О чем мечтал Дженгиз Дагджи

Post navigation

О чем мечтал Дженгиз Дагджи

Каждый человек обещает себе однажды вернуться туда, где родился и вырос. Писатель Дженгиз Дагджи около семидесяти лет делал это лишь в своих воспоминаниях. В них были лица родных и соседей, старые ивы над быстрой речкой, горы, виноградники, на которые «пылинка не садилась» — так их холили хозяева. Он жил далеко от своей родины, но о том, что чувствовал, говорили его книги.

 

Дженгиз Дагджи, разлученный со своей родиной, вернулся в Крым только недавно: его похоронили в Кызылташе, нынешней Краснокаменке, что недалеко от Ялты.

 

«Я стал бы парикмахером»

 

исатель Дженгиз Дагжи«Если бы в этом мире люди жили нормальной жизнью, я тоже, возможно, стал бы парикмахером и прожил бы всю жизнь в Гурзуфе. И, наверное, был бы счастлив…» — написал Дженгиз Дагджи, вспоминая детство. Там были солнце и море, кривые гурзуфские улочки, мастера, щелкающие ножницами в отцовской парикмахерской, новый дом в Кызылташе, заросли фундука и кизила у скалы Гелин-кая — «скалы невесты», в очертаниях которой угадывается тоненькая девичья фигура.

 

Но этот мир слишком рано вытолкнул Дженгиза во взрослую жизнь: ребенком он стал свидетелем высылки соседей и родственников. Сначала были увезены люди, виновные лишь в том, что имели крепкие хозяйства, поднятые своим трудом, своими руками. Затем началась коллективизация, и туго приходилось тем, кто проронил неосторожное слово, выказывал недовольство. В 1931 году арестовали и отца Дженгиза, но выпустили через три месяца. Он решил не возвращаться в родные места, снял в Симферополе комнатку в приземистом домике, где полы были земляные, а во дворе — осыпавшийся колодец, и написал жене, попросив прислать к нему Дженгиза.

 

Каждый человек хоть однажды отмечал в своей жизни момент, о котором мог сказать: «И с этих пор все стало налаживаться». Для Дженгиза жизнь стала налаживаться, когда он пошел в 12-ю образцовую симферопольскую школу на улице Субхи; когда в первый день отмены продовольственных карточек, в 1934 году, ухитрился пролезть через густую толпу в магазин и купить полкилограмма белого хлеба; когда в Симферополь приехала мама с остальными детьми.

 

В школе Дженгиз Дагджи стал писать стихи, и его учительница поспособствовала тому, чтобы в молодежном журнале появился один из них. А в 1939 году, когда он уже учился в Симферопольском педагогическом институте, стихотворение «Говорите, стены!», навеянное посещением Ханского дворца в Бахчисарае, появилось и в литературном журнале. Много лет спустя младшая сестра Дженгиза, Айше, вспоминала, что вечером семья, устраиваясь спать на разложенных на полу матрасах, занимала все пространство комнаты и Дженгиз уходил читать и писать во двор, где напротив ворот стоял столб с электрической лампочкой.

 

Судьба, искалеченная войной

 

В декабре 1940 года Дженгиза Дагджи призвали в армию — в танковые войска, затем шестимесячные курсы в Кишиневе. В первые дни войны курсантов отправили к линии фронта, в сторону Буга. На скорую руку вырыли траншеи. Артиллерийский обстрел немцев там же и похоронил большинство бойцов, уцелевшие собрались вместе — и снова отступали. На берегу Буга солдаты должны были прикрывать отход танков. Только после этого они имели право перебраться на ту сторону.

 

«Внезапно небо раскололось, и минометный огонь взметнул в небо и смешал воду, камни, железо, человеческое мясо и кости… После прекращения огня я долго не решался поднять голову с земли. А когда поднял, то увидел над собой двух немецких солдат, направивших дула своих винтовок на мою голову», — писал Дженгиз Дагджи. Он прошагал до Умани в многочисленной колонне пленных (а до места добрался лишь каждый третий солдат), выжил в лагерном бараке: «Мороз сковал бараки. Число умерших возрастает с каждым днем. Каждое утро на стену из трупов укладываются новые. Мы пока еще не умершие трупы. Спасения не было. Спасения мы не ждали».

 

Спасение пришло от немецкого фельдфебеля, выбравшего себе, как и другие лагерные охранники, денщика из пленных. А через месяц Дженгиз трясся в грузовике, увозившем его вместе с другими пленными. Все как на подбор были темноволосыми и темноглазыми. Немцы формировали Туркестанский легион, туда свозили пленных из самых разных советских республик, не особо разбирая, насколько грузину, армянину, казаху, узбеку или крымскому татарину хочется воевать за «освобождение» Туркестана. Им так и не выдали оружия с боевыми патронами, ни в одном бою Дагжи не участвовал, но понимал, что вряд ли сможет вернуться на родину.

 

1944 год он встретил в Варшаве, в транзитном пункте, ожидая разрешения выехать в Крым. Но дорога туда была уже закрыта, и пришлось ехать в Германию, затем в Австрию, откуда удалось перебраться в Швейцарию. Часть этого пути Дженгиз Дагжи проделал уже не один. Девушка Регина, с которой он познакомился в Варшаве, стала тем самым человеком на всю жизнь. Молодая семья в 1945 году очутилась в Италии, затем в Шотландии.

 

Новая жизнь началась, когда семья перебралась в Лондон. Дженгиз Дагджи много и тяжело работал, читал, осваивал английский язык. И пытался писать. «Однако мой мозг был заперт. Не успевал я написать и двух слов, как ручка падала из моих рук. Я был бессилен. Я был беспомощен. В те минуты, когда я вспоминал, как мне хотелось писать в Крыму, как там я страстно отдавался этому делу, мои глаза наполнялись слезами; мне казалось, что я никогда не смогу преодолеть своей беспомощности перед листом чистой бумаги».

 

Первая книга Дженгиза Дагжи «Годы страха» вышла в 1956 году, турецкое издательство Varlik после этого романа опубликовало еще несколько книг, увидели свет статьи и рассказы Дженгиза Дагджи. Всего же «человек из Кызылташа» написал около трех десятков книг, и лишь три из них были «английскими». В остальных жил Крым, а сам писатель снова день за днем, год за годом будто возвращался туда.

 

Оставлено землякам

 

Доктор филологических наук, профессор Адиле Эмирова открыла для себя писателя Дженгиза Дагджи романом «Письма к матери». Она преподавала в ТНУ и жила в общежитии для педагогов, которое располагалось в здании филфака, прямо в парке Салгирка. Именно этот парк и описывался в романе — тщательно, трогательно, любовно. «Мне это было близко и волновало до глубины души, — делится Адиле Эмирова. — До депортации моя семья жила в деревне Дерикой, сейчас это современная Ялта, и, читая роман Дженгиза Дагджи, я будто возвращалась к своим детским воспоминаниям. И решила написать ему письмо».

 

Вот только куда писать? Удалось узнать, что в Крым вернулись сестры Дженгиза Дагжи, но они сами понятия не имели о том, где он живет. Младшая сестра вообще думала, что его нет в живых: семья еще в 1941-м получила на Дженгиза похоронку, а в детской памяти не сохранился приезд брата годом позже.

 

И все-таки чудеса в жизни случаются: желание добыть адрес Дагджи совпало с одним из первых масштабных крымскотатарских съездов, на который прибыли представители диаспоры. В их числе и гость из США, журналист Мубеин Алтан, которому Адиле Эмирова и рассказала о своих пока что безуспешных поисках. И журналист тут же стал листать свой блокнот: «Пожалуйста, записывайте адрес!»

 

В Лондон, где жил Дженгиз Дагджи, отправилось первое письмо. Сначала переписка состояла из обмена впечатлениями и новостями, потом крымчанка призналась: хотела бы переводить произведения писателя. Вот так в крымских журналах стали появляться фрагменты романов, потом и автобиографический роман «Дженгиз Дагджи в воспоминаниях (Пером самого писателя)». Жанр его можно определить как синтетический — в нем воспоминания переплетены с более поздним осмыслением происходившего, а мелочи, оживляющие общую картину, чередуются с описанием масштабных событий.

 

Вот в 1933 году мальчик прибегает к отцу, устроившемуся на работу, этот невеликий заработок дает кусок хлеба и миску супа — а за окном лежат умирающие люди, вокруг которых бродят опухшие малыши, жующие соломинки. Вот ковровая бомбардировка Берлина, вокруг рушатся дома, некуда бежать — а два человека в маленькой комнате не размыкают объятий, чтобы даже смерть не оторвала их друг от друга. Вот безуспешные поиски работы, нового места в жизни — и как важно Дженгизу самому для себя остаться «человеком из Кызылташа», который жив, пока живы чувство собственного достоинства и гордость.

 

Писатель радовался, когда получил несколько экземпляров своих воспоминаний, переведенных на русский язык. «Наша с тобой книга лежит на полочке перед дверью в спальню. И каждый раз, уходя на ночь, я глажу ее обложку, как будто глажу твои руки…» — написал Дженгиз Дагджи Адиле Эмировой, которая первой начала переводить с турецкого языка на русский повести и романы Дагджи.

 

«Мне кажется, что среди современных крымскотатарских писателей нет таких, кто сравнился бы с Дженгизом Дагжи, — считает Адиле Эмирова. — Его и расценивать надо как писателя европейского уровня. Все его творчество выстроено по канонам хорошей европейской литературы. И конечно, его книги должны не просто стоять на полках в библиотеках, но и выйти в люди, дойти до всех крымчан».

 

Когда 22 сентября из Лондона пришло сообщение о кончине Дженгиза Дагджи, тогда зазвучали слова сожаления — искренние и казенные, со всеми приличествовавшими случаю оборотами; посыпались обещания «будем помнить», «значимость творческого наследия»… Но будет ли сделан следующий шаг к тому, чтобы книги Дженгиза Дагджи, человека незаурядного таланта, писателя европейского уровня, стали известны массовому читателю на его родине? Найдутся ли в Крыму люди, которым небезразлично все, что оставил нам Дженгиз Дагджи, у кого хватит настойчивости искать средства для издания его книг? Ведь они достойны того, чтобы их читали все крымчане, — об этом мечтал и сам писатель, который через свои книги вернулся на Родину.

Наталья ЯКИМОВА

 

Фото: КРУ «Крымскотатарская библиотека имени И. Гаспринского»

 

Источник: http://1k.com.ua/395/details/2/1

 

 

Похожие материалы

Ретроспектива дня