крым был полуостровом, а для России (с учетом отсутствия общей сухопутной границы) это самый настоящий остров. Который к тому же не может жить на самообеспечении: Крым сам добывает газ на шельфе, но по воде, электричеству и продуктам он критически зависит от Украины. А снабжать его из России приходится по морю, что в разы увеличивает издержки и траты на логистику.

Собственно, все нынешние проблемы полуострова: отключения света, перебои с поставками продуктов, погибшие в отсутствие воды урожаи в северных регионах полуострова — это плата за весенне-летнее шапкозакидательство. Но главная проблема полуострова даже не в том, какие последствия его новый статус несет для него самого, а в том, что регион напоминает гирю, привязанную к ногам российской экономики: ей приходится прикладывать все больше усилий, чтобы держаться на поверхности. И ресурс устойчивости иссякает с каждым месяцем.

Крымская арифметика

Официальный Киев мог бы специально для полуострова снять целую серию фильмов о том, как живут спорные территории: Приднестровье и Абхазия, Южная Осетия и Северный Кипр. Но сегодня Крым открывает для себя эту реальность самостоятельно.

В регионе исчезла профессия переводчика. Точнее — она больше не нужна: иностранных туристов нет, международные контакты заморожены, совместный бизнес закончился. Лингвистам-международникам в Крыму попросту нечего переводить — они оказались не нужны, как в начале ХХ века в мире оказались не нужны стеклодувы.

Бизнес-среда разделилась: те, кто работал на внутренний рынок полуострова, постарались встроиться в новую реальность. Те, кто был «заточен» под контакты с Украиной или другими странами — оказались не у дел. Амбициозная молодежь и раньше уезжала из Крыма — в Киев, Москву или дальше, и теперь этот тренд лишь усилится. С той лишь разницей, что их крымские дипломы теперь не будут признавать нигде, кроме России.

Туристический сектор просел — вместо прежних пяти с половиной миллионов отдыхающих (из которых 70% приезжало с материковой Украины) в этом году приехало лишь 2,5 млн. Керченская паромная переправа не справляется с наплывом желающих, а авиасообщение не может заменить собой железную дорогу. При этом международных рейсов нет — морские и воздушные ворота Крыма юридически принадлежат Украине, и она изолировала их для международного сообщения.

Но главный удар по крымской вере в незыблемость российской реальности нанесло падение курса рубля. Дело не в выросших ценах на авиабилеты и путевки — 70% крымчан никогда не выезжали за пределы полуострова. Но падение рубля привело к резкому росту цен на продукты, ведь в себестоимости даже российских товаров слишком уж велика роль иностранного оборудования.

К тому же с 1 января Крым полностью переходит на российские законодательные рельсы, а они совсем не предназначены для малого бизнеса. В итоге все маленькие магазинчики, парикмахерские и небольшие фирмы рискуют просто закрыться, не выдержав волны регламентного и налогового давления.

Но рассуждать о том, как новая реальность сказывается на настроениях крымчан, можно только эмпирически, потому что никакой внятной социологии по полуострову нет. Впрочем, если судить по действиям Киева, он не особенно заинтересован в том, чтобы вести битву за умы и сердца жителей региона.

Его логика скорее лежит в том, чтобы сделать содержание полуострова как можно более затратным для российской экономики. Судя по всему, никто не рассчитывает на то, что бытовые проблемы заставят крымчан полюбить Украину — ставка скорее делается на то, что они должны разочароваться во всемогуществе России.

Свои результаты это дает — как минимум, сам конец уходящего года запомнится на полуострове разговорами о хорошем царе, сидящем в Москве, и плохих местных боярах, не сумевших защитить Крым от бытовых неурядиц.

Павел Казарин,

специально для haqqin.az

Источник: http://haqqin.az