Историк Нейл Фергюсон говорит, что большинству современных исследователей представляется вполне уместной параллель между «имперской властью» США и Британской империей в том виде, как она существовала сто лет назад. (1) А Джозеф Най считает, что «со времен Рима ни одна страна не выглядела таким великаном рядом с остальными…. Компетентные и уважаемые аналитики как левой, так и правой ориентации начинают охотно использовать термин «Американская империя» для выражения сути XXI века». (2)

Соединенные Штаты шли к такому положению на протяжении всего XX века. В середине 60-х годов дипломат и ученый Рональд Стил уже писал в книге «PAX AMERICANA»: «В глазах большей части мира Америка — нация, владеющая империей номинально независимых клиентских государств и имеющая амбиции сродни великой имперской державе». (3) Однако главный тезис Стила состоял в том, что США — «случайная империя». Их намерения и действия за рубежом всегда якобы носили исключительно альтруистический характер, а в империю они превращались «волей-неволей», из-за несовершенства окружающего мира. (4)

В действительности империи никогда не возникали «случайно», и США в этом смысле не исключение. Упорное стремление США сохранить, хотя бы в видоизмененном виде, свой имперский статус, несмотря на все связанные с этим издержки, имеет под собой вполне рациональное основание. Америка уже довольно давно утратила позиции мирового лидера в производстве материальных благ и живёт в основном за счет финансового и технологического посредничества и виртуальной экономики.

Промышленность и сельское хозяйство дают лишь 20% американского ВВП — 3 трлн. долларов из 15 триллионов. В Китае эта доля составляет половину, или 4,1 трлн. из 8,2 трлн. То есть китайцы по этому показателю уже сейчас серьезно превосходят Америку. Даже Россия, имея 50%-ную долю материального производства от 2,3 трлн. долларов ВВП, выпускает товаров на 1,15 трлн. долл., что на душу населения не настолько уж и меньше американского уровня. И это по действующему обменному курсу, без всяких пересчетов по ППС, с учетом которого показатели США были бы еще ниже, а Китая и России — ещё выше.

Либеральные экономисты скажут, что в современной экономике национальное богатство уже не зависит напрямую от материального производства, а формируется за счет вторичного и третичного секторов — услуг, посредничества, держания патентов и стандартов и т.д. Однако для могущества государства реальные величины по-прежнему важны. Их невысокий уровень влияет, например, на объем вывозимых товаров, а следовательно, на возможности экономического присутствия в других странах.

По общему объему внешней торговли США уже уступили пальму первенства Китаю, но и это в основном за счет импорта, а по экспорту они даже не вторые. Экспорт товаров Евросоюза в прошлом году составил — 2,17 трлн. долл. (не считая товарооборота между странами ЕС), Китая — 2,02 трлн. (плюс экспорт Гонконга — 0, 44 трлн.), США — 1,61 трлн., Германии — 1,49 трлн. (с учетом поставок в страны ЕС). (5) Фактически все последние годы Америка как экспортер в состоянии сражаться лишь за третье место с ФРГ.

Слабость материального производства и предопределяет потребность США в сохранении своего посреднического статуса с помощью военной силы, имперскими методами… Получается замкнутый круг. Имперскость изматывает Соединенные Штаты, но без нее они не могут поддерживать привычный для них способ производства.

Идея империй, глубоко укорененная в западной культуре, соединяется с рассуждениями о необходимости восстановления геополитического баланса сил. В центре выстраиваемой мировой иерархии — сама Америка в союзе с «доверенными» странами. На первое место здесь выдвигается англо-саксонский альянс.

Это ядро любой коалиции. Как показывает в работе «Коалиционные войны англо-саксов» С. Л. Печуров, в военно-политическом отношении эту группу народов объединяет совершенно особая связь, которая превосходит своей прочностью любую другую имеющуюся коалицию. Перед лицом внешней угрозы они всегда демонстрировали высокую степень сплоченности, «независимо от зачастую имевших накануне место острых противоречий и разногласий». (6) Их союз опирается в том числе на совместимость американской военной машины с вооруженными силами других англо-саксонских стран.

Идею их самого тесного сотрудничества разработали в своё время генералы Д. Эйзенхауэр и Б. Монтгомери. Структуры сотрудничества включают Организацию по стандартизации сухопутных войск Австралии, Великобритании, Канады, США и в качестве ассоциированного члена Новой Зеландии, а также комитеты с теми же участниками в области стандартизации ВВС и ВМС. (7) Печуров справедливо отмечает, что любая ведомая англо-саксами многонациональная военная коалиция (вне рамок НАТО) «почти автоматически получает поддержку со стороны Североатлантического союза». (8) Вопрос о том, кто первичен в этой квазиимперии — Лондон или Вашингтон — не имеет смысла. Цели и интересы на уровне англо-саксонских элит давно переплелись теснейшим образом.

Примечательно, например, что прибывший после Мюнхенской конференции в феврале с.г. в Лондон вице-президент США Дж. Байден стал там полноправным участником заседания британского Совета национальной безопасности, на котором были заслушаны, в частности, итоги трехстороннего саммита Великобритания — Пакистан — Афганистан. Такой же чести удостаиваются английские премьеры в Вашингтоне. И это уникальный случай в мировой практике, поскольку речь идет о мероприятиях государственных органов с высшей степенью секретности. (9)

Преимущественной зоной ответственности англо-саксонской коалиции, помимо выходящего на первое место в мировой политике АТР, по-видимому, останется и Большой Ближний Восток. При этом внимание Вашингтона и Лондона в основном будет сосредоточено на той его части, которая богата углеводородами и простирается от Омана на юге до Каспия на севере. Это так называемый энергетический эллипс с центром в Персидском заливе, а также пути транспортировки отсюда энергоресурсов в Европу и на Дальний Восток. Сохраняя контроль над этим важнейшим районом, Вашингтон будет обладать серьезными стратегическими преимуществами над всеми потенциальными соперниками. Особая роль при этом отводится крупнейшим в мире военно-морским силам США, включающим в себя 11 авианосных групп.

Вместе с тем большая политика бывает не чужда и сантиментов. Белый дом, например, с некоторых пор не оставляет без присмотра родину предков президента Б. Обамы. Так, в июне 2012 года в Вашингтоне был принят документ «Стратегия США в отношении Африки южнее Сахары», из которого видно, что эту зону Соединенные Штаты оставляют за собой. Когда-то в ней доминировала Британия, но с тех пор ее возможности заметно поубавились. Новая стратегия США в Чёрной Африке была подготовлена на основе специальной Президентской политической директивы. (10) Выходец из этих мест Б. Обама, видимо, считает себя вполне способным справляться здесь самостоятельно, поскольку в данном документе ни о каких союзниках речь не идет.

В новой американской схеме имперского мироустройства на первый взгляд все выглядит стройным и логичным. Приемы отработаны, расчеты произведены. Однако мир сложнее лабораторных построений. Пытаясь обойти разумные предложения по строительству равноправных международных отношений ради сохранения своей гегемонии, Вашингтон ставит себя в положение, которое ничего хорошего не сулит. Потеря привычки американцев к труду будет и дальше истощать ресурсы США и никакой «умной властью» их не восполнить. Новые центры силы в лице Китая, России, Индии, Бразилии, Ирана и других держав, сталкиваясь с подобными действиями, будут только усиливать сопротивление. Столкновения между «проамериканскими» и «антиамериканскими» империями на стыках «больших политических пространств» могут оказаться сложнее простых межгосударственных конфликтов на двусторонней основе, поскольку противостоять друг другу сразу будут мощные блоки. В этом смысле мир не станет ни стабильнее, ни надежнее.

Противоречия возникнут и между потенциальными участниками западного союза. Консолидировав свой неоколониальный приз в Африке, Франция со свойственным ей апломбом будет требовать новых кусков пирога, претендуя на равные права с Америкой при принятии важнейших решений. Некоторые будут недовольны своими сферами влияния, например Германия и Италия. Берлин и Рим могут задуматься в таких условиях о «неизжитом духе» Антанты и Атлантической коалиции. Уязвленной себя почувствует Испания.

Большие сюрпризы и разочарования в состоянии принести американским стратегам Турция, где государственные интересы все более переплетаются с религиозными, а антиамериканские настроения среди населения распространены довольно широко.

Надежды, связываемые с польским продвижением на Восток, вообще граничат с авантюризмом. Не только Украина и Белоруссия не хотят реинкарнации Речи Посполитой, но и в стране-члене НАТО Литве смотрят в сторону Варшавы с большими подозрениями. Немецкая Die Welt пишет: «Недавно оба народа после продолжавшегося долгое время сопротивления сбросили иго советского господства. Но вместе с этим завершилась и их общность: национально настроенные литовцы сегодня рассматривают продолжительное соседство как время польского доминирования. Тогда как для многих поляков литовская территория является, прежде всего, «утраченными восточными регионами»». (11)

А кроме того, вассалы, когда у них самих появляются имперские устремления, начинают тяготиться верховной властью. Во многих случаях им гораздо удобнее договариваться друг с другом напрямую, и тогда потребность в таком посреднике, как США, попросту исчезает.

Государства, которым был «делегирован» имперский статус могут также почувствовать, что этот статус слишком обременителен и не отвечает их интересам, особенно если так постепенно начнёт считать их собственное население. Ведь завязнуть в «выделенных уделах» можно слишком глубоко.

Дмитрий МИНИН

Ссылки:

(1) Ferguson N. Hegemony or Empire? Foreign Affairs, 2003, Sept.-Oct. p.154
(2) Nye J.S., Jr. U.S. Power and Strategy After Iraq, ibid., July-Aug. p.60
(3) Steel Ronald, PAX AMERICANA, The Viking Press, New York, 1967, p. vii
(4) Ibid. p.15,17
(5) https://www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/rankorder/2078rank.html
(6) Печуров С.Л. Коалиционные войны англо-саксов: История и современность. М.: Издательство ЛКИ, 2008, стр. 28
(7) Там же, стр.220
(8) Там же, стр.227
(9) http://www.whitehouse.gov/blog/2013/02/06/vice-president-biden-meets-world-leaders-europe
(10) http://www.whitehouse.gov/sites/default/files/docs/africa_strategy_2.pdf.
(11) http://www.welt.de/geschichte/article113591091/Alte-Grossmacht-zwischen-Deutschland-und-Russland.html

Источник: http://www.fondsk.ru/

Обозреватель испанской «El Pais» Хавьер Валенсуэла пишет: «Запад сначала в виде испанской, португальской, французской, британской, а затем американской империй господствовал над миром в течение пяти веков… Однако Солнце Истории не стоит на месте: гегемония уже закончила свой путь на Западе и теперь снова встает на Востоке». (1)

Особенностью формирования «больших пространств», или современных империй, на Востоке является то, что часть из них не так давно и сами были объектами колониальных притязаний. А некоторые имперские проекты являются частью еще более крупных комбинаций, встраиваясь в сложную систему иерархических связей и вассальных зависимостей, за которыми угадывается тень Вашингтона.

Можно смело сказать, что на Ближнем и Среднем Востоке наибольшую активность в деле имперского строительства проявляет Турция. И если какое-то время назад эта линия, идущая от правящей в стране умеренно исламистской Партии справедливости и развития, кое-кого пугала, то в последнее время все заметнее поддержка турецких имперских амбиций из западных столиц.

Как пишет З. Бжезинский, «на международной арене модернизирующаяся и светская в основе своей сегодняшняя Турция начинает завоевывать региональный авторитет, географически обусловленный имперским османским прошлым», а новая внешняя политика страны, разработанная А. Давутоглу, «основана на признании Турции региональным лидером на территории бывшей Османской империи, включавшей в себя Левант, Северную Африку и Месопотамию». Турция, добавляет Бжезинский, полезна и тем, что ее «манят и получившие независимость после распада Советского Союза центральноазиатские государства за пределами бывшей Османской империи, носители преимущественно тюркского культурного наследия». (2)

Многое говорит о том, что Соединённым Штатам и их союзникам, подпитывающим неоосманистскую идеологию Анкары, удается направить её устремления на юг — в Левант и на восток — в сторону Кавказа и Центральной Азии. На это указывает, например, стремительное падение интереса к будущему Сирии и Ливана со стороны их прежней метрополии — Франции. Создается впечатление, что это «приз» Турции за правильное стратегическое поведение, и он ещё больше втягивает Анкару в сети зависимости от США в этом регионе.

Турция оказывается удобной для Вашингтона еще и тем, что в силу недостаточного экономического потенциала для реализации своих геополитических амбиций она всегда будет заинтересована в солидной американской поддержке, а следовательно, ее можно контролировать. В конечном выражении связка Париж как гегемон Западного Средиземноморья, а Анкара — Восточного явится лишь возвращением к уже существовавшим в 17-18 веках стратегическим контурам. Решение Франции о снятии вето с одного из пяти заблокированных разделов в переговорном процессе Турции и ЕС — многозначительное событие с точки зрения турецко-французских отношений. Турецкая пресса не случайно отмечает, что по сравнению со своим предшественником Олланд придаёт большую ценность отношениям с Турцией и стремится наладить и развивать прерванные связи. (3)

Турецкий политолог Хакан Озден пишет: «Не будем забывать: турки — один из немногих народов в истории, которые смогли остановить китайцев, и если это было вчера, то возможно и завтра. И без помощи турок Запад не сможет ни остановить, ни сдержать, ни окружить суперсилу, в которую превращается Китай». (4)

Помимо неоосманизма и духа исламского халифата, идейной основой для строительства новой турецкой империи является пантюркизм. Еще Кемалем Ататюрком была разработана доктрина, согласно которой все тюркоязычные народы должны быть объединены в «Великий Туран» под эгидой Турции. Автор книги «Тюркские народы» Нурер Угурлу утверждает, например, что «влияние тюркских народов было распространено от Дуная до Ганга, от Адриатического до Восточно-Китайского моря и достигло Пекина, Дели, Кабула, Исфахана, Багдада, Каира, Дамаска, Марокко, Туниса, Алжира, Балканского полуострова». Интересно, что на территории России к тюркам, по мнению этого автора, принадлежат и не являющиеся таковыми народы: авары, лезгины, даргинцы, лакцы, табасаранцы, рутулы, агулы, отдельные тейпы чеченцев, ингушей, адыги, абхазы, черкесы, абазины, осетины, кабардинцы. (5)

На государственном уровне Анкара прилагает немалые усилия для становления Совета сотрудничества тюркских государств со штаб-квартирой в бывшей имперской столице Стамбуле. На одном из саммитов организации турецкий президент А.Гюль заявил о том, что «Турция, участвующая в форумах Большой двадцатки, может представлять интересы всего тюркского мира». (6) Приняты общие флаг и герб Совета. Из постсоветских тюркских республик только Узбекистан упорно игнорирует мероприятия этой организации.

Несмотря на экономическую блокаду, набирают обороты процессы воссоздания Иранской (персидской) империи. Например, концепция «Большого исламского Ирана», разработанная секретарём иранского Совета политической целесообразности Мохсеном Резайи, предлагается ираноязычной элите разных стран в качестве стратегии создания большого культурного и экономического пространства. И это уже уровень официальной государственной политики. М. Резайи пишет: «После распада Ирана как огромного культурного ареала и разделения единого народа на несколько частей в конце эпохи династии Афшаров и начале правления Каджаров минимальным требованием иранских народов к своим правительствам и политикам было установление друг с другом экономических, культурных и политических союзов».

Однако длительное время «умы патриотически настроенных политиков и интеллигенции были направлены на освобождение от цепей колониализма и деспотии, поэтому не было никакой возможности всерьез говорить о сплочении государств, расположенных на территории раздробленного Ирана». Мохсен Резайи полагает, что современный Иран является лишь частью Большого Ирана наряду с Афганистаном, Таджикистаном, Курдистаном и Азербайджаном. Поэзия, наука, героический эпос и история — все это является общим культурным наследием иранских народов. Считать обладателем этого наследия только население современного государства Иран означает умалять достоинство народов соседних стран и сводить на нет понятие «иранство». (7) В геополитическом выражении эти великоиранские амбиции Тегерана угадываются, например, в проекте железной дороги Мешхед — Герат — Душанбе.

В Южной Азии на гегемонию откровенно претендует Индия. В отличие от Турции она пытается выступать как самостоятельная сила и не склонна прислушиваться к «рекомендациям со стороны». Тем не менее Индия в стратегических расчетах Вашингтона является слишком крупной величиной, чтобы оставлять её без опеки. Особая роль тут принадлежит ближайшему союзнику США и бывшей индийской метрополии — Англии. Глава британского правительства Дэвид Кэмерон недавно побывал в Индии во главе делегации примерно в 140 человек. Цель — укрепить политическое влияние в Индии и, главное, расчистить дорогу для британских транснациональных корпораций.

Остаются надежды и на продвижение британской военной техники. Истребитель «Еврофайтер», в производстве которого участвует Англия, проиграл тендер французской боевой машине «Рафаль». Однако Парижу пока не удалось оформить сделку. Дели ее затягивает. В Лондоне рассчитывают, что индийцы передумают и откажут французам. Вместе с тем после провала «ядерной сделки» оптимизма в Вашингтоне по поводу того, что Индию удастся легко включить в «коалицию демократий» на антикитайской основе, поубавилось. Да и союзная Англия — далеко не ведущий экономический партнер Индии. По объему экономических связей ее значительно опережают США, Китай и Япония.

На Дальнем Востоке сравнивать современные претензии Японии с ее имперским проектом «Великой Восточноазиатской сферы совместного процветания» периода Второй мировой войны не приходится. Суверенитет Японии до сих пор ограничен, и часть ее территории все еще оккупирована американскими войсками. Однако с учетом японского экономического, да и военного потенциала Токио является ключевым вассалом американской империи в АТР.

В геополитическом смысле американцам удается мобилизовать японцев на глобальные проекты «сдерживания» Китая и России, давая лишь призрачные надежды на решение в их пользу эфемерных споров вокруг островов Дяоюйдао и тупиковой дискуссии по поводу Курил. Это одно из самых выгодных стратегических вложений Вашингтона, особенно с учетом того, что торговые разногласия с Токио уже в тени проблем с Китаем. Поддерживая японцев в их спорах скорее на словах, чем на деле, и не связывая себя никакими юридически обязывающими обещаниями, американцы в своей политике в АТР могут рассчитывать на весь немалый японский потенциал. В идеале в таком же качестве в Белом доме хотели бы видеть и Южную Корею. При этом в Вашингтоне понимают, что из-за исторических проблем с Японией строить связи с Сеулом придется напрямую, а не через Токио.

В американском стратегическом мышлении Китай XXI века всё больше становится тем, чем был для США в XX веке Советский Союз, то есть главным соперником в области мировой политики. Немецкие эксперты полагают, что вывод войск из Ирака и Афганистана, относительная сдержанность Соединенных Штатов в Ливии, а теперь и в Сирии, а также вывод американских военных бригад из Германии — всё это связано со стратегией, которая предполагает почти полное переключение внимания Вашингтона на Китай…

Американцы намерены до 2020 года перевести 60% своих военно-морских сил, а также шесть из 11 авианосцев в акваторию Тихого океана, разместив их в первую очередь на существующих с конца Второй мировой войны военных базах в Японии и Южной Корее. Одновременно Соединенные Штаты и Китай ведут борьбу за влияние в Южно-Китайском море и в таких государствах, как Вьетнам, Кампучия, Мьянма, Таиланд, Филиппины, Малайзия, Сингапур, Индонезия, Бруней и сепаратистский Тайвань. Пекин провозглашает это море своим на основании исторического права — в XV веке оно принадлежало империи. (8)

При этом беспристрастный анализ имперской политики Китая показывает, что её юго-восточное направление является постоянной величиной. Китаю будет необходимо не просто освоить гигантский регион Восточной Азии при возрастающем сопротивлении США, их союзников и вассалов, но и затрачивать огромные ресурсы на его удержание. На севере со стороны России и на Западе в Центральной Азии Пекин, прежде всего, интересуют надежный тыл и возможности получения сырья. Нет никакого геополитического смысла для китайцев в дополнительном приобретении здесь территорий, чем постоянно пугает россиян и центрально-азиатов Запад.

Россия — сильная ракетно-ядерная держава, а в таких ее мало пригодных для жизни зонах, которые якобы мечтают заселить китайцы, они и у себя на родине-то не живут. Присоединять Центральную Азию к вечно мятежному Синьцзяну в Пекине тоже особого желания не заметно. В Москве, разумеется, это прекрасно понимают, поэтому расчеты Вашингтона втянуть её в свою орбиту в целях сдерживания Китая вряд ли оправдаются.

(1) http://inosmi.ru/world/20120904/198572619.html
(2) Бжезинский Збигнев. «Стратегический взгляд: Америка и глобальный кризис», М. Астрель, 2012, стр.208.
(3) http://www.inosmi.ru/asia/20130218/205986654.html
(4) http://www.inosmi.ru/world/20130215/205937083.html
(5) http://www.inosmi.ru/world/20130113/204563281.html
(6) http://www.iimes.ru/?p=9459
(7) http://www.inosmi.ru/asia/20130117/204735826.html
(8) http://www.spiegel.de/politik/ausland/usa-und-china-ringen-in-asien-um-die-vorherrschaft-a-837825.html

Современные империи на Западе

Возрождение имперского духа в Европе идёт по двум иногда сходящимся, а последнее время всё больше расходящимся линиям. При взгляде на отношения Европы с соседями можно заметить, что Евросоюз сначала вёл имперскую политику в отношении стран Центральной и Восточной Европы, присоединившихся к ЕС, а затем стал распространять ту же политику на другие страны. (1) Однако эта линия всё больше выглядит затухающей: у многих стран ЕС нет энтузиазма по поводу его дальнейшего расширения, больше того — крепнет ощущение скорого распада этой федеративной квазиимперии. Восходящей становится вторая линия — формирования автономных «больших пространств», притягивающих к себе схожие в культурно-историческом плане или зависимые в прошлом территории. При этом близкие друг к другу по языку и культуре государства и регионы, пользуясь отсутствием внутриевропейских границ, интегрируются, а разноэтнические политические образования, наоборот, фактически распадаются.

Первый пример действия современного имперского механизма, в котором американцы осуществляли «лидерство из-за спины», — операция в Ливии, когда Обама напрямую заявил: «… лидерство США состоит не в том, чтобы выступать в одиночку и нести все бремя самостоятельно. Настоящее лидерство состоит в том, чтобы создавать коалиции и условия для выступления и других тоже, работать с союзниками и партнерами, чтобы они также несли свою часть бремени и затрат». (2) Чести быть первой в качестве «делегированного регионального лидера» сначала в Ливии, а потом в Мали удостоилась Франция.

Отчасти это, наверно, вызвано тем, что именно в зоне традиционных интересов Франции вспыхнули серьезные конфликты, располагавшие Запад к вмешательству с применением силы. При этом у других крупных западных держав, имеющих интересы в этой зоне, в первую очередь США и Великобритании, свободных сил на тот момент не оказалось. Они пока не выбрались из трясины иракской и афганской войн, а кроме того, не спешат сворачивать своё военное присутствие в районе еще более важного для них Персидского залива, который в атмосфере «арабской весны» вовсе не гарантирован от потрясений.

Не снискавший пока славы внутри страны Франсуа Олланд (у него самый низкий президентский рейтинг за последние 30 лет), жаждущий, очевидно, компенсировать это громкими победами во внешней политике, подоспел здесь весьма вовремя. Возможности влияния Франции на страны франкофонной зоны в Африке потенциально чрезвычайно велики. Реализовать их самостоятельно французам едва ли по силам. А возродить былое величие с помощью Вашингтона — задача грандиозная и заманчивая. То, что без поддержки США обходиться уже не получится, а эта поддержка обернётся для Франции новой зависимостью, можно будет прикрыть торжеством франкофонии.

Географически «Третья империя» будет, очевидно, опираться на близкую к Франции зону её влияния в Северной и Западной Африке. Дополнительный вес приобретают и разбросанные по Мировому океану островные заморские департаменты Франции (Мартиника, Гваделупа, Реюньон и т.д.). К прежним французским колониальным владениям, по всей видимости, добавится богатая углеводородами Ливия, что делает полученный приз воистину бесценным. Обойденной оказалась при этом Италия (не исключено, что из-за особых связей с Москвой, на недовольство которыми со стороны Белого дома указывает переписка американских дипломатов, размещенная в Wikileaks).

И это не единственные подарки для Парижа в арсенале «умной власти» Вашингтона. Например, США никак не препятствуют набирающим силу процессам распада Бельгии на нидерландоязычную Фландрию и франкоязычную Валлонию, присоединение которой к Франции увеличило бы население последней с 65 до 70 миллионов. Можно также поощрить особую связь Парижа с франкоязычным Квебеком в Канаде. В итоге из многолетнего смутьяна внутри атлантической коалиции и оппонента англосаксонского мира Франция на глазах превращается в его надежного союзника. И это серьезный успех администрации Обамы.

Заметен и интерес США к пробуждению имперских настроений в Голландии с её возможностями воздействия на свою бывшую колонию — Индонезию. Население последней близко к 250 миллионам человек, это самая многонаселенная мусульманская держава, и в перспективе, по расчетам Вашингтона, именно Индонезия должна стать главным фактором сдерживания Китая в Юго-Восточной Азии… Стимулировать голландцев в их неоколониальной активности могло бы получение ими при содействии США доли «бельгийского пирога» в виде 6-миллионной Фландрии.

Еще одним фаворитом США в плане поощрения имперского строительства является Польша. Американские стратеги вообще склонны пророчить Польше великую судьбу, что очень льстит пылким варшавским политикам. Основатель и руководитель аналитической группы «Стратфор» Джордж Фридман в своей книге «Следующие 100 лет» полагает, что при возможном, по его мнению, распаде России «поляки станут первыми желающими продвинуться на восток и создать буферную зону в Беларуси и Украине». «При таком развитии событий Польша превратится в крупную, динамичную европейскую державу, стоящую во главе коалиции стран Восточной Европы». (3)

В интервью газете «Жечпосполитая» Дж. Фридман в свойственной ему провокационной манере заявляет: «США — страна, которая Польшу использует — прошу не питать иллюзий — для сдерживания России. Америка действует согласно своим национальным интересам. Для США Польша сейчас важнее большинства других стран в мире… И неважно, кто в ближайшее время будет править в нашей стране — Обама, Буш или кто-то другой, — Америка сделает все, чтобы Польша была как можно более сильной». В ближайшие десятилетия, утверждает Дж. Фридман, «силы Германии и России значительно уменьшатся. Возникнет вакуум, в котором должен появиться новый могучий игрок. География говорит, что это может быть только Польша. Если вы используете этот шанс, вы можете стать двигателем Европы и одним из важнейших государств в мире». (4)

В начавшемся переделе мира на зоны влияния, видимо, не всем союзникам США повезет одинаково. Помимо удобных линий раздела, совпадающих с границами прежних империй, как в случае с Францией, имеются и такие центры притяжения, где англосаксонский правящий класс Америки не чувствует себя укоренённым. Нет, в частности, никаких признаков того, что в роли, похожей на ту, что отведена Франции, в Вашингтоне хотели бы использовать Испанию в родственной для нее Латинской Америке. Наоборот: Испании, подобно Бельгии, позволят распадаться самой.

Откуда такие расхождения в подходах? Дело, очевидно, в том, что проблема консолидации испаноязычного мира является достаточно острой для самих США, где в южных штатах неуклонно, в том числе за счет нелегальной миграции, растет доля испаноговорящих. Радикальные представители этой культуры уже выдвинули лозунг создания в будущем «Великого Атцлана» (из Мексики и отнятых у нее американцами территорий в Техасе, Калифорнии, Аризоне, Нью-Мексико).

Обойденной окажется и Германия, видимо, потому, что в прошлом она не создала обширной колониальной империи, а в наше время породила серьезные опасения по поводу того, чем может обернуться возрождение тевтонского духа. Немецкий потенциал будет востребован американцами всюду, но как вспомогательный. Выпускать Берлин в самостоятельное плавание, по всем признакам, Вашингтон не собирается. Похоже, Германии не останется ничего другого, как привычно проецировать свое влияние на Восток, в направлении России, но, скорее всего, также не самостоятельно, а в союзе с Польшей — этим любимым детищем американских геополитиков.

Похожее отношение прослеживается и применительно к Италии. Ее усиленно подталкивают к тому, чтобы взять на себя ведущую роль на Балканах. Проявлением этого является, в частности, недавнее подписание межправительственного соглашения между Италией, Грецией и Албанией по проекту трансадриатического газопровода TAP, по которому газ будет транспортироваться из района Каспия через Грецию, Албанию, Адриатическое море на юг Италии и далее — в Западную Европу. Его запланированная мощность — 10 млрд кубометров в год с возможностью расширения до 20 млрд кубометров. В качестве основного поставщика газа для TAP рассматривается азербайджанское газоконденсатное месторождение «Шах Дениз».

В роли потенциального «уполномоченного делегата» (вассала) в Южной Америке Вашингтон хотел бы видеть Бразилию, отводя ей место наследника португальской империи. То, что португалоязычная Бразилия и остальная испаноязычная часть Латинской Америки по языку все же расходятся, позволяет Вашингтону сохранять возможности для маневра. Признав за бразильцами ведущую роль в Латинской Америке, а, возможно, также и в отдельных частях Африки, США попутно постараются ослабить связи Бразилии с китайцами и интеграцию по линии БРИКС.

Разумеется, все это при условии, что сама Бразилия согласится «принимать в расчет» интересы США. Эта южноамериканская страна уже входит в Большую двадцатку и стремится занять место постоянного члена Совета Безопасности ООН. Ей удаётся отмежевываться от политики США, не провоцируя при этом серьезных кризисов. Выступая за развитие сотрудничества между странами Южного полушария, Бразилия наращивает свое присутствие не только в Латинской Америке, но и в Африке, и на Ближнем Востоке.

Расчеты США на Бразилию во многом напоминают надежды, связываемые ими с Индией. Обе эти страны уже набрали критический потенциал развития, позволяющий им строить самостоятельную политику. Попытки вовлечь Бразилию во взаимодействие на положении подчинённой державы предприниматься, естественно, будут, но их успех крайне сомнителен. Партнеры по БРИКС, предоставляя Бразилии свои обширные рынки, вполне в состоянии обеспечить всем необходимым «большое политическое пространство» этой страны для закрепления её в статусе ведущей державы Латиноамериканского региона без попадания в зависимость от кого-либо.

(1) http://www.globalaffairs.ru/number/Mezhduvlastie-15784
(2) http://www.whitehouse.gov/the-press-office/2011/03/28/remarks-president-address-nation-libya.
(3) Фридман Д. Следующие 100 лет: прогноз событий XXI века. М.: Эксмо, 2010, стр. 203.
(4) http://www.inosmi.ru/translation/245577.html

Источник: http://www.fondsk.ru/

Самоустранение Вашингтона от участия в решении ряда международных проблем с перекладыванием этих проблем на союзников, с делегированием им соответствующих полномочий, вызванное «имперским перегревом» (imperial overheating — состояние, в котором, согласно Полу Кеннеди, рано или поздно из-за чрезмерных нагрузок оказывается всякая империя), имеет неплохо проработанное обоснование.

В Белом доме вообще не склонны поддаваться стихийным порывам к самоизоляции, а предпочитают подходить к каждой ситуации конкретно, опираясь на популярную ныне концепцию «умной власти» (smart power), само возникновение которой говорит об истощении прежних источников могущества США… Время, когда их лидерство было бесспорным и не требовало доказательств, прошло. Теперь сохранение лидерства требует от правителей американской империи немалых интеллектуальных усилий.

На официальном уровне название этой концепции впервые прозвучало в речи Хиллари Клинтон, с которой она выступила в Сенате 13 января 2009 г. перед утверждением ее кандидатуры на должность госсекретаря. Х.Клинтон призвала к тому, чтобы в целях сохранения американского лидерства в мире использовать «умную власть», имея в виду полный набор имеющихся у США средств — «дипломатических, экономических, военных, политических, правовых и культурных, — выбирая нужное средство или сочетание средств в каждой конкретной ситуации». (1)

Идея «умной власти» стала развитием концепции «гибкой», или «мягкой власти», сформулированной в 1990 г. гарвардским профессором и политиком Дж. Наем, который успел побывать председателем Национального разведывательного совета и кандидатом в помощники по национальной безопасности в команде проигравшего в свое время президентские выборы Дж. Керри. Их близость указывает на то, что новый госсекретарь с еще большим энтузиазмом, чем Х. Клинтон, воспользуется предложениями своего бывшего сотрудника.

В 2004 г. идеи Дж. Ная получили окончательное оформление в книге «Мягкая власть» («Soft Power») (2). Часто этот метод называют еще и «мягкой силой». Главная идея Ная состояла в том, что поставленных на международной арене целей Соединённым Штатам следует добиваться через «вовлечение», а не принуждение. Отсюда необходимость использования в качестве инструментов внешней политики социокультурных и политических ценностей.

Субъект доминирования «должен быть привлекательным во всех проявлениях и предлагать другим своим примером ориентиры развития». Теория в Вашингтоне понравилась, и где-то она активно применялась, например, в «цветных революциях» и во время «арабской весны», однако показалась недостаточной из-за того, что ее эффект растянут во времени и не всегда очевиден. К тому же никто не собирался отказываться и от «жёсткой власти», опирающейся на силу.

Тогда Най предложил объединить обе концепции в рамках универсальной «умной власти». В 2006 г. известный исследовательский центр CSIS организовал двухпартийную комиссию (Bipartisan Commission on Smart Power), которую возглавили Джозеф Най и «неокон» Ричард Эрмитэдж. Эта комиссия в 2007 г. и выступила с докладом «Более умная, более безопасная Америка» (3), в котором были заложены основы переустройства миропорядка по мере пока еще сохраняющихся у Америки сил.

Концепция «умной власти» придала теории «мягкой власти» стратегическую направленность. Ее лейтмотив — необходимость сбалансированного сочетания ресурсов обоих типов власти — «мягкого» и «жёсткого». Конечно, что такое политика «кнута и пряника», понимали и раньше. А на заре американского империализма президент Теодор Рузвельт уже пытался облечь эту политику в стройные формулировки, повторяя: «Говори мягко, но носи с собой большую дубинку».

Заслуга современных теоретиков — в детальной проработке и операционализации этих, в общем-то, понятных всем вещей. Концепция «умной власти» — это не только синтез мягкой и жёсткой власти (например, сочетание механизмов публичной дипломатии с военными интервенциями), но и новая философия взаимоотношений с другими державами. Смысл ее в том, что лидерство США должно осуществляться не через единоличное решение международных проблем, а через организацию совместных действий. Так Америка действовала, например, во время ливийской войны; эксперты назвали это «лидерством из-за спины». (4)

«Америка должна научиться делать то, что другие хотят, но не могут, и делать это коллективно», — говорилось в документе. В новых подходах можно также уловить разделение понятия лидерства на два элемента — пространственный (контроль над территориями) и функциональный (главенство в решении проблем планетарного масштаба). США готовы отказаться от части пространственного лидерства ради сохранения функционального по всем ключевым вопросам международной жизни. Иными словами, уступая количество, хотят сохранить качество.

Концепция «умной власти» учитывает то, что властные ресурсы в современном мире перераспределяются, что появляются новые центры силы. На смену пирамидальному мироустройству с иерархической структурой приходит сложная разноуровневая паутина действующих лиц. Иерархия между ними сохраняется, но она не столь жестко формализована, как раньше, и во многих отношениях напоминает мир Средневековья.

Наиболее влиятельным в этом мире оказывается тот, кто больше включен в разветвленные и взаимосвязанные сети. Как отметила еще один из разработчиков концепции «умной власти» профессор Эн-Мари Слотер, «государство с наибольшим количеством связей будет центральным игроком в этом мире, будет способно определять общемировую повестку дня и обеспечивать инновации и устойчивое развитие». (5) Ей же принадлежит идея создания «лиги демократий», своего рода сверхимперии на федералистских началах, члены которой совместными усилиями и должны осуществлять управление миром.

При Б. Клинтоне по инициативе госсекретаря Мадлен Олбрайт (6) состоялось даже учреждение подобного альянса, но развития он не получил, в том числе и из-за того, что США в тот момент еще не были готовы всерьёз делиться полномочиями по управлению миром даже с ближайшими союзниками. К этой задаче их неумолимо вернуло время.

В соответствии с концепцией «умной власти» Б. Обама уже в 2010 г. заявил о приверженности Соединённых Штатов многостороннему (читай: совместно с ближайшими союзниками и сателлитами) решению всех мировых проблем и международных конфликтов в представленной им новой Стратегии национальной безопасности. (7) Документ гласил: «…мы должны признать, что ни одна нация — какой бы сильной она ни была — не может противостоять глобальным вызовам в одиночку».

При этом готовность к разделению бремени по поддержанию миропорядка постулировалась не как путь к демократизации международных отношений, а как метод сохранения «американского лидерства» в мире в новых условиях, разумеется, «на основе взаимных интересов и взаимоуважения». Подобное «вовлечение» предполагалось начать с «ближайших друзей и союзников — от Европы до Азии и от Северной Америки до Ближнего Востока», среди которых были названы Великобритания, Франция и Германия. (8)

Активный переход к проведению такой политики отчетливо наметился с началом второго мандата президента. В этом смысле показательно выступление вице-президента США Джозефа Байдена на состоявшейся в феврале 2013 г. международной конференции по безопасности в Мюнхене. Он подтвердил переключение внимания США на Азиатско-Тихоокеанский регион, призвав европейских союзников к большей активности в их зоне «при неизменной поддержке со стороны США».

По заверениям Джо Байдена, «Европа останется краеугольным камнем нашего вовлечения в мировые дела и катализатором глобального сотрудничества». (9) Он убеждал европейских лидеров в том, что более активное «вовлечение» США в дела АТР и других районов мира происходит «не за счет Европы», а отвечает ее собственным интересам. Дж.Байден говорил также о поддержке Соединёнными Штатами демократических государств в Юго-Восточной Азии, Латинской Америке, Африке южнее Сахары, на Ближнем Востоке.

Обозначив таким образом притязания на вновь устанавливаемые американские сферы влияния, само это понятие Дж. Байден, как водится, осудил, но сделал это довольно примечательно. Он заявил о непризнании Америкой права какого-либо государства на «обладание сферами влияния», связав это с непризнанием независимости Абхазии и Южной Осетии. А это значит, что свои позиции на Кавказе рядом с каспийской нефтью США уступать никому не собираются и продолжают рассматривать постсоветский мир как геополитическое пространство, консолидации которого допускать нельзя.

В Европе выступление Байдена оценили именно как заявку на перераспределение сфер влияния. Немецкая Die Welt писала: «Европейцы предупреждены о том, что в будущем ничто не останется в привычном доселе виде. С НАТО или без этой организации, Вашингтон больше уже не может обезопасить их от последствий ослабления своей лидирующей роли и дезориентации. Новый мировой порядок усугубляет то заболевание, которое определяется как «имперское перенапряжение» (imperial overstretch).

Одновременно в Тихоокеанском регионе формируется новый баланс, и без своей военно-морской, военно-воздушной и кибернетической мощи Америке будет сложно что-либо противопоставить китайской Срединной империи». По мнению Die Welt, на долю Джо Байдена выпала задача «взять европейцев с собой в путешествие в направлении Тихого океана и предупредить о том, что Америка в одиночку уже не способна и не хочет нести бремя поддержания мирового порядка». (10)

Курс на делегирование полномочий союзникам или вассалам угадывается и в представленном Бараком Обамой в Конгрессе 12 февраля послании «О положении страны», в котором он изложил приоритеты своей политики на второй срок пребывания у власти. Сделав главный упор на решении неотложных социально-экономических проблем, с которыми столкнулась Америка, президент сообщил, что в течение года 34 тыс. американских военных вернутся из Афганистана на родину. «Это сокращение будет продолжаться, и к концу следующего года наша война в Афганистане будет окончена», — заверил Обама.

Впредь, как следовало из послания, США не будут вести войны с террористами за рубежом: «…для противостояния этой угрозе нам не нужно отправлять десятки тысяч наших сыновей и дочерей за рубеж или оккупировать другие страны. Вместо этого нам нужно помогать таким странам, как Йемен, Ливия и Сомали, самостоятельно обеспечивать свою безопасность и помогать союзникам, которые ведут борьбу с террористами, как это происходит в Мали». (11).

Итак, рецепт найден: «как в Мали»! То есть отныне США будут стремиться к тому, чтобы за их интересы сражались другие, вроде «покорителя Тимбукту» Франсуа Олланда, сами же предпочтут осуществлять «лидерство из-за спины».

Ссылки:

(1).http://www.cbsnews.com/stories/2009/01/13/politics/main4718514.shtml, Clinton’s Confirmation Opening Statement

(2) Nye J. Soft Power: The Means to Success in World Politics (New York: Public Affairs Group, 2004).
(издано на рус. яз. — Най Джозеф. «Гибкая сила. Как добиться успеха в мировой политике». -М.: Тренд, 2006).
(3) http://csis.org/files/media/csis/pubs/071106_csissmartpowerreport.pdf. A Smarter, More Secure America.
(4) http://www.welt.de/debatte/article113348933/Wie-die-USA-eine-neue-Weltordnung-schaffen-wollen.html
(5) http://www.foreignaffairs.com/63722, Slaughter A.-M. America’s Edge // Foreign Affairs. January-February 2009.
(6) Олбрайт Мадлен. «Госпожа госсекретарь. Мемуары Мадлен Олбрайт», М.: Альпина Бизнес Букс, 2004, стр.575.
(7) http://www.whitehouse.gov/sites/default/files/rss_viewer/national_security_strategy.pdf, p.1
(8) Ibidem, p.11.
(9) http://www.golos-ameriki.ru/content/biden-iran/1595997.html
(10) http://www.welt.de/debatte/article113348933/Wie-die-USA-eine-neue-Weltordnung-schaffen-wollen.html
(11) http://www.whitehouse.gov/state-of-the-union-2013

Современные союзы и коалиции как аналоги империй

Возрождение имперской политики в современной международной жизни требует ответить на вопрос: для чего вообще извлекать на свет, казалось бы, давно отжившие геополитические проекты, когда имеются такие организации, как НАТО или Евросоюз?

Североатлантический альянс с момента возникновения во многих отношениях нес в себе черты имперскости. НАТО похожа на квазиимперию, обеспечивающую собственную экспансию и нацеленную «в вечность», что стало особенно очевидным после роспуска в 1991 году Организации Варшавского договора. Имперский смысл альянса раскрывается и в том, что в европейской своей части он опирается на традиции империи Карла Великого. (1) Многие исследователи на Западе полагают, что ещё важнее, чем военная функция НАТО, была изначально её политическая и культурная роль «институционального цемента того, что люди начали называть Атлантической цивилизацией». (2) В реальности же альянс служил «завесой для американских интересов, не имея ничего общего с предотвращением мифической советской угрозы, а обеспечивая в основном защиту американских инвестиций и гегемонии». (3)

Аналитик из «РЭНД Корпорейшн» Бенджамин Шварц считает первопричиной начала холодной войны и формирования союзов, подобных НАТО, американские экономические интересы, которые предопределяли имперский характер внешней политики США. Цели этой политики имели мало общего со сдерживанием «советской угрозы»; действительными целями были «выживание и процветание» Америки, независимо оттого, откуда исходила угроза и существовала ли она вообще. «Альянсы были сформированы в то время, когда в реальности американские государственные деятели и не помышляли о возможности советской агрессии». (4) Американский исследователь Дж. Лепголд замечая, что НАТО в настоящий момент является союзом, «которому никто не противостоит», находит эту ситуацию «исторически, да и логически аномальной». (5)

На первый взгляд, такого мощного механизма, как НАТО, вполне достаточно для ответа на любые вызовы будущего. Однако на деле механизм стал слишком неповоротлив, спутан условностями и правовыми актами прошлого. Необходимость консенсуса всех членов альянса затрудняет оперативное принятие решений. После Ирака и Афганистана многие влиятельные члены НАТО и слышать не хотят о новых авантюрах. Без американской подпитки, постоянного вмешательства и давления из Вашингтона шестерни этой машины ворочаются с огромным трудом.

Зона ответственности НАТО, согласно статье 6 договора о ее создании, ограничена Северной Атлантикой, охватывающей Европу, Северную Америку и «острова в североатлантической зоне, находящиеся к северу от тропика Рака». А статья 5 предполагает применение военной силы со стороны блока только при нарушении границ одного из его членов. Несмотря не это, НАТО пыталась придать себе характер всемирной организации, спорадически выходя за очерченные её уставом рамки. Например, во время гражданской войны в Югославии альянс активно вмешивался в ход событий на том основании, что там нарушались границы, а насилие и этнические чистки грозили безопасности соседних стран НАТО. Однако при таком обосновании, как отмечал сотрудник Института Катона и колумнист Los Angeles Times Джонатан Кларк, было бы куда логичнее, чтобы в 1991 г. НАТО выступила не на стороне сепаратистов, «а на стороне федерального правительства Югославии». (6)

Конечно, постоянно нарушать собственные юридически закрепленные нормы затруднительно. Придать НАТО функции «мирового жандарма на службе ООН» тоже не получилось из-за отсутствия энтузиазма по этому поводу у многих членов альянса, а также противодействия со стороны Китая, Индии, России и других держав. По этим же причинам ничего не получилось и из планов расширения НАТО на Азиатско-Тихоокеанский регион при участии Японии, Южной Кореи, Австралии и Новой Зеландии. Слишком глобальной оказалась эта задача.

Многие убеждены, что НАТО вошла в стадию энтропии, искусственно продлевая свое существование за счет приема новых членов. Строго говоря, потребность в альянсе отпала ещё тогда, когда был распущен Варшавский договор… Исходя из смысла 5-й статьи о взаимной обороне и 6-й статьи о границах ответственности НАТО, никаких угроз для альянса не осталось. Рассуждения о новых угрозах — терроризме, наркотрафике, киберпреступности, для борьбы с которыми якобы нужна НАТО, звучат как анекдот, до такой степени не соотносимы эти проблемы и блоковый механизм.

Североатлантический альянс не просто превращается в атавизм, но он отвлекает ресурсы США от нового центра мировой политики XXI века, смещающегося в АТР, куда империя НАТО дотянуться не может. Тем не менее США не откажутся от НАТО целиком: в Старом Свете должны оставаться созданные там некогда бастионы. В то же время Америке нужна свобода рук на Востоке, нужны более надежные схемы влияния на мировую политику, отсюда потребность в новых союзах и империях. Придать же энтузиазм европейским союзникам можно лишь апелляцией к их собственным интересам и к их ностальгии по былому величию. Поэтому проверенные веками имперские механизмы оказываются полезнее, чем громоздкие механизмы управления современными коалициями.

Другая опора США в Европе — Евросоюз, отношения с которым у Вашингтона складываются ещё сложнее. С одной стороны, усиливается экономическая интеграция США и Европы, и это веление времени: выдерживать конкуренцию со стороны Китая и других «восходящих экономик» всё труднее. До конца 2014 г. США и ЕС намереваются создать трансатлантическую зону свободной торговли (TAFTA — Transatlantic Free Trade Area). Как высказался бывший посол США в ЕС Бойден Грей, предполагаемое соглашение ЕС и США сродни созданию «экономического НАТО». С другой стороны, настороженность Вашингтона по отношению к политической и особенно военной составляющей Евросоюза сохраняется, особенно в условиях ослабления американской мощи, когда ЕС может из ведомого превратиться в ведущего внутри западной коалиции.

Бывший помощник президента США по национальной безопасности Брент Скоукрофт отмечал, что объединение Европы вызывает у американцев некоторую настороженность. «Во многих отношениях мы предпочли бы иметь дело с Великобританией, Францией, Германией и прочими в отдельности», — признавался Скоукрофт. (7) А Збигнев Бжезинский, сетуя на то, что европейцы отстают от американцев в принятии на себя большей ответственности за положение в мире, выделил тех, кто, по его мнению, до этого уже дозрел. Готовы к этому «британцы, все более готовы французы, а также некоторые союзные страны поменьше, — например, поляки и голландцы. Настоящие проблемы будут с Германией и, вероятно, с Италией». (8) Любопытно, что новое имперское строительство в Европе идет в точном соответствии с этим списком.

Создание коалиций всегда идёт трудно. Еще Клаузевиц в книге «О войне» отмечал своекорыстие участников коалиций. «Мы никогда не встретимся с таким случаем, чтобы государство, выступающее в интересах другого, относилось к ним столь же серьезно, как к своим собственным». (9) Процесс образования коалиций, в которых их члены совершенно по-разному относятся к будущему противнику, зачастую напоминает, писал Клаузевиц, достижение «торговой сделки». Именно с такой ситуацией столкнулись американцы в Ираке и Афганистане, когда вспомогательные части союзников в лучшем случае защищали лишь сами себя, а в худшем — подразделениям США приходилось оборонять ещё и их. Особняком, быть может, стояли англичане, но это уже другая — англосаксонская — коалиция внутри коалиции.

Выдающийся русский военный теоретик А.А. Свечин в своем труде «Стратегия» отмечал, что со времен Клаузевица военные союзы в ХХ веке стали менее хрупкими. «Союзник в настоящее время часто воспитывается и вскармливается за долгие годы до начала войны. Союз иногда представляет как бы своеобразную форму вассалитета эпохи империалистического развития. Все малые и средние государства на западной границе СССР стремятся обеспечить себя достаточно щедрым сеньором». (10) Экономически более слабые государства оказываются в зависимости от капитала других союзников. (11)

Вместе с тем Свечин подчеркивал, что, «несмотря на возросшую политическую прочность современных коалиций, сила их остается меньше суммы слагаемых. Даже при полной искренности правительств государств, входящих в союз, каждое из последних не может, не нанося тягчайшего ущерба своей государственности, отречься от своих особых стремлении, нужд и свойств. Коалиция всегда оказывается колесницей, в которую запряжены конь и трепетная лань. Честное соглашение не может заставить забыть о здоровом государственном эгоизме». (12) Малое государство, например, представляет ценность для ведения войны только в том случае, если оно безоговорочно подчиняет свою армию командованию великой державы. «Вообще же маленький союзник, действующий самостоятельно и преследующий своей армией особые цели, грозит принести больше минусов, чем плюсов». (13)

Весь опыт взаимодействия США с их союзниками в последние десятилетия подтверждает мысли этих двух военных теоретиков. Поэтому карт-бланш по проведению самостоятельных операций в Африке, выданный Франции на основе реализации ее собственных интересов, кажется Вашингтону весьма обнадеживающим опытом.

Дмитрий МИНИН

Ссылки:

(1) Gress David «From Plato to NATO: the idea of the West and its opponents», The Free Press, N.-Y. 1998, p. 432
(2) Gress David «From Plato to NATO: the idea of the West and its opponents», The Free Press, N.-Y. 1998, p.423
(3) Ibid. p. 422
(4) Тhe Future of NATO, ed. by Ted Gallen Carpenter, London.: Frank Cass, 1995, p.87-88
(5) Тhe Future of NATO, ed. by Ted Gallen Carpenter, London.: Frank Cass, 1995, p.7
(6) Ibid. p.50
(7) Бжезинский Збигнев, Скоукрофт Брент. «Америка и мир. Беседы о будущем американской внешней политики». — М.: Астрель, 2012. Стр. 237-238
(8) Там же, стр. 242
(9) Клаузевиц. «О войне». Государственное военное издательство. — М. 1934, с. 556.
(10) Свечин А. «Стратегия». Военный Вестник. — М. 1927, стр.76
(11) Свечин А. «Стратегия». Военный Вестник. — М. 1927, стр.77
(12) Там же, стр.79
(13) Там же, стр. 80

Источник: http://www.fondsk.ru/

Французские экспедиции последнего времени в Африке, явно отдающие неоимперским, а точнее неоколониалистским духом, побудили многих задуматься о том, не являются ли эти действия началом нового цикла мировой политики, в котором на смену уходящей однополярности, возможно, грядет не всеми ожидаемая многополярность, а нечто иное — новое или, возможно, хорошо забытое старое, но в обновленной упаковке?

Нечто такое, что позволит, например, Соединённым Штатам, «уходя, не уйти», а продолжить осуществлять свои глобальные замыслы в более сложной системе межгосударственных отношений? И тогда востребованными окажутся, казалось бы, навсегда канувшие в лету имперские проекты и вассальные отношения прошлых времен.

Одним из первых эту тенденцию еще в начале первого мандата президента Б. Обамы заметил и определил известный немецкий философ Юрген Хабермас. Он отмечал, например, что вернувшая свое влияние после Буша в Вашингтоне «реалистическая» школа международных отношений отличается от «неоконов» не столько по целям сохранения мировой гегемонии США, сколько по выбору средств осуществления этих целей. Желательному миропорядку этой школы в наибольшей степени отвечает, по мнению Ю.Хабермаса, теория «большого пространства» Карла Шмитта.

Последний мыслил «большие пространства» как сферы влияния главенствующих имперских держав и их «сильных идей». «Прирожденная», отличающаяся историческими достижениями центральная держава, согласно Шмитту, «должна утверждать свое первенство перед периферией зависимых наций и групп народов согласно критериям собственной и при этом ни с чем несоизмеримой концепции справедливости». Равновесие между этими современными наследниками старых империй должно было бы устанавливаться «благодаря порядку больших пространств, который переносит принцип невмешательства с мира классического международного права на субъекты международного права нового типа». (1)

Можно сказать, что в течение первого мандата Б. Обамы Америка все еще находилась на перепутье, ведя арьергардные бои по сохранению мирового лидерства, но все более убеждаясь в неэффективности и обременительности этих попыток, особенно в условиях глобального финансового кризиса. С началом второго срока президентства Обама приступает к решительному переформатированию мира. Проблема Вашингтона не только в том, что поддержание однополярности для него становится невозможным, а многополярность нежелательна. Его уже не устраивает и то, что при сохранении действующего порядка со временем на место глобального гегемона придет Китай, который может повести себя так, как это делает сама Америка. Ю.Хабермас прозорливо замечал: «Скорее в собственных интересах Америки попытаться сегодня связать завтрашние мировые державы таким международным порядком, для которого уже не нужна никакая сверхдержава». (2)

При этом на Западе появляется все больше исследований, доказывающих, что в ответ на деволюцию мирового лидера — США и нарастающего хаоса мировой политики начался процесс стихийного возрождения имперской политики ряда прежних метрополий и зачастую не в том направлении, которое устроило бы Америку. О возврате империй образно сказано в геополитическом итальянском журнале «Лимес»: «Империи никогда не умирают, если только их основания не выкорчеваны с корнем и не засыпаны солью. Их дух живет во многих поколениях как потомков господствующих, так и подчиненных народов. Они готовы вновь возродиться при первом удобном случае, как только геополитическое давление на них ослабнет, а порядки, провозглашенные вечными, окажутся хрупкими и обветшалыми». (3) Не имея возможности противостоять этому «урагану», Белый дом, согласно предлагаемым рецептам, должен возглавить этот процесс и направить его в «нужном направлении». Стихийному складыванию новых империй рекомендуется противопоставить организованное строительство таких, с которыми Америка сможет выступать совместно, а создание потенциально враждебных образований по возможности притормозить.

Так, бывший заместитель министра обороны и главный финансист Министерства обороны США Дов Закхейм в журнале National Interest указывает на «усиливающийся триумфализм ряда павших в свое время империй». По его словам, «в Восточной Азии Китай все чаще демонстрирует свои политические, экономические и военные мускулы как доминирующая держава, перед которой другие должны подобострастно преклоняться. На Ближнем Востоке и в Центральной Азии Турция использует свою новообретенную экономическую и политическую мощь для распространения влияния на многочисленные страны, некогда входившие в состав Османской империи. А Москва использует власть и влияние, которые дают ей энергетические ресурсы, и проводит в Европе и в примыкающих к России регионах из состава бывшей Российской империи политику царизма в новом варианте. Не следует также забывать о влиянии Индии в Южной Азии. В регионе, где когда-то правили Великие Моголы, ее экономика затмевает собой соседей. Следует помнить и о той имперской мантии, которую унаследовала у Португалии Бразилия, воспользовавшись своей растущей экономической мощью. Имперское наследие этих государств дает им стимул для усиления собственной значимости не только в своих регионах, но и на мировой арене. Во время посещения этих стран и встреч с представителями их элит все больше усиливается ощущение, что они возвращаются к своей традиционной роли ведущих держав».

А главное, что беспокоит Д. Закхейма, они «все верят в то, что Соединенные Штаты, а тем более — Европа не должны больше монополизировать процесс принятия решений, оттесняя мировое сообщество. Они отвергают порядок, сложившийся после Второй мировой войны, называя его устаревшим, и не согласны автоматически принимать американское лидерство по каким бы то ни было вопросам. Вашингтонские политики и государственные деятели, одержимые в настоящее время другим наследником империи — Ираном, должны понять и признать, что у этих государств есть нечто большее, чем впечатляющий экономический рост, военная экспансия и политическое влияние. Американцы хорошо известны отсутствием у них восприимчивости к истории. Но им понадобится вся восприимчивость, которую они способны аккумулировать, чтобы успешно разобраться с теми государствами, чьи претензии на более значимую роль в мире обусловлены не только нынешними успехами, но и былой славой». (4) Не трудно заметить, что опасения Закхейма сродни тем, которые высказывал еще Сэмюэль Хантингтон в своих пророчествах о грядущем «Столкновении цивилизаций».

Одной из основных дилемм, которая стоит именно сейчас перед имперской политикой Соединенных Штатов, по мнению немецкого ученого Херфрида Мюнклера, высказанного в книге «Империи: логика мирового господства от древнего Рима до Соединенных Штатов», является расхождение между признанием ненужности дальнейшей экспансии и боязнью, что это будет воспринято другими как проявление слабости. «Трудно отказаться от империалистической, цивилизаторской, гуманитарной миссии, распространяющей ценности, на которой основывается идентичность империи, — так, чтобы и население, и соседи не сочли это свидетельством упадка». Еще одной особенностью Америки, по определению Мюнклера, является то, что она по своей природе — «спешащая империя», что является следствием короткого четырехлетнего избирательного цикла. «Вероятно, растущая в последнее время склонность Вашингтона решать проблемы военным путем отчасти связана с давлением времени, порожденным демократическими механизмами. Военные решения обычно выглядят быстрыми и окончательными, и поэтому «спешащая империя» может прибегать к ним чаще, чем было бы разумно или уместно». (5)

Отчетливые черты имперскости исследователи усматривают и в политике Евросоюза. В статье «Имперское изменение границ в Европе: случай с Европейской политикой соседства» (Саmbridgе Rеviеw оf Intеrnаtiоnаl Аffаirs, июнь 2012) указывалось, например, что Европейскую политику соседства можно трактовать как декларацию имперских намерений ЕС. К имперским стратегиям можно, в частности, отнести то, что в соответствии с заложенными в указанную политику схемами интеграционных отношений соседи ЕС являются скорее подчиненными объектами, а не равными партнерами Евросоюза. В соответствии со стратегией мультикультурной империи, через Европейскую политику соседства Евросоюз создает новые границы и линии разделения между своими соседями по примеру Балкан. По мнению автора, имперская политика трансформации границ, проводимая Евросоюзом, использует менее заметные, но более назойливые инструменты контроля, базирующиеся на добровольном подчинении и принятии навязываемых норм. (6)

Итак, построение «больших пространств» в мировой политике началось. Безусловно, не следует ожидать какой-либо формализации границ этих новых/старых империй или официального провозглашения их таковыми. Речь ведь идет не о прямом их восстановлении со всей атрибутикой (это смахивало бы на фарс), а о возвращении соответствующего способа действий, или modus operandi в проецировании интересов бывших метрополий. Возникающая по воле Вашингтона грядущая мировая иерархия будет всячески избегать отождествления себя с колониальными империями прежних времен, чтобы не растравлять память народов. И не только в бывших колониях, подвергавшихся нещадной эксплуатации, но и в самих имперских столицах, жители которых не очень жаждут взвалить на себя скинутое в прошлом бремя и увидеть прибытие новых широких потоков мигрантов с этих территорий. Каких-то конвенций или договоров, похожих на режимы капитуляций или акты о вассалитете, тоже ждать не приходится, современные юридические путы могут быть куда прочнее свидетельств о зависимости прежних времён. Неоимперский ренессанс западных держав легче проследить по логике их идей и поступков, не придавая большого значения «высоким моральным принципам», которыми они прикрываются.

(1) Хабермас Юрген. «Ах, Европа», Весь Мир, М. 2012, стр. 96-97.
(2) Там же, стр.100.
(3) «Il ritorno del sultano», Limes, 4, 2010, 19.
(4) http://nationalinterest.org/commentary/old-empires-rise-again-7074
(5) http://nationalinterest.org/blog/paul-pillar/why-empires-fail-7320
(6) http://inosmi.ru/belorussia/20120711/194779406.html

Мир постмодерна или «Новейшее Средневековье»?

Наметившийся в мире процесс консолидации «больших пространств», напоминающий возвращение империй прошлых времен, на первый взгляд может показаться не отвечающим духу времени. Однако мы живем в эпоху, которая в силу неопределенности в умах всеядна до такой степени, что ей не чужды самые невероятные политические рецепты.

Мир пребывает в состоянии Interregnum (междувластия), в котором, как говорит Зигмунт Бауман, «изменение — единственная константа, а неизвестность — единственная определенность»; в этом мире Европа по-прежнему остается полем боя, но теперь уже между вестфальской моделью суверенных государств и новыми формами наднационального управления. (1)

Классические европейские империи нового времени, то есть эпохи модерна, поднялись на руинах феодализма, однако в том и состоит особенность постмодерна, что он готов на эклектической основе перенимать организационные формы политических отношений любой эпохи. Пиратство, которое, как когда-то встарь (вспомним знаменитых алжирских пиратов), сегодня вновь прочно обосновалось у берегов Африки — конечно, побочное явление, но и оно стало знамением времени, в котором самым невообразимым образом перемешиваются архаика и современность.

И ведь нет ничего нового. Подобные сломы эпох происходили не раз. Русский философ Николай Бердяев в написанной между двумя мировыми войнами работе «Новое средневековье» (2) задолго до творцов теории постмодерна Ж. Деррида, Ж.-Ф. Лиотара и других писал: «В истории, как и в природе, существуют ритм, ритмическая смена эпох и периодов, смена типов культуры, приливы и отливы, подъемы и спуски… Говорят об органических и критических эпохах, об эпохах ночных и дневных, сакральных и секулярных. Нам суждено жить в историческое время смены эпох.

Старый мир новой истории (он-то, именующий себя все еще по старой привычке «новым», состарился и одряхлел) кончается и разлагается, и нарождается неведомый еще новый мир». Бердяев обозначил эту эпоху как «конец новой истории и начало нового средневековья», характеризуя её как переход от рационализма новой истории к иррационализму или сверхнационализму средневекового типа… «Духовные начала прежней истории изжиты, духовные силы ее истощены…По всем признакам мы выступили из дневной исторической эпохи и вступили в эпоху ночную…Падают ложные покровы, и обнажается добро и зло. День истории перед сменой ночью всегда кончается великими потрясениями и катастрофами, он не уходит мирно… Все привычные категории мысли и формы жизни самых «передовых», «прогрессивных», даже «революционных» людей XIX и XX веков безнадежно устарели и потеряли всякое значение для настоящего и особенно для будущего».

Переход к новому средневековью, как некогда переход к «старому» средневековью, по наблюдениям Н.Бердяева, сопровождается приметным разложением старых обществ и неприметным сложением новых. «Борьба за противоположные интересы, конкуренция, глубокое уединение и покинутость каждого человека характеризуют тип обществ нового времени. В духовной и идейной жизни этих обществ обнаруживалась все нарастающая анархия, утеря единого центра, единой верховной цели…Индивидуализм изжил в новой истории все свои возможности, в нем нет уже никакой энергии, он не может уже патетически переживаться. Конец духа индивидуализма есть конец новой истории…

Либерализм, демократия, парламентаризм, конституционализм, юридический формализм, гуманистическая мораль, рационалистическая и эмпирическая философия — все это порождение индивидуалистического духа, гуманистического самоутверждения, и все они отживают, теряют прежнее значение… Много ли есть онтологически реального в биржах, банках, в бумажных деньгах, в чудовищных фабриках, производящих ненужные предметы или орудия истребления жизни, во внешней роскоши, в речах парламентариев и адвокатов, в газетных статьях, много ли есть реального в росте ненасытных потребностей? Повсюду раскрывается дурная бесконечность, не знающая завершения». Русский философ отмечал, что в прошлом объединяющую роль, во всяком случае для значительной части человечества, играло христианство. Само его явление «означало выход из языческого национализма и партикуляризма». В конце новой истории «мы вновь видим перед собой расковавшийся мир языческого партикуляризма, внутри которого происходит смертельная борьба и истребление».

Давно вроде эти строки написаны, но звучат так, будто сказано о сегодняшнем дне. Бердяев также предрек, что грядущие войны «будут не столько национально-политическими, сколько духовно-религиозными», словно предвидя затянувшийся конфликт Запада с исламом. Вместе с тем он сохранял некий исторический оптимизм по поводу исхода столкновения противоположных сил и начал в этом новом средневековье. «Мы вступаем в эпоху, — полагал Н.Бердяев, — когда изверились уже во всё политики и когда политическая сторона жизни не будет уже играть той роли, какую играла в новой истории, когда ей придется уступить место более реальным духовным и хозяйственным процессам».

Впрочем, как бы актуально ни выглядели многие мысли Н.Бердяева в наши дни, было бы, конечно, неверно ставить знак равенства между временем, в которое он писал, и началом XXI века. Хотя эти витки исторической спирали и сопряжены друг с другом, на каждом из них лежит своя печать. А поскольку Новое Средневековье уже состоялось, то в подражание Н.Бердяеву тенденции нашего времени можно было бы назвать Новейшим Средневековьем.

Одной из наиболее примечательных черт этого периода является, например, возникновение разного рода сложных сетей, не только информационно-технологического и социального характера, но и охватывающих отношения между государствами (экономические, культурные, политические, военные). Стратегии использования сетевых войн в целях управления народами чрезвычайно популярны в Вашингтоне. Пентагоном, в частности, официально принята новая военная доктрина сетецентричных войн, нацеленная на «превосходящее знание» и «информационное доминирование». (3) Вместе с тем и здесь возникающий международный сетевой мир с его кажущейся самостоятельностью отдельных центров силы, на деле встроенных в более сложные иерархические связи и взаимозависимости, в онтологическом смысле удивительным образом напоминает мир Средневековья.

На глазах, в частности, формируется система многоярусного вассалитета, при которой верховный «сеньор» уже не будет, как раньше (потому что не может и не хочет), вмешиваться буквально во все дела находящихся в зоне его доминирования правителей по принципу «вассал моего вассала не мой вассал». В Вашингтоне понимают, что невозможно ни материально, ни физически вникать в обстоятельства всех 200 держав мира, а именно это там со всё возрастающим напряжением пытались делать до сих пор. Проще выбрать полдюжины или дюжину доверенных представителей («вассалов») и поручить / доверить это делать им, контролируя их самих. Вот почему некоторые действия последнего времени ближайших союзников США, в первую очередь Франции, так похожи на начало раздачи феодальных угодий.

Пожалуй, можно говорить о проекте своего рода суперимперии на месте единственной сверхдержавы, которой по сетевому принципу будут подчинены возрождающиеся региональные или традиционные империи. Центр тот же, но он теперь скорее координатор, чем прямой вездесущий распорядитель; это значительно экономнее, а в итоге, как надеются американцы, не менее эффективно. При этом полнота суверенитета, включая право на военную интервенцию, безусловно, будет сосредоточена на вершине этой пирамиды. Как пишет известный американский ученый Ноам Хомский, основа международного порядка заключается в том, что Соединенные Штаты имеют право применять насилие, когда им заблагорассудится. И больше ни у кого нет такого права. «Конечно, нет. Ну, может быть, только у наших сателлитов. Так что вассалы наследуют это право. Это касается и других американских клиентов. Но на самом деле все права в Вашингтоне. Вот что значит владеть миром. Это как воздух, которым ты дышишь. Ты не можешь подвергнуть это сомнению». (4)

Фактически сегодня, на новом витке истории, в мире восстанавливается неофеодальная система вассальной зависимости, которая пришла в свое время на смену великому Риму. Нынешний Рим — Вашингтон, по многим признакам находящийся в том же состоянии имперского истощения, в том числе морального, пытается, по сути, продлить свою гегемонию теми же способами, пусть и в новейшем техническом исполнении; и всё равно это только техника, а так — ничего нового. «Кружит ветер, кружит, и возвращается ветер на круги своя», — сказал Екклесиаст.

Неовассалитет имеет массу удобств. Во-первых, если что-то пойдет не так, всегда можно выставить в качестве ответственного не того, кто реально дергает за ниточки, то есть Вашингтон, а государство-вассала. Используя такого вассала, можно вообще отрицать свое участие в распоряжении судьбами других государств, напяливая на себя тогу беспристрастного арбитра. Во-вторых, подобный механизм проекции глобальной власти позволяет минимизировать издержки по управлению территориями, что в условиях мирового финансового кризиса весьма важно. Вместе с тем, приступая к переустройству мира, в Вашингтоне должны принять в расчет и те издержки, которые оно с собой несет. Интересы основного сеньора на каком-то этапе могут не совпадать с интересами крупных вассалов, которые способны проявить и строптивость. Кроме того, те, против кого эта игра направлена, в состоянии приступить к укреплению собственных союзов, контуры которых уже угадываются. Поэтому на пути осуществления своего проекта Вашингтону придется решить ещё массу сложных задач.

Дмитрий МИНИН

(1) http://www.globalaffairs.ru/number/Mezhduvlastie-15784
(2) http://philosophy.ru/library/berd/midl.html
(3) Burgess, Kennet J. Organizing for Irregular Warfare: Implications for the Brigade Combat
Team. Nаval Postgdaduate School. Monterey, California, December 2007. P. 34.
(4) http://www.thenation.com/article/172630/why-its-legal-when-us-does-it#

Источник: http://www.fondsk.ru/news/2013/02/21/vozvraschenie-imperij-ii-19230.html