Халилов Иззет (Зекирья Иззет Халил огълу) родился в 1937 г. в селе Кикенеиз Ялтинского района. В мае 1944 г. вместе со всем народом был насильственно выселен из Крыма, куда смог вернуться только в 1990 году. В 1992 г. получил земельный участок на западной окраине родного села, где своими руками построил дом.

Он — единственный кикенеизец, которому удалось вернуться и жить на своей малой родине.

Известно, что по переписи 1926 г. в селе был 661 житель, из них 33% — крымские татары. По переписи 1989 г. в селе Оползневом (так умудрились назвать наш Кикенеиз возрожденцы «исконно русского Крыма») числилось 748 жителей; крымских татар среди них не было. Уроженцы села, в котором накануне войны было более восьмисот жителей, ныне разбросаны по всему Крыму, живут в Краснодарском крае, Средней Азии…

Власти делали все, чтобы высланные уроженцы Южного берега Крыма и их потомки не вернулись в родные селения. Кикенеиз — наглядный тому пример.

Вспоминает Иззет Халилов

Утром 18 апреля 1944 г. вплотную со стеной нашего дома остановилась автоколонна с солдатами. Им было приказано расположиться у нас, в Кикенеизе.

Часть колонны двинулась далее в сторону Фороса и наткнулась на взорванный противником Байдарский тоннель. Несколько дней я видел колонны транспорта, вывозившие со стороны Севастополя раненных и убитых.

После интенсивность боев спала, канонада не стала слышна. Но в селе появился взвод НКВД в количестве 18 человек под командованием старшего лейтенанта (высокого красивого брюнета) и его заместителя (маленького рыжего лейтенанта). Они заняли половину нашего дома, а мы — мать и семеро детей — потеснились во второй половине.

Наш самый старший браг — Ибраим — в то время был на передовой — гнал оккупантов на запад. Старшая сестра — Фатма — только что прибыла с детьми из Сталинграда, где в р-не Тракторного завода погиб ее муж…

С первого дня квартирования солдат у нас в доме между нами установились хорошие отношения. Солдаты выдавали нашей матери продукты, она им готовила. Нам, детям, тоже оставалась что поесть.

Солдаты ходили в дома, как бы в гости, составляли списки, уточняли количество взрослых и детей. Все делалось без огласки.

14 мая собрали более двадцати взрослых мужчин и, объявив, что их призывают в трудовую армию, увезли в город Тулу на шахты.

Селение жило своей жизнью. Формировались управленческие аппараты сельского Совета и колхоза. Многие, работая семейным подрядом, обрабатывали виноградники, сажали табак. Зеленели огороды, начали созревать ранние черешня и клубника…

Но вот наступило 18-е мая 1944. Рано утром проснулась мать. Я тоже. Она спрашивала у офицеров: «Что, сыночки, уезжаете что ли?»

Они подавленными голосами ответили: «Нет, мамаша, не мы уезжаем, а вы. Будите детей потихоньку и собирайтесь. Берите самое дорогое. Сейчас приедет машина, и вместе с нами поедете».

Мать растерялась, не зная, что взять с собой. Наконец-то одели детей, взяли некоторые вещи и продукты, какие были…

Лейтенант нервничал, а машины все не было. Тогда он сел на мотоцикл и поехал в Кучук-кой…

К этому моменту все наше село было уже погружено на машины и отправлено. Уходя из домов люди развязали и выпустили скотину: по опустевшему Кикенеизу стоял плач животных — коров, коз, собак и кошек. Они по-своему поняли, что произошло…

К восьми утра появилась машина, с которой сняли старшего лейтенанта и уложили его на веранде на плащ-палатке. Он сказал своему заместителю: «Эту семью посади на ташкентский поезд. Понял? На ташкентский!»

В машине по дороге на станцию Сюйрен старший лейтенант умер (похоже он подорвался на мине). А моя младшая сестра Хатидже всю дорогу плакала.

Рыжий лейтенантик остановил машину вдали от вокзала и пошел искать ташкентский поезд. Но в это время появился какой-то полковник, отругал водителя и заставил его снять нас с машины.

Нашу семью закрыли в ближайшем вагоне. Но лейтенант нашел ташкентский поезд и вернулся. Не найдя нас он бегал вдоль вагонов и искал. Нашел и пересадил в ташкентский поезд…

Эти офицеры что-то знали. В благодарность они, видимо, хотели отправить нас наиболее благополучным (как им казалось) маршрутом.

В пути мы потеряли одну сестру — Гульнару.

Ехали мы долго. По пути в нашем вагоне умерли старушка и старик.

Хоронили их на скорую руку. Старушке могилу выкопали кто чем, а старика, которого звали Эреджеп, просто обложили камнями. А одна молодая женщина попала под колеса поезда…

Гудки паровозов были такими громкими, аж земля дрожала. Поезда были тяжелыми. Чтобы стронуть их с места, машинисты давали такой сильный толчок, что люди сыпались с верхних нар, как горох.

Когда состав останавливался, люди ждали, когда откроют вагоны, чтобы бежать за водой, за дровами, чтобы успеть на скором огне сварить еду. Бывало, что некоторые отставали, а потом догоняли на других поездах.

Через 20 дней мы прибыли в Янгиюль.

Встретили нас недружелюбно. Поезд остановился на станции, но вагоны не открыли. Через некоторое время поезд вновь тронулся, но не вперед, а назад. Загнали состав на территорию кирпичного завода, открыли двери и приказали выходить.

Температура воздуха зашкаливала за +40, а на землю ступить было невозможно — пыль нам, детям, была по колено и обжигала ноги. Деваться некуда. Люди с плачем начали выходить, но не останавливаясь на территории завода, шли (куда им показали) в яблоневый сад, находившийся рядом с заводом.

Здесь мы находились под открытым небом дней десять. Затем стали приходить «покупатели» рабсилы — председатели колхозов. Отобрав семей по 15-20, каждый раис (председатель) увозил их в свой колхоз.

В один из дней забрали и нашу семью в колхоз им. Кирова, привезли и выгрузили с повозки возле водоема. Всего туда привезли 66 семей, большинство из которых были из Кикенеиза.

Около двух недель никого не было видно. Был слышен лай собак. К нам приходили председатель и одна старая узбечка. Позже мы узнали, что узбеки скрытно наблюдали за нами издали…

Скоро наши люди начали умирать. Некому было хоронить. Из 66 человек, определенных в колхоз, было 30 детей (в их числе 12 мальчиков) и 6 мужчин-стариков.

В самом начале узбеки нам не помогали. Мы, мальчишки, укладывали покойника на лист железа и тащили волоком.

Старики показывали и рассказывали, как надо рыть могилы. Мы закапывали, а наутро шакалы выкапывали наполовину. Мы снова закапывали…

Нам стало значительно легче, когда узбеки поняли, что мы такие же люди, мусульмане, как и они… И тогда с помощью узбеков мы достойнее, как требует обычай, предавали покойников земле. Узбеки начали делиться, чем могли, и это хоть как-то замедлило темпы смертности среди моих соотечественников.

Что губило людей? Грязная вода, жара ужасная, малярия и другие болезни (дизентерия, брюшной тиф) жестоко косили народ, выброшенный из благословенного Крыма в края, где были чужие земля, вода и небо. В одной семье из 8 человек, как-то наутро проснулась лишь одна — Сайде (она до сих пор живет на чужбине).

Из поселенных в колхозе им. Кирова 66 человек через полтора года в живых осталось 37. (Это значит, что в 1944-1945 гг. погибло 43,94%, что не намного ниже среднего процента смертности в 46,2%, выявленного в свое время НДКТ — прим. ред.).

А жизнь продолжалась. Люди метались в поисках куска хлеба, чтобы  выжить.

Какое-то время народ находился в ожидании возвращения в Крым. Существовало мнение, что произошла ошибка — выселение целого народа в то время, когда все мужское население находилось на фронте или в трудовой армии. Говорили: «Сталин разберется и вернет нас на Родину». Волнообразно распространялся слух о том, что на вокзале Янгиюля стоят эшелоны, моют вагоны, чтобы вернуть нас в Крым…

Весной 1946 года приехал из госпиталя мой старший брат Ибраим, получивший тяжелое ранение в обе ноги в 30 километрах от Берлина.

Через неделю бывшего фронтовика, инвалида войны сделали спецпереселенцем. Мы возлагали большие надежды на возвращение брата, но, увы. Чиновники не желали предоставить жилье защитнику Родины.

Услышав, что людей вербуют в Табаксовхоз в Алма-Атинскую область Казахской ССР и предоставляют жилплощадь, брат забрал всю семью, кроме старших сестер — Фатмы и Шание.

Мы прибыли в Алма-Ату 26.12.1946, а потом в течение трех суток добирались 140 км до совхоза, преодолевая вброд горные речушки и ручьи. В речке Чилика наша машина заглохла. Водитель ушел искать трактор…

В совхозе нас разместили в клубе, выделив каждой семье по 9 м.кв.

Первая партия завербованных состояла только из крымских татар, но затем прибыли мелкие группы греков, представителей разных репрессированных народов.

Надо отдать должное руководству совхоза, которое организовало работу и построило в течение трех месяцев летом 1947 г. времянки для всех нуждающихся в жилье семей, а к сентябрю 1948 г. — первые 25 капитальных домов, на две семьи каждый. В один из них поселили и нас.

Помню школу и наш класс, в котором большинство составляли крымские татары, но были и болгары, греки, осетины, уйгуры, казахи, русские, украинцы.

Продолжали прибывать и находить свои семьи демобилизованные фронтовики-солдаты и офицеры, награжденные медалями и орденами. Их всех вызывал к себе комендант и ставил на учет как спецпереселенцев.

Запомнился один конфликтный случай. С фронта вернулся летчик высшего класса, майор по имени Эгъат агъа, сбивший 6 самолетов врага… И вот он шел в комендатуру. У каждого окна собралось по 10-15 мальчишек, чтобы поглазеть и подслушать его разговор с комендантом. Комендант требовал отдать ему все документы, но Эгъат агъа не отдавал.

Тогда комендант, придя в ярость, стал срывать ордена и медали ветерана. Но Эгъат агъа так тронул коменданта, что тот упал, что нам, мальчишкам пришлось очень по душе. Эгъат агъа ушел… Но вскоре его забрали в НКВД в Алма-Ату. Через две недели его похоронили… а коменданта перевели на другое место службы.

Помню и день смерти Сталина. Многие плакали, а иные искренне проклинали, но не явно, а скрыто. Боялись сексотов и доносчиков. Плакал и я, подросток, которого режим, олицетворяемый Сталиным, лишил Родины и детства, отчего дома и близких людей, вышвырнув на чужбину, оставив без отца…

Размышляю над событиями прошлого и настоящей политикой государств-правопреемников СССР, вижу, что им нужна только наша земля с ее природными богатствами. Наш народ для них помеха…

Где восстановление национальной целостности нашего народа? Где восстановление автономной республики как формы государственности коренного народа? Где возвращение во все места исторического проживания? Где мои односельчане-кикенеизцы, родовые дома которых ныне скупают у «местных» богатеи из России и Украины?..

18 мая 2004 года в Ялте был открыт памятник, посвященный к 60-летию выселения крымскотатарского народа из Крыма. Мне довелось в числе других уроженцев Ялтинского района, в качестве представителя Кикенеиза снять белое покрывало и открыть этот долгожданный монумент.

Пусть же каждый из моих соотечественников помнит, как заповедь, слова покойного Сеитумера Эмина, высеченные под текстом молитвы «Эль-Фатиха».

Вот их перевод на русский язык:

« Если не будет Тебя,

ни Ялты, ни моря, ни Острова нет.

Если не будет Тебя,

дорогой мой народ,

кому (из нас) нужен этот мир?»

Зекирья Иззет Халил огьлу,

Кикенеиз, 30 июня 2004 г.

Опубликовано в газета «Арекет»,

№ 7-8 (150-151) от 17.09.2004 г.