Украина лежит на операционном столе. Вокруг столпились чиновные эскулапы, на столике для инвентаря — готовые к имплантации налоговый кодекс и трудовое законодательство. По громкой связи слышны команды заграничных врачей из МВФ — они контролируют весь процесс. Операция по лечению запущенной социальной опухоли в самом разгаре.
Украине больно — на наркоз не хватило денег, а потому она чувствует каждое касание скальпеля. Украине страшно — веры в мастерство хирургов мало, ведь многие из них ещё недавно трудились патологоанатомами. Но отказаться от лечения — значит умереть.
Слишком долго страна не замечала социальной грыжи. Слишком сильно ее пичкали обезболивающим политические шарлатаны. Популизм боровшихся друг с другом олигархических кланов, называющих себя «партиями», дал метастазы. Победителям досталась страна с угасающим пульсом.
«Режьте печень», — шепчет хирургу Аппендикс (у него активы в металло- и трубопрокате). «Можно продать одну почку+ или даже обе», — бормочет Киста (у нее за спиной — угольные компании). «Легкими нужно пожертвовать», — советуют глисты (они, как любые чиновники, не привыкли просчитывать ситуацию наперед). И скальпель в руках неуверенного хирурга делает первый кривой надрез.
Этой болезни уже 20 лет. Она родилась тогда, когда за страной попеременно ухаживали разные политические кавалеры. Одни поили ее социальным алкоголем, другие — подсаживали на экспортный морфий, третьи — обещали привезти из-за границы заграничные лекарства. Говорить горькую правду могли лишь отвергнутые ухажеры — те же, кому удавалось пробиться к телу, предпочитали молчать, чтобы не впасть в немилость.
И вот он, итог. Самые низкие тарифы на услуги ЖКХ — предмет зависти соседей — обернулись банкротством «Нафтогаза», чьи долги повисли на государстве. Непомерные социальные бонусы привели к тому, что на кровеносной системе бюджета висит 65-миллиардный тромб дотаций в Пенсионный фонд. Беспорядочные связи с кредиторами добавили Украине целый венерический «букет» — уже не она выбирает поклонников, а они с опаской присматриваются к ней.
Хирурги тоже не в восторге. Они, вообще-то, всегда были, как бы это сказать, физически крепкими бухгалтерами, они умеют считать, а не лечить. Но у них нет выбора: если не спасти пациента, то и подсчитывать будет нечего.
Они уже не хотят (да и хотели ли?) предлагать этой стране руку и сердце. Поставят на ноги — значит, будет работать по хозяйству. Протянет десяток лет — значит, отправят на панель. В крайнем случае, если операция провалится, то органы пациента всегда можно с выгодой распродать.
Если же все и впрямь закончится благополучно — думают эскулапы — то не помешает пациентку стерилизовать. Ведь если не удалить средний класс, то в перспективе он может родить другого хирурга. Опыт кастрированных псов подсказывает врачам, что без детородных органов страна будет тихая и покорная. Как раз то, что им нужно.
Сама Украина уже ничего не ждет — она лишь с мукой уставилась в потолок операционной. У нее даже не выходит молиться — слишком много богов было у нее в этой жизни. Осталось лишь, стиснув зубы, надеяться, что лекарство не окажется слишком болезненным. И что коновал не напутает с дозировкой. Она догадывается, что в происходящем виновата только сама, но от этого запоздалого открытия легче не становится.
Павел Казарин