Единственная женщина-профессор-русист – гордость крымскотатарского народа. Ее имя известно далеко за пределами Украины. В библиотеке Конгресса США в 46 позициях сводного каталога имеются ссылки на работы Адиле Эмировой. Из них – 41 позиция – это ссылки на ее книгу, изданную в 1988 году в Ташкенте, «Русская фразеология в коммуникативной сфере».

Сегодня профессор Адиле Эмирова рассказывает «Полуострову» о себе, своей работе, творчестве, своих корнях, тревогах и надеждах…

— Адиле Мемедовна, когда впервые вы столкнулись с тем, что вы – крымская татарка?

— Это случилось в 1952 году по окончанию средней школы в Беговате (Узбекистан). Чтобы выехать в Самарканд для поступления в вуз, надо было получить паспорт. А это уже было связано со спецкомендатурами. Вот тогда и возникли проблемы. Надо было писать заявление, заполнять анкету и кучу других бумаг… В общем, это был первый после выселения случай, когда я столкнулась с тем, что я изгой, что я человек не того сорта. И конечно же, когда нас депортировали. Мама выехала с тремя детьми, отца с нами не было, и она в панике ничего с собой не взяла: ни папиной трудовой книжки, ни наших свидетельств о рождении. Вот когда, пожалуй, мне пришлось в полной мере познать всю горечь и несправедливость того, что произошло с нашим народом. Мне было 11 лет, и я многое помню: и вагонный наш быт, и долгий путь в неизвестность… Помню, как мы несколько месяцев жили прямо под открытым небом, под деревьями перед школой, когда нас свезли в совхоз Дальверзин -2. Хорошо, дождей летом не было, и постелями нам служили сухое русло арыка… Впоследствии, после окончания Самаркандского госуниверситета, я проработала год в той самой школе.

— Расскажите подробнее о родителях.

— Мама моя была домохозяйкой. У нее нас было три девочки. 18 мая 1944 года младшей сестренке было 2,5 года, мне — 11, а старшей сестре — 16.

Отец — Сеит-Мемет Эмир Али — так должно было быть по нашим традиционным формам написания собственных имен – но в паспорте его имя упростили. Так он стал Эмировым Меметом Алиевичем.

По рассказам отца, он около 8 лет учился в Зынджырлы-медресе. Знаю также, что в 14 лет он жил и работал в Ялте в турецких кофейнях. Там же научился отменно готовить и впоследствии был шеф-поваром в лучших санаториях ЮБК. В 1933 году работал даже в Артеке…

Мы жили в пригороде Ялты, в Дерекое. Примерно за неделю до выселения отца призвали в трудармию. Но туда он так и не попал. Его вызвали в военкомат и обязали самому добираться в Симферополь. Пока он дошел, пока пару суток гостил у своих знакомых в Симферополе, тут – высылка. Его депортировали из Симферополя. Вышел где-то под Ташкентом и стал ожидать прибытия эшелона из Ялты. Там он нас и нашел. Он рассказывал, что их обязали сразу же выходить работать на поля. Ему приходилось каждый день из того совхоза, куда их определили, идти 7 км на станцию, сидеть в ожидании в чайханах, и все время спрашивать: когда прибудет очередной ялтинский поезд. Я помню, как папа шел к нашему вагону. Он шел к нам, а ноги подкашивались…

— Помните детство в Крыму?

— Помню, как ходила в детский сад. У меня есть фотография 1940 года, я в детском саду. У нас нянечкой была Евдокия Михайловна, ее дочь ходила со мной в одну группу. И когда в «Крымской газете» вышли мои воспоминания, ко мне стали приходить письма из Алушты, Ялты, Гаспры…

В 1941 году я должна была пойти в школу, но тут война… Но грамоте я все же научилась в Крыму.

В первые два года депортации мы с сестрой не учились — нам не в чем было в школу ходить. Мы еще и работали, не смотря на то, что в 1945 мне едва исполнилось 12 лет.

— С какими чувствами вы возвращались на Родину, с каким настроением, с какими мыслями?

— В Крым мы вернулись в декабре 1990 года, папе было уже почти 95 лет. Он мне все время говорил: «Къызым, давай поедем. Уже все наши возвращаются. Я не хочу здесь умереть». Поэтому, как только смогла, мы сразу выехали. Папа не зря торопил меня, он успел прожить здесь после возвращения всего полтора месяца. Я похоронила его в Зуе. Мама умерла в 1972 году, навсегда осталась в Беговате. Это моя незаживающая рана. Перед самым отъездом в Крым, я специально поехала туда, чтобы проститься с ней. Долго искала ее могилу, но так и не нашла. Хотела взять с собой горсть земли с ее могилы…

— А дом родителей в Дерекое сохранился? Вы бывали в нем?

— Дом наш сохранился. Теперь он уже в пределах города, — первая остановка после автостанции. С 1946 года там живет одна женщина. Елена Ивановна, так ее зовут, когда я в первый раз приехала в наш дом, в 1991 году, мне рассказала, что мой отец приходил туда. Он ездил в Крым в 1960-е годы, чтобы собрать документы о трудовом стаже, ведь в ту роковую ночь второпях мама оставила дома все наши документы. И эта женщина, когда впервые отец пришел к ней, вернее, в свой дом, сказала ему: «Заходите, я знаю вашу фамилию и даже имена ваших детей». Оказалось, что когда она въехала в дом, на рамах и подоконниках химическим карандашом были написаны наши имена. Я ей иногда звоню, и когда бываю в Ялте, правда, очень редко, стараюсь зайти.

— Как вас встретила Родина? Сбылись ли ваши ожидания?

— Еще будучи в Самарканде, я позвонила Юрию Османову, первому руководителю Госкомнаца Крыма, и сказала, кто я такая. Он ответил: «Я не знал, что у нас есть женщина-профессор. Приезжайте, мы вас будем носить на руках». Помню по приезду, когда я пришла к Юрию Бекировичу, мне дали большую общую тетрадь и попросили записать туда свои данные. Мы с сыном записались. Оказывается, уже тогда в Комитете начали вести учет наших специалистов, ученых.

Потом я шесть лет прожила в общежитии. В 1996 году получила квартиру, там и живу до сих пор. Вы знаете, до этого я никогда не жила в Симферополе, и не знала его, но, приехав, почувствовала себя дома. С первого дня. Этот воздух, небо, солнце, эти запахи и пение птиц – это все мое, все мне было как-будто знакомо. Я никогда не жалела, что приехала сюда. И у меня нет разочарований. Когда мы оттуда рвались сюда, мы не знали, что нас ожидает здесь. Мы только хотели увидеть землю, припасть к ней, и просто дышать этим воздухом. Мы думали: приедем, как-нибудь обустроимся…

Я не понимаю тех, которые говорят сегодня: я жалею, что приехал в Крым. Возможно, они жалеют о своем утраченном покое и добре. Ведь многие потеряли здесь все: продали там и здесь не смогли ничего купить…

Но ведь нас в Крыму с каждым днем становится все больше и больше. Мы пускаем здесь корни, изменилась атмосфера вокруг нас. А ведь было и такое. Еще лет 5 назад. В маршрутном такси мне встретился мой бывший студент. Мы разговорились и незаметно перешли на родной язык. Одна пассажирка-женщина грубо одернула нас, заявив, что ей не нравится наш язык, и потому мы не смеем говорить на нем. В тот момент я просто растерялась и не смогла ей достойно ответить.

— Вы – профессор-русист. Насколько близки вам проблемы крымскотатарского языка?

— Я давно связана с крымскотатарской проблематикой. И даже докторскую диссертацию хотела писать по крымскотатарской фразеологии. Но в советские времена тему диссертации нужно было утверждать в Москве. Я поехала в Институт языкознания, где сектором тюркологии и монголистики руководил тогда Эрван Владимирович Севортян – очень известный тюрколог, ялтинский армянин, прекрасно знавший крымскотатарский язык. Он очень тепло меня принял, я же тоже ялтинская. Он мне сразу сказал: «Докторскую работу по крымскотатарской фразеологии вам защитить не дадут». Пришлось продолжить исследования по русской фразеологии, чтобы не было проблем научного роста. Но все, что я наработала, теперь сполна использую в своей работе, у меня открылись новые перспективы… Есть студенты-дипломники, аспиранты и уже защитившиеся кандидаты наук…

Меня как-то спросили: как в вас уживаются ваша крымскотатарская сущность и русская направленность научной деятельности? Я ответила: если я пишу стихи или прозу, крымскотатарская тема пронизывает их, хотя и пишу на русском языке. Что касается научной работы, крымскотатарская составляющая проявляется в темах: «Языковая ситуация в Крыму», «Крымскотатарские аспекты языковой политики», «Языковые права и обязанности» ( я обязательно связываю их с правами крымских татар), «Крымскотатарская филология — современное состояние и перспективы развития», «Крымскотатарская лексикография»… Я свою нишу нашла, и, считаю, что как ученый, приношу пользу своему народу.

— Очень часто можно услышать, что крымскотатарский язык находится на грани исчезновения. Вы с этим согласны?

— Нет, я с таким тезисом не согласна. Здесь в Крыму на моих глазах делались и делаются шаги по возрождению крымскотатарского языка и культуры в целом, расширяется функциональное пространство крымскотатарского языка. Когда я приехала, не было ни одной школы с крымскотатарским языком обучения, сейчас их – 15. Издавалась только одна газета «Достлукъ». Затем «Янъы дюнья» перевели из Ташкента, стали появляться новые газеты и журналы… Появился факультет в ТНУ, Крымский тнженерно-педагогический университет, библиотека, театр, ансамбли… Нет, я не могу сказать, что крымскотатарский язык исчезает. Он в тяжелом положении, но реанимация вполне возможна. Но для этого надо серьезно и много работать.

Многие, возможно, озабочены тем, что крымскотатарский язык не открывает их детям возможности роста в карьере. Но ведь знать родной язык надо не ради карьеры, а ради того, чтобы не забывать своих истоков, своих корней. Язык сам по себе не умирает. Умирает поколение, которое владеет языком. Когда мы говорим о возрождении языка, это значит, что должны появиться новые генерации желающих изучать родной язык. Для начала, хотя бы на уровне семьи. Но если еще и со стороны государства будет какая-то поддержка, дело пойдет вперед.

Меня часто спрашивают, какой статус может иметь крымскотатарский язык, государственный, например. Без изменения нынешней Конституция Украины этого добиться невозможно. В Основном законе предусмотрен один государственный язык – украинский, выполняющий в том числе функцию символа государства.

— Но ведь и крымскотатарский язык был когда-то символом государства. Вы считаете, что это уже невозможно?

— Государственный статус крымскотатарский язык может получить только в том случае, когда у нас будет своя государственность, а пока же на нет и суда нет. Другое дело – мы можем благоприятствовать развитию крымскотатарского языка уже сегодня, добившись, например, придания ему статуса языка коренного народа Украины. Или же статуса официального языка в АРК. Тогда мы могли бы рассчитывать на большее финансирование со стороны государства. А это тебе и школы, и книги, и СМИ, и культура…

— За все эти годы, и Эмирова обходила стороной большую политику, и политики обходили стороной Эмирову. С чем это связано?

— Что касается политики, во-первых, ко мне с серьезными предложениями никто не обращался. Да и самой мне это не по душе. Я человек творческий. Я люблю свою работу. Кроме научной работы, перевожу Чингиза Дагджи, пишу стихи, рассказы, воспоминания. Никогда не любила долго сидеть на собраниях и слушать заумные выступления, мне кажется, что я теряю золотое время, которое я могла бы использовать с большей пользой. У нас в народе всего-то три профессора-филолога: Айдер Меметов, я и Исмаил Керимов. Нам надо делать свое дело. Мое дело непосредственно связано с национальными интересами. А это уже политика, а большего мне и не надо. У меня нет призвания к публичной политической деятельности. Но я — публичный человек, я люблю выступать, умею держать аудиторию в руках: студенческую, научную. И даже в советское время, став доктором наук, профессором, я сохранила свою беспартийную честь и никогда не пыталась вступить в КПСС.

-Вы волевая сильная женщина. А есть у Адиле Эмировой человеческие слабости?

— Конечно же, есть. Я не столько сладкое люблю, сколько наши национальные блюда. Особенно чебуреки. Я умею готовить, но из-за постоянной нехватки драгоценного времени, мне легче пойти и купить те же чебуреки или кобете там, где их умеют хорошо готовить..

— Что вам нужно для полного счастья?

— Я хочу только одного: быть еще какое-то время здоровой. Для меня работа – смысл всей моей жизни. У меня намечено написать еще одну книгу о крымскотатарском языке, подготовить новый вариант словаря лексических терминов и завершить, наконец, свою книгу воспоминаний «Я – крымская татарка».

Беседовали: Васви АБДУРАИМОВ, Фериде ТАРСИНОВА

«Полуостров» №43 (2, 21-27 ноября 2008 г.