Это весна — с тучами, уносящимися к горе Тепе-Кермен, цветущей веткой вишни и зеленой, еще не выгоревшей травой. Не узнать сердце Крыма — окрестности Бахчисарая — невозможно. У него фигура девушки, придерживающей наполненный водой кувшин, мудрость еле различимого вдали старика-чабана и озорство мальчишки, держащегося за гриву неоседланной лошади. Картина еще не закончена.
Зарема Трасинова сейчас пишет для души, возвращаясь от одного холста к другому, — так, как подсказывает настроение. О художниках говорят, что они оставляют в своих картинах кусочки собственной жизни.
Дочь крымской Золушки
Зарема Трасинова так и не увидела дом напротив симферопольского собора Петра и Павла, где когда-то жила ее мама. В 1968 году новые жильцы даже во двор не захотели впустить бывших хозяев, а в 90-х на его месте построили новое здание.
Дом оживал в рассказах мамы. Та осталась сиротой в шесть лет, во время страшного голода 20-х годов. Сирот разобрали родственники, но в семье, в которую попала мать Заремы, к девочке относились как к прислуге и порой «вразумляли» с помощью кулаков, поэтому она и покинула их дом в 14 лет. «Когда мама рассказывала о своем детстве, я всегда плакала, — говорит Зарема Трасинова. — Так было за нее больно». Но все-таки мир оказался не без добрых людей — по их совету девочка пошла на курсы машинописи, изучила стенографию. Сказка о Золушке в 30-х годах могла выглядеть именно так: «добрые феи» учили крымскотатарскую девочку с косичками азам конторской работы, а она выросла и постепенно доросла до должности секретаря Совнаркома Крымской АССР. Конечно, потом появился и принц — актер местного театра, своя семья, в 1939 году родилась дочь Зарема. Сказка закончилась, когда началась война. «После того как отец ушел на фронт, выяснилось, что у мамы будет ребенок, — вспоминает художница. — Она признавалась, что не хотела его, — куда, если такое страшное время? Тем более что, после того как немцы сломали нашу оборону, вернулся отец с… новой женой».
То, что в оккупации женщина с двумя маленькими детьми на руках выжила, сохранив своих малышей, было чудом. Хотя на это ушло все, что было мало-мальски ценного в доме. А вторым чудом можно считать то, что ее, коммунистку и сотрудницу Совнаркома, никто из знакомых и соседей не выдал немцам. Партбилет она зашила в ворот своей старой шубы. Однажды прямо у дома ее схватили немцы — она была черноволосая, нос с горбинкой, могла сойти за еврейку. Вступился сосед, начал что-то объяснять солдатам, а она все боялась, что немец нечаянно нащупает в воротнике партбилет.
Долгая боль
Сразу же после освобождения полуострова маму Заремы вызвали на работу, она стала членом комиссии, которая определяла ущерб, нанесенный Крыму за время оккупации. Дети оказались в двух разных детсадах. «Я помню, что шел дождь, было еще темно — наверное, раннее утро, — описывает Зарема-ханум 18 мая 1944 года. — Мама зажгла лампочку. Помню, как она металась по комнате, а я следила за ее тенью. Я требовала, чтобы взяли мои игрушки, и мы так и вышли из дома: у мамы узелок с моими вещами, а в руках плюшевый заяц с большими ушами. Брат был в круглосуточном детском саду, офицер пообещал, что когда мы будем проезжать мимо, то остановимся и заберем его. Но не остановил машину. Мама пыталась выброситься, ее удержали женщины. Все дни, пока нас везли в вагоне, она просидела молча, держа меня на коленях…».
На много лет судьба оставшегося в Крыму двухлетнего мальчика лишила семью покоя. Год спустя из Симферополя пришла бумажка с печатью, в которой сообщалось, что он умер от воспаления легких. Но поверить в это было трудно — тем более что пришло письмо от родственницы (она была русской, поэтому осталась дома): ребенка передали в дом ребенка, откуда его забрала семья военных. Он был беленький, светлоглазый, совсем не похожий на крымского татарина. А другие люди в письмах уверяли, что это все фантазии, мальчик действительно в считанные дни сгорел в больнице от болезни. Достоверно выяснить ничего не удалось, хотя с того времени сохранился чуть ли не чемодан переписки — женщина писала всем, от крымского облисполкома до Сталина и поэтессы Агнии Барто, занимавшейся поиском детей, вывезенных из СССР, — и получала отписки. Но жить с надеждой все-таки было немного легче, чем мириться с мыслью о смерти ребенка, и один виток поисков сменялся другим.
Восточный и яркий
У Заремы сохранились отчетливые воспоминания о постоянных переездах. Почему-то им никак не удавалось наконец-то осесть: только переедут на новое место, только все утрясется с работой для мамы — как снова приходится собирать вещи. «Жить мы остались в захолустном, но старинном городке Намангане, — рассказывает Зарема Трасинова. — Красивый город с азиатским колоритом: старинная архитектура, закутанные в паранджу женщины — а ведь это были уже 50-е годы, ослики, запряженные в арбы с огромными колесами. Эти картины проходили перед глазами, я до сих пор помню эти яркие цвета. Мне это было всегда интересно и близко».
На то, что девочку тянет рисовать, обратила внимание еще воспитательница в детском саду. А в школе, когда Зарема перепробовала свои силы во всех кружках — от фотодела до танцев — и вернулась к рисованию, учительница убедила ее маму, что этот талант надо развивать. Именно потому девушка и смогла уехать в Ташкент, поступить в институт на отделение живописи. Могла бы учиться дальше, ей давали направление в Академию живописи, но на пятом курсе Зарема вышла замуж. С будущим мужем познакомил двоюродный брат. «Али был голубоглазый, красивый, с золотыми волосами, но меня не это поразило в нем, — вспоминает Зарема-ханум. — Однажды мы поехали в гости в село под Ташкентом, где жили в основном алуштинцы, они там сады развели, виноградники. И я увидела, как Али подошел к цветущему деревцу и… принялся с ним разговаривать. Ласково так: ты такое маленькое, а уже хочешь цвести, уже хочешь любить. Я подумала: какая же тонкая душа у этого человека».
Вряд ли Зарема тогда думала, что ее замужество будет таким же нежным и волшебным, как эти весенние цветы, — и таким же коротким. Муж входил в инициативную группу национального движения за возвращение крымских татар на родину. Во время акции протеста в парке Горького в Ташкенте его вместе с другими демонстрантами арестовали. Возможно, тюрьма и побои стали причиной того, что уже через год его не стало, Али скончался от опухоли головного мозга.
27-летнюю вдову, конечно, допрашивали, вызывали, но муж нарочно держал ее подальше от этой стороны своей жизни, поэтому ее и оставили в покое. А спустя несколько лет она встретила хорошего надежного человека, с которым когда-то вместе училась. Брак художницы Заремы Трасиновой и художника Алима Усеинова оказался прочным и счастливым.
Живая картинка
Наверное, Зарему Трасинову можно назвать художницей с двойным образованием, потому что она окончила еще и отделение книжной графики. Это совпало с появлением первых крымскотатарских газет и книг. «Они были блеклые, такие уродливые брошюрки, — объясняет она. — Текст там был, как сейчас молодежь говорит, никакой: писать о том, что волновало, боялись. Но все-таки это были тексты на родном языке. И постепенно стала появляться настоящая литература и настоящие стихи. А ведь я сама даже не подозревала, что этот язык может быть таким богатым и ярким». Она старалась оставить в иллюстрациях все, что видела сама, и все, что представляла по рассказам: костюмы и богатые вышивки на них, горы и яйлы, которые не видели дети, рожденные в Средней Азии, героев крымских сказок.
Сейчас зачастую книжная графика отдана на откуп компьютеру, хотя художница уверена: никогда никакая техника не заменит живую иллюстрацию. Потому что только художник способен оставить в ней ровно столько недосказанного, чтобы увести воображение далеко за формат печатной страницы. Он способен вместить в картинку судьбу или событие. Это волшебство — и творить его могут только руки человека.
Графикой Зарема Трасинова сейчас почти не занимается, говорит, глаза уже не те. Хотя люди, которые не знают, что художница 18 декабря отмечает свое 70-летие, могут и недоумевать, почему эта красивая женщина, которой вряд ли больше пятидесяти, жалуется на зрение. Зато ей охотно позирует Крым. Не всегда нынешний, порой разочаровывающий суетой, мусором, нелепыми зданиями на фоне прекрасных пейзажей. Ведь художнику дана власть и над временем, он способен вернуть всех, кто смотрит на его картины, в прошлое — во времена, когда и солнце сияло ярче, и трава была зеленее, и люди счастливее.
Наталья ЯКИМОВА