Президент Татарстана не может быть вне политики

Post navigation

Президент Татарстана не может быть вне политики

На вопросы читателей газеты «БИЗНЕС Online» отвечает Рафаэль Хакимов

Рафаэля Хакимова в татарском мире знают все мало-мальски интересующиеся национальным вопросом. Его знают в Российской Федерации ученый мир и политики. Имя его на слуху в большом Мусульманском мире. И на Западе его признают как ученого-эксперта. Его труды и идеи стали практикой строительства Татарстана в наше время. И сегодня Рафаэль Сибгатович востребован: Татарский Мир накануне начала нового осмысления и наполнения нового содержания.

 

Рафаэль ХакимовЧасть 3. Ученый-историк в совете директоров КМИЗа, в чем причины исламофобии в россии и оправдались ли надежды Сибгата Хакима

 

Большая политика приносит большой доход, и по этой причине Татарстану нельзя сторониться геополитических процессов, таких как, например, создание транспортного коридора Европа — Западный Китай. Попав в эту струю, республика может перейти на другой экономический уровень. Такое мнение высказал в ходе интернет-конференции с читателями «БИЗНЕС Online» директор института истории АН РТ Рафаэль Хакимов. Также он рассуждает о причинах усложнения национального вопроса в России, о региональной идентичности как идеологии, о честном бизнесе, евроисламе и автономности жизни.

 

БОЛЬШАЯ ПОЛИТИКА ПРИНОСИТ БОЛЬШОЙ ДОХОД»

 

— Рафаэль Сибгатович, поступили два вопроса о должности политического советника президента РТ. Приведу их оба:

 

1.«Много лет подряд вы были советником у Минтимера Шаймиева. У Минниханова советчиков нет. Это плохо или хорошо? (Римма Бикмухаметова);

 

2. «В более определенной ситуации 90-х — 00-х, когда было заметное противостояние центра и РТ, при президенте Татарстана был политический советник. А сейчас, по-моему, более сложная ситуация, т.к. нет явного противодействия, но противоречия ведь остались. Неужели в более сложное время президенту РТ не нужен политический советник?» (R. Vagiz)

 

— Ну мне на это трудно ответить… Если политический советник не нужен, то я чем занимался там 16 лет? Если вопрос поставить как-то иначе, переформулировать, например, его так: «Может ли президент Татарстана быть вне политики?» Я однозначно считаю — не может.

 

— Даже если он хочет быть технократом и хозяйственником…

 

— Не может, поскольку статус Татарстана — не юридически, а фактически — таков, что нельзя быть вне политики. И дело не только в поликонфессиональности, но и в определенных отношениях Казани и Москвы, которые неизбежно носят политический характер. Причем я в данном случае имею в виду политику не в широком смысле, а в узком смысле — собственно политическом. Не избежать, никуда не деться!

 

Или выстраивается политика, как сейчас идет, по инерции: то, что было, то, что наработано. И я в этой части очень рад, что ничего не ломается, потому что то, что было в идеологии выстроено, на самом деле имеет очень важную роль. Я к положительной идеологии отношусь положительно. Без этого нельзя.

 

— Какие важные скрепы остались?

 

— Самый важный — это баланс интересов.

 

— Межнациональный?

 

— И межнациональный, и в социальном плане — чтобы не было крайностей. Я знаю, что за этим следят и спецслужбы, и МВД. Я это точно знаю — ко мне приходят советоваться.

 

Но если ты даже просто бизнесмен или хозяйственник, политика тоже приносит доход. Если ее умело использовать, тогда это уже большая политика. Но большая политика приносит большой доход, однозначно! Например, транспортный коридор Европа — Западный Китай. Это геополитическая проблема, которая связана с торговлей Европы с Китаем. По сути, если мы оказываемся в этой «струе», то пол-Татарстана будет включено в этот процесс! Если ты там оказываешься одним из участников, то и доходы у тебя будут солидные.

 

Я это знаю хорошо, потому что мы «пристроились» к проекту с точки зрения туристического сопровождения. Вокруг этого коридора — замечательные памятники, и все это будет давать доход. Если бы бизнесмены поняли, что это такое, какая «золотая жила» этот транспортный коридор… Историки уже начали свою часть работы, не дожидаясь завершения строительства. Мы в своем институте хотя очень любим фундаментальные исследования, но у нас и прикладных тем достаточно много.

 

— А эволюция есть у Минниханова? Он же 2,5 года назад стал президентом, будучи абсолютным технократом. Появляется ли у него вкус к политической работе, как вы чувствуете?

 

 — Нет. Это продолжение. И я рад, что это продолжение. Хотя можно было бы с какими-то инициативами выйти и еще чего-то добиться для республики. Ну например, договор 2007 года раскрутить в свою пользу. Но я знаю просто его по жизни — он очень не любит эту тему. И Шаймиев тоже не любил, кстати говоря. Но он вынуждено вошел в политику. Вынужденно.

 

«НАДЕЖДА — ЭТО ТО, ЧТО КАЗАНЬ НАЧНЕТ РЕФОРМЫ»

 

— А сейчас — Болотная площадь и, возможно, Россия переживают новый этап. И наши местные тоже вынуждены будут…

 

— В России  — Болотная. Но и в Татарстане сейчас уже есть некоторые упущения, например с религиозными деятелями.

 

— Вы рады смене муфтия?

 

— Мне довольно-таки все равно, но я рад, что это пошло в сторону джадидизма. Они стали произносить это слово, не очень понимая, что это такое. Но, по крайней мере, произносят.

 

—  А в чем упущение? Время потеряли?

 

— Посмотрите, какой разброд! К примеру, Талгат Таджутдин в Болгарах говорит: «Бату-хан разрушил мечеть»,  — при этом стоя на мечети, которую строил Бату-хан… Какая-то элементарная грамотность должна же быть, где-то есть предел безграмотности!

 

— А при чем здесь Татарстан? Таджутдин приехал из Уфы…  

 

— Ну а другие? Кто ударился в кадимизм, кто в ваххабизм, кто-то салафит… Кто чистым бизнесом занимается… Но ведь люди верят в то, что им говорят в мечети.

 

— Вы думаете, наш народ верит муфтиям?

 

— Те, кто приходят, слушают же!

 

— Сколько процентов приходит в мечети?

 

— Процента 3 — 4. Я очень рад, что мало. Но это же ресурс! Если ты можешь делать позитивные шаги, так используй это! Когда мы обсуждали эти вопросы, генеральный секретарь Организации Исламская конференция Экмелетдин Ихсаноглу, прекрасно понимая наш потенциал, даже однажды сказал: «Надежда — это то, что Казань начнет реформы».

 

— В исламе?

 

— Да. Экмелетдин Ихсаноглу к евроисламу в отличие от многих относится очень даже терпимо. Турки очень внимательно изучают джадидизм, потому что для них это выход из нынешней ситуации в стране. И это может быть определенным выходом для исламских стран.

 

— А Ататюрк — это разве не евроислам? Он сделал светское государство — кто как хочет, так и живет. Наверное, это и есть евроислам?

 

— Евроислам — это джадидизм, но просто в новых ситуациях. Юсуф Акчура — его советник, был джадидом, но Ататюрк — атеист. Юсуф Акчура никак не мог быть атеистом. Он был настоящий джадид, который понимал джадидизм не узко, как преподавание, а увязывая это и с бизнесом, и с педагогикой, и с богословием, и даже с политикой. И этот потенциал громадный! А наши имамы понять этого не могут. Но я не сильно огорчаюсь, потому что жизнь все равно идет в ту сторону. Интерес к евроисламу вдруг опять появился, но уже не в плане критики, а в плане «что такое, почему вы не проповедуете?»

 

«И ДАЖЕ АТЕИСТЫ, ЕСЛИ ТВОРЯТ ДОБРО, ПОДПАДУТ ПОД МИЛОСТЬ АЛЛАХА»

 

— В чем, по вашему мнению, истоки исламофобии в стране? Есть ли проблемы в развитии исламской теологии? Какова роль Татарстана в укреплении просвещенного ислама? (Рамиль)

 

— Понятно, что исламофобия имеет почву для ее возникновения — и здесь, и общая ситуация в мире, и общее демонизирование ислама, которое преднамеренно или нет, но возникает. Содействуют страхам возрождение религии в стране и увеличение количества мигрантов. Вдруг мусульманки стали в платках ходить… Это сразу напрягает, как необычное, еще непривычное, независимо от того, насколько люди фанатичны или не фанатичны.

 

Во-вторых, происходит некоторая радикализация, может быть, от неустроенности жизни. Но это может быть и оттого, что потеряны традиции нашего ислама. Крайне важно сохранить традиционный татарский ислам. Подчеркиваю — татарский, который понимает, в какой стране мы живем, с кем живем, что православные — это норма, что светское государство — это норма.

 

В-третьих, это низкий уровень имамов (чтоб не сказать — крайне низкий…). И это, конечно, влияние зарубежных школ, потому что имамы учились в лучшем случае в «Аль-Азхар» в Египте. Что происходит сегодня в Египте, мы знаем. В Сирии много учились и учатся, в Эмиратах, в других странах. По сути дела, они привносят опыт чисто исламской страны. Даже если это нормальный ислам, но все равно другой, потому что страна другая. А если еще это такая жесткая разновидность… В любом случае мы видим на примере арабских революций, что они с возгласом «Аллах акбар» стреляют друг друга, и мусульмане убивают мусульман, что противоречит Корану… У меня возникает вопрос: чему они научились и с чем сюда приехали?!

 

Зарубежное влияние через фонды тоже существует, но его во многом уже пресекли, смогли взять под контроль — где-то общественность, где-то спецслужбы.

 

Роль татарского ислама выдающаяся! Но я имею в виду традиции джадидизма, то есть терпимого ислама, для которого все верующие подпадут под милость Аллаха, если они творят добро. И даже атеисты, если творят добро, то подпадут под милость Аллаха.

 

КАК ПОВЫСИТЬ ИНТЕРЕС К ТАТАРСКОМУ ЯЗЫКУ? 

 

— В интернет-сообществе широко обсуждаются вопросы об изучении в обычных школах двух госязыков РТ. Проследив расписание, видно, что в среднем количество часов составляет 50/50. Как вы считаете, какие условия или мероприятия необходимо создавать или внедрять в школах для того, чтобы эти обсуждения носили исключительно продуктивный характер, не задевали межнациональные связи и не провоцировали на этой почве конфликт в многонациональной республике, хотя бы в тех же социальных сетях. (anti)

 

— Во-первых, этот вопрос часто политизирован искусственно. Может быть, это провокация для того, чтобы посмотреть, до какой степени можно раскачать ситуацию. А в политическом плане для нас исключительно важно сохранить два языка, даже независимо от того, как преподается. Это фактор стабильности, поэтому пусть 50 на 50. Даже если плохо учат  — это плохо, но это лучше, чем, если не учат.  Это доверие, это, по сути, региональная идентичность, которая нам обеспечит «светлое будущее», если говорить громкими словами. В этом отношении нет никаких сомнений с точки зрения политика, политолога и т.д. Это первое.

 

Второе — плохо, что преподают плохо. Тут надо вызывать интерес. Интересом может быть повышение социального статуса двуязычия. Есть чиновники, которые должны знать два языка обязательно. Ну, что такое  — министерство культуры выходит на татарскую аудиторию и с трудом говорит по-татарски… Это воспринимается очень негативно. Если русский выходит и говорит по-русски в татарской среде, то это нормально. Но татарин, который татарам не может объяснить на татарском языке, это плохо.

 

Мы записали в договоре 2007 года, что чиновники на некоторых должностях должны владеть двумя государственными языками по заявительному принципу. Именно по заявительному, и никаких экзаменов и проверок! Ты сказал, мы все тебе доверяем. Как это получится по жизни, это другой вопрос. Всегда можно найти зама и помощника, которые тебе объяснят. Да и нет такой большой проблемы с языковым барьером. Но есть проблема общения чиновника с татарской средой. Ему даже плохой татарский могут простить, если он сильно старается …

 

Но есть и другой момент. Скажем, где продавать товары Татарстана? Где рынок? Весь вопрос экономики в том, где продать? Я знаю вопрос рынка, поскольку являюсь председателем совета директоров Казанского медико-инструментального завода уже больше 10-ти лет.

 

«РАБОТАЙТЕ КАК НЕМЦЫ, ТОГДА БУДЕТЕ ЖИТЬ КАК НЕМЦЫ»

 

— Институт истории дает вам возможность еще и бизнесом заниматься?

 

— Ну, это не бизнес на самом деле…Я хорошо знаю, как завод выживал и выжил в этих условиях, и почему он сегодня более или менее нормально существует.

 

— А КМИЗ выжил?

 

— Евростандарт! Приходите — вы удивитесь! Как в Германии!

 

— И что, у КМИЗа есть сбыт? Всё работает? Есть зарплата?

 

— Да! Все идет! У нас один простой принцип: делайте как немцы, работайте как немцы, тогда будете жить как немцы, а иначе китайцы обойдут… Принцип простой — здесь китайцы, здесь немцы — с двух сторон жмут. Российский рынок не сильно спасает, потому что он неустойчив. Госзаказы — это вообще кошмар…Западные рынки очень надежны — продал, тут же заплатили.

 

— Но не попадешь туда…

 

— Можно попасть. Трудно, но можно. У КМИЗа рынок небольшой, довольно узкий и специфичный. Но зато надежный. У нас сейчас есть задача расширения производства качественной продукции. Проблема дешевого сбыта даже более острая, а качественное немцы берут. Во-первых, мы же немецкое делаем, просто дешевле; во-вторых, мы делаем то, что немцы не могут — это инструменты из титана, например.

 

И рынок для Татарстана потенциально открыт в Азии. Он тяжелый, я знаю. И российский тяжелый. Но в странах СНГ скоро от русского языка будут отходить —  хочешь или не хочешь, даже при всей симпатии. А если ты знаешь татарский язык, сразу становишься понятней, потому что вариации  языков очень небольшие. И ты сразу входишь в эту среду. И это очень хороший стимул, это потенциал. Практически, когда учишь татарский язык, можно одновременно узнать все тюркские — большой разницы нет.

 

— То есть это просто выгодно?

 

— Конечно, выгодно! Я в Калифорнии посетил двуязычную школу — испано-английскую. Там учились, так сказать, чистые англосаксы, то есть не мексиканцы,  которым надо английский знать и свой родной не забыть. Мы спросили,  почему они отдали детей в эту школу? Отвечают: «Статистика показывает, что карьера у тех, кто знает больше одного языка, всегда выше, чем у того,  кто знает один». Они не говорят, какой язык. Любой! Если два — уже карьера быстрей идет. Там есть вьетнамская, корейская — много сейчас таких школ в Калифорнии.

 

— Кстати, почему немцам до сих пор не предоставили автономию?

 

— Что касается немцев, то да, были постановления о возвращении автономии и прав репрессированных народов. Но это касалось не только немцев, но и других народов. Не реализовали. Кроме того, немцы начали активно выезжать. Была бы автономия, может быть, не стали бы выезжать. Но там возникло сразу противодействие Саратовской области, стали проводить референдумы, якобы, народ против.

 

Но то же самое было с ингушами, турками-месхетинцами, с крымскими татарами.  Это общее не решение этого вопроса. Можно только сожалеть, потому что не помешала бы свободная экономическая  немецкая зона. Тем более, Германия определяет основную политику в Европе, а как только там нормализуется ситуация в экономике, она активнее начнет работать в России. И у нас бы, в Поволжье, была бы хорошая база, куда они могли бы приезжать, и хоть где-то был бы порядок…

 

«РЕГИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ — ЭТО И ЕСТЬ ИДЕОЛОГИЯ»

 

— Как Вы оцениваете расцветшие сейчас националистические настроения, т.н. «русский вопрос»? Чем обусловлено отсутствие сколько-нибудь внятной критики этого на фоне истерии из-за тех же явлений в республиках РФ начала 90-х? Вопрос не касается действий радикалов-сепаратистов. (Рамиль)

 

— Национальный вопрос в какой-то степени педалируется. Так бывает в отсутствии идеологических ориентиров. В целом возникает проблема с миграцией. В Москве сегодня русских меньше 50% — это по переписи. Мусульман — официально более 2 млн., неофициально — неизвестно сколько. У татар есть вопросы в части культуры и образования, но их можем отрегулировать. Я этим занимался, я знаю, как это делается. А вот с мигрантами сложнее — там не только сунниты, но и шииты, многие из Средней Азии, самые разные. В связи с этим возникает определенный всплеск национализма среди русских по России. В Татарстане, Башкортостане — не наблюдается по последним социологическим опросам. По республике у нас ситуация остается стабильной.  Укрепляющая  региональная  идентичность — это, по сути, и есть идеология, способствует сплоченности в Татарстане.

 

В России националистические настроения среди русских в целом сильно выросли. Среди русских, кроме реакции на миграцию, наблюдается некий психологический комплекс от исчезновения фактора «старшего брата». Следует учесть, что приспособляемость других народов к тяжелым социальным и экономическим условиям оказалась лучше, чем у русских, поскольку русские больше надеются на государство. И в связи с этим возникают некие фобии. Русский национализм присутствует, и он приобретает довольно угрожающие формы, особенно в Москве. Это Татарстана не касается, а в России — это проблема, над которой надо думать.

 

— Тотальная исламизация делит общество…

 

— Тотальной исламизации нет. Это просто все происходит на фоне возрождения интереса к религии. Но когда появляется радикальный ислам, он заметен публично. Газеты сразу начинают это все педалировать. Поэтому иногда искусственно создается некий ажиотаж. В свое время вокруг Фаузии Байрамовой создавали такой ажиотаж. Это, конечно, нам отчасти помогало в переговорах с Москвой, потому что казалось, ужас, что творится! А мы, кроме нее, в «Иттифаке» не могли найти хоть кого-нибудь, чтобы показать московским журналистам…

 

В принципе, я не думаю, что существует тотальная исламизация. Даже в мечеть ходят 3-4%, а регулярно соблюдают ритуалы 1%. В православии то же самое. Цифры не отличаются.

 

— Если завтра война, за что каждому отдельному человеку сражаться? (Павлова Э.П.)

 

— Это опять вопрос идеологии. Конечно того, что было, нет. Символов нет. «За Родину, за Сталина!» — это необязательно было за Сталина, но это было понятие своей родины, деревни. Эта привязанность тогда была сильной. Сегодня такого нет.

 

В этой части общая ситуация неблагоприятная. А в каком состоянии армия? Во время чеченской войны она показала, насколько боеспособна. Сегодня склады взрываются — значит, просто охраны нет. Сегодня в армии бойцам боятся давать автоматы — психологическое состояние такое…

 

Не знаю, кто будет сражаться и за что. Но не думаю, что есть угроза. Кому нужно завоевывать такую страну и разбираться с этими проблемами? Есть такой анекдот: два француза едут из Сургута куда-то. Едут, едут — тайга. Уже сумерки — все тайга, уже под вечер — все тайга. Один француз другому говорит: «И что, Наполеон хотел все это завоевать?!»

 

«У СТАЛИНА СУЩЕСТВОВАЛ ПЛАН ВЫСЕЛЕНИЯ ТАТАР В ТУВУ»

 

— Мне очень нравится ваш труд «Кто ты, татарин?» 2002 года. В нем вы писали и о единстве татарского народа. О том, что не нужно верить тем, кто говорит, что мы булгары, а не татары. Но уже в 2010 году Вы заявили: «Когда мне говорят: «Ты булгар?», я отвечаю: «Да». Когда меня спрашивают: «Ты татарин?», я снова отвечаю: «Да». Как ни крути, мы все равно татары и, конечно, булгары» С чем связана столь радикальная смена вашего самоопределения? (Искандер Ахмедов).

 

— Ну, во-первых, я как был, так и остался татарином. Но мы не можем отвергнуть ни один период нашей жизни и ни одно племя, которое так или иначе участвовало в формировании нации. Просто надо понимать, что была другая ситуация, термины использовались иначе. Ведь в то время этничность и язык не играли большой роли. Человек жил каким-то узким племенем или деревней, кочевал. Круг общения у него был максимум с соседней деревней. На каком он языке говорил — это его проблемы. Совершенно не было необходимости в общем языке.

 

Государственный язык был, но он был понятен только очень узкому кругу чиновников, и он был очень специфическим. Международный язык, которым и Петр пользовался, как международным татарским, тоже был специфическим. Насколько язык был специфичным, показывают ранние стихи Тукая — они же совершенно не понятны, это не народный язык.

 

Когда развивается капитализм, возникает общий рынок, усиливается функция государства, и государство начинает уже вмешиваться, тогда появляется надобность в государственном языке, который все понимают. Тогда берется какой-то наиболее развитый народный диалект и распространяется на всех. На базе этого языка говорят: «Мы теперь все французы. Мы теперь ни бретонцы, ни провансальцы, ни баски, а мы все теперь французы».

 

Что касается татар. Если каким-то образом пытаться определить момент складывания основных черт татар, мы можем сказать: «Да, основные черты сформировались в эпоху Золотой Орды». Потому что это было мощное государство и развитая культура, перемоловшая многие племенные черты. Затем возникла определенная обособленность, контакты все ухудшились, дороги ухудшились, появились ханства. Местные особенности стали доминировать над надобностью общего языка или культуры. И появились астраханские, казанские, касимовские, польские татары. Но все равно в своей основе это были татары. Ведь татарский язык очень устойчив, как вообще все тюркские языки.

 

…Сегодня вот говорят  — «булгаризация». Это пустой разговор!  Он возник после постановления 1944 года, чтобы отсечь целый пласт истории, татар разделить. У Сталина существовал план выселения татар, как говорят, в Туву, видимо, поближе к монголам, но испугались выселять казанских татар. Тогда запретили изучение Золотой Орды. Вот тогда и начали булгаристскую концепцию «навязывать». Но и сегодня, видимо, по старым аналитическим запискам 1944 года кто-то еще работает…

 

«ЖИЗНЬ ИДЕТ ЧЕРЕЗ ВАРИАЦИЮ ТРАДИЦИЙ»

 

— «Кто ты, татарин?» написано в 2002 году, а нет желания написать «Кто ты, татарин?» десять лет спустя?

 

— Можно, конечно, но просто сейчас я пишу о другом.

 

— Что бы вы добавили в эту книгу, какие размышления? Что нового вы узнали о нации? Какие горькие или, наоборот, радостные размышления появились?

 

— Я бы больше говорил о задачах, которые стоят. Я, может быть, развил бы тему честного бизнеса, вопросы автономности жизни, вообще автономности как неких сообществ, которые создают самодостаточные сообщества, в которых человек может проявить способности. К примеру, Елюзань. Это село (крупнейшее в мире татарское село в Пензенской области — ред.) себя оградило некоей культурной средой, создал условия самодостаточности, выходит с новыми инициативами, например, объявив себя «трезвой деревней» и добилась ограничения продажи алкоголя.

 

Я видел очень интересных имамов (я не ко всем тотально отношусь негативно), есть вполне разумные. В Башкортостане один имам показал мне мечеть и сказал: «Вот у меня небольшая комната, здесь класс. На лето приезжают дети. Шесть человек у меня было летом. И они два месяца сюда приходили, хотели учиться татарскому языку, чему-то из Корана… И я их учил». У него нет понятия «посещаемость», «финансирование», «заполняемость», «ЕГЭ»! У нас же даже министерство образования стало кластером, отраслью. Я говорю: «Как просвещение может быть отраслью?! Дайте мне тогда пять Марджани, одного Лобачевского, Баруди дайте еще три штуки, раз вы отрасль. Давайте штампуйте!»

 

А для того имама это просто дети! Вот это возвращает нас к традициям тех просветителей, которые думали о формировании личности ребенка. И это очень важно. Может, из этих шести детей появится один Марджани и один Лобачевский…

 

Жизнь развивается не так, как говорят конструктивисты, как они нарисовали, написали, принесли: «Вот у меня есть проект «программы 2020», ты реализуй. Не смог, ты — дурак, я — гений. У меня — звание, книги издаются и на английском… А ты не смог этого сделать»… Но жизнь не идет по этим схемам, она идет через прецеденты, она идет через вариацию традиций. Жизнь очень традиционна — процентов на 80. Если взять настоящее время, то в нем 80 % прошлого, и только 10-20%  — нового, будущего. Вот из этого настоящее и состоит. И это будущее — это не революция, а трансформация через вариацию каких-то традиций. То есть человек находит тропинку, эта тропинка нравится другому, он говорит: «Здесь дорога короче». Он идет вслед, за ним еще кто-то — получается дорога.

 

Только так! А если иначе, то это революция, а после революции идет реакция и разгром. Французская революция ни к чему хорошему не привела, ее значение совершенно в другом. После всех революций всегда была реакция, реставрация, жесточайшая деспотия и тирания. …Поэтому надо находить тех, кто создает эти «тропинки».

 

«ПОСЛЕ ЭТОГО — «СЫН СИБГАТА ХАКИМА» — ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ НЕВАЖНО»

 

— Вы — сын народного поэта Татарстана, большой личности, аксакала татарской литературы Сибгата Хакима. В принципе, его имя могло послужить неким пропуском для вас. Было ли такое, что Вам приходилось пользоваться именем, регалиями вашего отца? Быть сыном известного поэта — это большая ответственность. Как Вы считаете, смогли ли вы оправдать его надежды? Было ли какое-нибудь завещание? (Римма Бикмухаметова)

 

— Образ отца всегда присутствует, и я об этом сужу потому, что, несмотря на все мои регалии, меня всегда представляют так — «это сын Сибгата Хакима».  Еще могут сказать, что советник Шаймиева, а про то, что я академик, могут и не вспомнить… После этого  — «сын Сибгата Хакима» — уже все остальное неважно.

 

…Пользоваться именем отца мне не пришлось, поскольку мы — в разной сфере.  Да и мой карьерный рост начался, когда отца уже не было. А что касается  университета, то я шел по своей стезе. Я не исключаю, что это каким-то образом в голове интуитивно у людей сидит. У нас был заведующий кафедрой — Фасеев Камиль Фатыхович, который всё выяснял, кто из какой семьи, из какой деревни. Это для него было главным критерием, все резюме его сводилось к этому. И, кстати, эта система отбора хорошо срабатывала — у нас кафедра была очень сильной, мы все работали на одной кафедре — Олег Морозов, Наиль Мухарямов, многие другие видные ученые и общественные деятели.

 

Что касается ответственности, то да, она всегда была — как бы не уронить авторитет отца! Это всегда у нас в семье было очень сильно поставлено.

 

— Родной дом Сибгата Хакима в деревне в заброшенном состоянии. Вы, как сын, будете ли его восстанавливать? (Римма Бикмухаметова)

 

— Родовой дом в Атнинском районе сохранился. Во-первых, отец успел еще при жизни построить новый дом, потому что прежний стал очень ветхим, но его снести рука не поднялась. Реставрировать? Новый сруб ставить? Но это же просто сруб, у него все равно есть временной период…Мы думали там музей сделать, но в это время сгорела школа в деревне, и все силы ушли туда. И в школе сделали хороший музей отца, и он очень популярный. В нем даже сохранилась колыбелька, в которой качали отца …Школа носит имя Сибгата Хакима.

 

Был проект помимо школьного музея сделать этнографический дворик, но не нашлись деньги в министерстве культуры. Укрепляли школьный музей, и он стал не только народным, но и вошел в объединенный музей республики. Туда даже иностранцы приезжают. Поэтому сильного внимания именно к этому деревянному срубу сегодня нет. Хотя я хотел сделать музей этнографический, а не как Сибгата Хакима.

 

— То есть вы как историк к этому относитесь?

 

— Именно так. У отца были свои мечты — гордость за республику. У него это было очень сильно выражено. Я думаю, что мне тоже это досталось. Так что в этой части я, может быть, оправдал его надежды.

 

— Газету «БИЗНЕС Online» как часто читаете?

 

— Чаще вам даю интервью, чем читаю… Я знаю от ребят института, что они сначала открывают «БИЗНЕС Online», а потом — остальное. Часто журналисты звонят мне по поводу интервью и говорят: «Мы в «БИЗНЕС Online» прочитали, вы не могли бы нам пояснить?..» Если в 9 утра или поздно вечером мне звонят, то значит, это «БИЗНЕС Online»…

 

— Рафаэль Сибгатович, большое вам спасибо за обстоятельный разговор!

 

Автор: Татьяна Завалишина

Фото: Сергей Елагин

 

Источник: http://www.business-gazeta.ru

Похожие материалы

Ретроспектива дня