Обратная сторона медали (1)

Post navigation

Обратная сторона медали (1)

Послесловие к книге «Шестой процесс Мустафы Джемилева»

Думаю, что вряд ли мне пришло бы в голову написать воспоминания, связанные с Мустафой Джемилевым при теперешних взаимоотношениях, если бы не вышедшая книга о шестом процессе над ним.

Активистка национального движения крымских татар Ава АзаматоваПрочитав ее, у меня появилась потребность рассказать Вам все, как было на самом деле, а не с подачи советского следователя, или оценки советского профессора. Я хочу описать то, чего нет и не может быть в книге, раскрыть свои чувства, эмоции, боль пережитых дней, поведать о вещах, о которых могу сказать только я, ибо это мой первый допрос, первый следователь, с которым столкнулась в реальной жизни, не из кино и книжек, придуманных моей фантазией еще в детстве. И следователь Валерий Азарян, который также мог бы подтвердить, если он еще помнит, как вел этот допрос, и если сильные мира сего на него не повлияют.

Наверное, написать все, будет очень сложно в том плане, что личность Мустафы Джемилева для меня сегодня это два человека с совершенно противоположным значением, то есть М. Джемилев до 1996 года и М.Джемилев после внеочередной сессии III Курултая 1997 года. И отношение к нему в те годы, это прямая противоположность отношения к нему теперь.

Я даже представить себе не могла, что в памяти сохранились мельчайшие подробности того дня, когда ко мне впервые пришли с обыском. В мои 25 лет (кстати, из свидетелей, проживавших тогда в Краснодарском крае, и проходивших по делу М. Джемилева, я была самой юной), оказа¬лась единственной женщиной и единственной, на Кубани, у кого был произведен обыск. Как Вы думаете почему?..

Да, действительно, на меня нахлынуло! Мысли перебивают друг друга. Я уже знаю, что мне не удастся хладнокровно описать события тех дней, скорее, всего не смогу и позаботиться о красоте предложений, подборе слов, у меня уже учащенно бьется сердце, а обращаться к специалистам с просьбой написать за меня не могу, и не хочу.

Это будут мои воспоминания…

Передо мной две книги «Шестой процесс Мустафы Джемилева», одна издана в 1985 году (Решатом Аблаевым), другая — в 2001 году. Они отличаются между собой не только внешне, по качеству, но и по содержанию, но об этом в другой раз.

Еженедельник, куда записываю свои мысли и Коран, не ради того, что-бы произвести впечатление, не ради Вас, мои дорогие, нет, это для меня, ради меня самой, будь то моя исповедь или крик моей души, без разницы, главное перед Кораном…

* * *

В то утро, 20 сентября 1983 года, мне пришлось очень рано проснуться, чтобы проводить гостей на первый катер «Тамань-Керчь», который отправлялся в 5.40 утра. Надо было встать на два часа раньше. Для меня проснуться рано, всегда было проблемой, которая осталась до сих пор, и не потому, что люблю поспать, ранний подъем всегда сопровождался головной болью, видимо, из-за низкого давления. Да и спать ложилась всегда поздно.

Было свежо, а на берегу моря, я даже замерзла. Посадив гостей на катер, с головной болью, пешком, возвращалась домой, сожалея, что Сервера, моего супруга, так не вовремя забрали на переподготовку служить, иначе он отвез бы всех на машине.

У здания милиции на крыльце стоял знакомый парень атлетического сложения. Зрительно я его узнала, но не могла сообразить кто это. Выражение его лица поразило меня, помню его до сих пор. Это и удивление, и испуг, и радость одновременно. Как он смотрел на меня! Я была не на шутку заинтригована, но прошла мимо, не поздоровалась. Он пошел за мной и заговорил: «Что, красавица, не узнала меня?» После его вопроса до меня так и не дошло, кто это, но ответила на всякий случай: «Если узнала, нужно бросаться на шею?» Когда отвечала, оглянулась, чтобы еще раз посмотреть кто же он. Его командный голос: «Не поворачивайтесь! Идите прямо!»; поверг меня в замешательство. А он шел за мной и говорил в спину: «У Вас классные чебуреки, и Вы тоже классная, мы придем к Вам в гости».

 

Мое замешательство прошло, я вспомнила и узнала, кто это и, несмотря на головную боль, съязвила ему: «Размечтался, иди, умойся». Он не обиделся, обогнал меня, улыбнулся и ответил: «Я умытый. Соловушка, мы придем к тебе в гости», перешел на другую сторону дороги и очень серьезно добавил: «Но ты ведь знаешь, как мы ходим в гости». И ушел. Никто не заметил нашего диалога. Я не знала, как КГБэшники ходят в гости. В ушах звенело, что у нас классные чебуреки. Ай да крымские татары! И я классная, тоже крымская татарка!

Еще с раннего детства у меня все и вся было разделено по национальному признаку. Птицы, например, голуби — узбеки, воробьи — русские, потому что их много, а ласточки — крымские татары. Могу объяснить почему. Когда жили в Узбекистане, в детстве, часто была предоставлена самой себе. Мой брат Рустем, старше меня на три года, который должен был присматривать за мной, убегал со своими друзьями. Но они обязательно покупали мне что-нибудь и брали с меня слово никуда не уходить. Чаще всего это были, стакан семечек по пять копеек или гематоген за 11 копеек. Я требовала два стакана семечек. Пацаны, Рефат Кенжалиев и другие, конечно, возмущались, но давали 10 копеек. Потому что знали: один стакан семечек мне, другим я буду кормить птиц.

 

И кормила! Первыми налетали воробушки, потом голуби, дружно клевали. Только ласточки смотрели сверху, иногда пытались опуститься на землю, но их сразу выгоняли другие птицы. Вот тогда я и решила, что ласточки, как и мы, высланы, не могут садиться на землю, чтобы клевать мои семечки. Деревья, например, береза — русская, потому что так часто говорилось, тополь и кипарис — крымские татары, видимо из-за слов из песни «Порт-Артур» («Сельби киби боюмуз») и еще потому что кипарис растет в Крыму, тутовник, или как его еще называют шелковица, — узбеки, наверное, из-за производства шелка, коконов и т.д.

Теперь я уже этим не страдаю. И не считаю, что, например, мэра города нужно выбирать среди других кандидатов только по национальной принадлежности. Теперь меня интересует не это. В первую очередь, человек, его отношение к людям, честность, доброта, деловые качества, способности. И если кто-то обладает этим, пусть будет хоть эфиопом!..

«Ты ведь знаешь, как мы ходим в гости…». Не знаю, не знала, только предположения… Резко остановила первую попавшуюся машину с водителем, крымским татарином. Благо меня в станице Тамань знали все без исключения и как артистку, выступавшую на праздничных концертах, куда собиралась вся станица, и как руководителя молодежного ансамбля, где были ребята и девушки старше меня по возрасту, Сервер Керимов также занимался у меня в ансамбле. Знали меня, потому что проводила собрания среди крымских татар. Я сейчас не помню уже имени этого человека, он ехал в другую сторону, но, тем не менее, развернулся и повез меня домой, ни о чем не спрашивая. Попросила его подождать, затем вынесла пакет документов и сказала ему увезти все к Бурхан-ага Аблязову, чтобы он спрятал, на всякий случай.

В 7 часов ко мне подъехали 3 машины: милиция, КГБэшники, понятые. Когда зашел Валерий Азарян, я стояла в вольере возле нашей собаки, потому что только успела засунуть в будку Актоша книгу Александра Некрича «Наказанные народы». Все это делалось импульсивно, вряд ли я тогда понимала, что мне грозило, в случае если бы нашли эту книгу. Азарян поздоровался, спросил, я ли Азаматова Ава Сейтумеровна. Ответила утвердительно, он поинтересовался, что я делаю в вольере у собаки?

 

Посмотрел на отца, который стоял неподалеку от меня. Баба (отец) был очень бледен, то ли от страха, то ли что я в вольере у собаки. (К псу никто и никогда не подходил, даже отец кормил его через сетку, с дубинкой в руках. Это была очень злая собака, и мы все побаивались Актоша). То ли при виде милиции. Можете себе представить отношение к ним человека, отсидевшего 15 лет в самых страшных советских тюрьмах. У меня было чувство пойманного с поличным, лицо горело, но ответила, что хочу отпустить, Актоша погулять. Мой ответ напугал присутствующих, они стали дружно сторониться к калитке. Меня это рассмешило. В. Азарян стал смеяться вместе со мной, наверное, он, как и я, не боялся собак, или его рассмешил быстрый строевой шаг присутствующих к выходу.

«Вы, не сделаете этого, мы пришли по делу». И тут же представился: «Валерий Азарян, старший следователь прокуратуры г. Ташкента», и как будто бы знает меня сто лет, сказал: «Ава, я Вас представлял совсем другой». Я стала кокетничать: «И какой же Вы меня представляли, похожую на крокодила?» Следователь засмеялся, ответил, что с крокодилом меня не сравнивал, а по моим письмам, представлял очень старой женщиной, которая родилась в Крыму, и была переселена. Я его поправила: «Не переселена, а выслана, не я, так мои родители, какая разница». Кстати, мои письма к М. Джемилеву не были изъяты у него при обысках, не проходили и не были приобщены к материалам его дела. Интересно, где Азарян мог их читать?

Если бы ко мне пришли с обыском местные органы КГБ, можно было бы подумать, что меня предал кто-то из своих, живущих в Краснодарском крае. Хотя о том, что книга А. Некрича находится у меня, знал очень-очень узкий круг людей, буквально единицы. И одна эта единица — Мустафа Джемилев, который в это время находился в Ташкентской области. Но вы же понимаете, что ко мне приехал старший следователь прокуратуры Ташкента. Он-то откуда мог знать вообще о моем существовании?

Начальник КГБ Темрюкского района после обыска сказал мне, что они искали троих женщин. Одну — которая была в день похорон отца М. Джемилева на переправе в Порт Кавказ. Вторую — которая была в поселке Сенной на первомайской демонстрации и устроила скандал, когда не разрешили артистам исполнять крымскотатарскую песню. И третью — которая в городе Абинске выступила с концертом, несмотря на запрет местных властей проводить это мероприятие.

— Ава! Каково же было наше удивление, когда выяснилось, что это одна и та же женщина.

Следователь перестал улыбаться, попросил выйти из вольера, пройти в дом. Я хотела последовать его просьбе, но Актош стал рычать на меня. Отец, по-крымскотатарски сказал мне, не шевелиться, пошел, принес покушать собаке, взял свою дубинку, при помощи которой загнал пса в будку, насыпал еду. Как я боялась, что Актош вытащит в зубах, завернутую в пакет книгу из будки! Эта процедура была ежедневной, кормить собаку с дубинкой в руках, утром и вечером. Как только баба брал палку, начинал выговаривать Актошу на крымскотатарском: «Твоего Ленина, Сталина, Фридриха Энгельса, Карла Маркса…». Бедная моя анашка (мама), всегда ругала его за это, боялась, что если кто-то услышит, будут неприятности. Ведь ей в свое время основательно досталось от НКВД. Крови попили…

Мама попросила отца: «Копекни сёгме» (Не ругай собаку). Отец сказал, что собаку он никогда не ругает. Она ответила: «Падишаларынъ да сёгме» (И власть не ругай). Диалог состоялся на крымскотатарском языке. «Гость» из Ташкента внимательно слушал. Тогда я не знала, что он все понимает. Пока отец отвлекал собаку едой, я вышла из вольера, напевая песню «Вихри враждебные веют над нами». Азарян засмеялся, сказал, что у меня интересный репертуар. На что я ответила, что это любимая песня нашей собаки. И пошла к крану, который был у калитки.

— Вы куда?

— Мыть руки.

Сели за стол, во дворе, под беседкой. В. Азарян наблюдал за мной, не скрывая своего интереса и любопытства.

-Как Ваши дела?

— Плохо.

Тут подскакивает наш участковый, милиционер В. Муслангер и говорит: «А будет еще хуже!» Я ответила ему, что хуже, чем у него сейчас, у меня все равно не будет, и пошла по направлению к собаке. Азарян схватил меня за руку и, нахально усадил на стул, а Муслангера попросил уйти вглубь двора.

— Так почему Ваши дела плохи?

— Как Вам сказать, даже не мои, а Ваши.

— Мои?

— Да, ведь армян здесь тоже не прописывают.

Азарян опешил. Мы долго сверлили друг друга взглядом. После этого, его как подменили. Он начал свою заученную, профессиональную речь: «Прошу добровольно отдать произведения, содержащие заведомо ложные измышления, порочащие общественный строй СССР и его политическую систему. Мы точно знаем, что книга у Вас. Будьте добры, выдать добровольно». Зачитал мне санкцию об обыске, подписанную прокурором. Начался обыск. Чувство неловкости, что поймана с поличным, прошло. Я была уверена, что им и в голову, не придет, что документы, «порочащие государственный и общественный строй СССР» спрятаны в будке у собаки. Да и откуда им было знать, что о визите «гостей» меня предупредил их же человек, только потому, что за два месяца до этого я угостила его чебуреками.

Об этом я нигде не писала и копии не оставляла. Это уже после обыска меня несколько раз вызывали в г. Темрюк на допрос и опознание, тех ребят КГБэшников, которые сопровождали нас из г. Абинска в Тамань. Эта информация была (также, как и другие) взята из копии письма М.Джемилева ко мне от 7 июля 1983 года. «Те, детективчики на машине ЦВЕ 24-39 следовали за нами по пятам до самого Карасубазара. Мы остановились возле дома Эльдара (Шабанова), они тоже. Риза и Усеин, выпив кофе, вскоре укатили обратно, а я остался у Эльдара. Через некоторое время исчезла и шпикмашина, они, видать, почуяли, что здесь их, как в Тамани, не собираются угощать чебуреками…».

Начальника КГБ Темрюкского района интересовало, кто из ребят посмел есть чебуреки. Попросил меня опознать их.

— Чего Вы предлагаете мне по фотографиям опознать ребят? Я так не могу. Вот если бы живьем …

В другой раз меня вызвали на опознание, усадили человек 10-12. Я стала внимательно рассматривать их. Мои «знакомые» ребята явно волновались. Потом попросила, чтобы они встали, повернулись спиной, прошлись, в общем, издевалась, как могла. Говорю начальнику КГБ:

— Где Вы набрали таких зэков-уродов? Вот если бы им сделать пластическую операцию… А вы встаньте, пожалуйста, рядом. А Вас тогда не было в машине? На Вас те ребята больше похожи. Тоже в галстуках, костюмчиках (это летом-то!).

Я говорила с улыбкой, без злости. Присутствовавшие чувствовали, что шучу. Все повеселели. А мои «знакомые» поняли, что я их не сдам.

Наверное, следует рассказать, что 4 июня 1983 года я получила телеграмму от Диляры Сейтвелиевой (сестра Мустафы) о смерти их отца. Похороны были назначены на 5 июня. В тот же день ко мне приехал Февзи Усеинов и сообщил, что в Абинск ехать не нужно, потому что решили хоронить Абдулджемиль-ага в Крыму.

 

На следующий день мы на двух машинах поехали на трассу Порт Кавказ, чтобы там встретить похоронную процессию и присоединиться к ним. Их долго не было, испугавшись, что они успели проехать до нашего приезда, мы поехали на Порт. Одна машина решила переправиться и ждать всех на Керченской стороне. Я была против того, чтобы переправляться раньше времени:

— Если хотите, переправляйтесь, я буду ждать их здесь, мало ли что может случиться!

Интуиция меня не подвела. Было очень жарко, наше ожидание перешло в волнение, а потом мне стало страшно. Вдруг я поняла: что-то случилось. Предложила ехать им навстречу. Так и сделали. Не доезжая до Порта был пост ГАИ. Возле поста стояли машины и много людей в темной одежде и головных уборах.

— Вот они!

Мы подъехали к ним, машину с усопшим не пропускали ГАИ и милиция. Тогда, после долгих переговоров и споров, наши мужчины взяли тело и понесли на руках. Остальные машины медленно ехали за похоронной процессией. Власти вынуждены были отпустить задержанную машину. Приехав на Порт, мы приобрели билеты и уже готовы были въехать на территорию парома, как перед нашим носом закрыли ворота. Что тогда там делалось! Милиции было очень много, на мотоциклах, машинах, над нами летали вертолеты…

Когда стало ясно, что нас не пустят в Крым, и, чтобы успеть завершить похороны до захода солнца, решили ехать в Тамань. Не помню, кто попросил меня уехать раньше, чтобы собрать людей. Это было не так просто. Когда мы рассказывали о происшедшем на переправе и просили собраться на кладбище, люди боялись идти. Но, все-таки, нам удалось собрать какую-то часть крымских татар. На кладбище я уже не была. В Обращении группы крымских татар в Исламскую Конференцию об этом описывается подробно.

На третий день после похорон отца М.Джемилева, мы ехали из Абинска в Тамань, КГБЭшников было две машины, одна следовала впереди нашей, другая сзади. Мне нравилось это сопровождение, и когда машины приближались довольно таки близко, или когда стояли на железнодорожном переезде, я поворачивалась и махала им рукой. Джемилев подтрунивал надо мной, что по приезду все расскажет моему мужу, потому что я машу рукой сомнительным типам и веду себя из ряда вон плохо, что высадит меня из машины, чтобы я ехала с ними. На что я отвечала, что у них машина лучше.

 

В общем, мы ехали и шутили, когда обнаружили, что у нас заканчивается бензин. Пришлось встать на дороге. Я вышла из автомобиля и стала останавливать следовавшую за нами машину. Как я им свистела! Но они проезжали мимо, останавливались в нескольких метрах и ждали нас. Потом Сейтосман Сеитов (это на его машине мы ехали) — Сары, как мы все в шутку любя его называли за светлые волосы, обнаружил в канистре немного бензина. Заправились, поехали опять, но этого было недостаточно.

Я убеждала всех, что надо попросить бензин у КГБэшников, потому что не только нам придется торчать всю ночь на трассе, но и им. Вроде убедила. Мы опять остановились, я вышла, и начала им свистеть. Наконец-то, сопровождающие нас поняли, что мы от них чего-то хотим, проезжая мимо притормозили, и один из них отрицательно покачал головой, в контакт не вступили. Короче, где самокатом с горки, где, разогнавшись, а потом по инерции мы доехали до знакомого Сары. Было уже поздно, домой заходить отказались, поговорили во дворе, ждали пока этот знакомый откуда-то принес бензин, заправились, но когда отъезжали, не включали фар.

 

Выехали, благодаря сопровождению этого парня в темноте до трассы и в буквальном смысле слова смылись от «хвоста». Раз не захотели нам помочь, пусть охраняют других. Но по дороге они нас догнали. Так было смешно, когда вторая машина, следовавшая за нами, догнала первую, а нас между ними нет. Трасса шла на подъем, и все хорошо просматривалось. Мы стояли с выключенными фарами, а они развернулись и обе машины поехали назад, проехав мимо нас. Да, долго мы их мучили и мариновали, смеялись, но все равно они догоняли нас. Трасса то одна, но, тем не менее, нам удалось от них оторваться, теперь обе машины были у нас сзади. И Сары не давал им обогнать нас. Да, это были гонки, как в кино «Берегись автомобиля».

Меня очень сильно укачало. Приходилось останавливать машину, чтобы я вышла на воздух. Благодаря этому нам удалось удрать от своих преследователей.

Когда едешь по Порт-Кавказской трассе, при повороте в п.Сенной дорога разветвляется на Тамань и п. Фаногорийск, мы рванули в последний. Мне стало совсем плохо, мы остановились, выключили фары, а две машины, следовавшие за нами, проскочили мимо в п. Сенной. Когда я немного оклемалась, при помощи Заремы-тата (сестры) и Афизе (супруга Сейтосмана), мы спокойно возвратились домой, в Тамань. Наши «попутчики» тем временем поехали к сестре М.Джемилева Гулизар Абдуллаевой, которая проживала в п.Сенной, и всю ночь стерегли ее дом. Утром, Икмет-ага уходил на работу (в доме никого не было, все были в Абинске). Он стал закрывать двери. Эти ребята спросили у него, зачем он закрывает на ключ М.Джемилева. Икмет-ага ответил, что у него в доме никого нет.

— Тогда почему всю ночь горел свет?

— Я просто уставший пришел с работы, уснул и поэтому горел.

Тогда наши преследователи едут в Тамань, по номеру машины находят Сары, приезжают к нему домой вместе с ментами и спрашивают, где вчерашние пассажиры. Сейтосман ответил, что высадил их в центре и, где они сейчас, не знает. Афизе огородами прибегает к нам, чтобы предупредить, что Джемилева разыскивают. Конечно же, они ее выследили.

Был обеденный перерыв, я возвращалась с работы домой. Обе машины, сопровождавшие нас вчера, уже стояли у моего дома. Настроение испортилось моментально. Когда я подошла к дому, один из ребят обратился ко мне:

— Ава, почему Вы нам вчера свистели?

— Вчера надо было спрашивать, сегодня я Вам не свищу.

— Нам не положено с Вами вступать в контакт.

— Тогда почему вступаете?

— Где Вы так научились свистеть, соловей?

— В Караганде.

— Ну, пожалуйста, скажите…

— Нет, не скажу, умрите от любопытства.

И пошла. Вдруг открывается заднее стекло второй машины и парень, который впоследствии предупредит меня об обыске, говорит:

— Мы умрем не от любопытства, а от голода, если Вы не скажете, где можно у Вас покушать.

О, это была тема для разговора. Но я спешила. Представьте себе, лето! Отдыхающие. На сей раз, даже традиционной для советских магазинов того времени, консервы не было, за хлебом стояли огромные очереди.

— Вы не попрощались с родственниками, друзьями, знакомыми? Тогда, если не уедете отсюда, Вы погибнете с голоду, поесть — это действительно проблема.

Потом спросила: «Мустафа у нас?». Ответ был утвердительным.

— Где ж ему еще быть?!

— Охраняйте нас лучше, можете никого не пускать, а то я буду делать сейчас чебуреки, целый год уже как проспорила и должна Джемилеву.

Вот за что проспорила, не помню. Мы с анашкой начали готовить. Мустафа и отец разговаривали, ходили по огороду. Чебуреки жарили во дворе и, естественно, запах распространялся и за забор. Мама сказала мне, чтобы я пошла и позвала тех людей покушать. Мустафа стал возмущаться, что целый год были должны чебуреки и теперь хотят ему испортить аппетит.

— Не желаю видеть рожи этих типов.

Анашка оправдывалась, что у мусульман так не принято… Я положила в тарелку чебуреки, посмотрела маме в глаза, она сказала: «Бар, бер» (Иди, отдай)». Накрыла сверху другой тарелкой, положила салфетки и пошла.

— Вот, помните мою доброту, и чтобы тарелки вернули, а если вдруг к Вам попаду, чтобы чебуреками кормили. И не вздумайте делать чебуреки из свинины.

Они посмеялись, взяли у меня тарелки, сказали, что таких хорошеньких не сажают.

После обеда мы с Джемилевым пошли к Сары Осману. Одна машина сразу поехала за нами. Я повернулась и показала им кулак. Машина остановилась, дальше мы пошли без сопровождения. Когда вернулись, обе машины стояли у дома. Я им помахала рукой. Мустафа сказал, что они меня слушаются. Зашли в дом, анашка рассказала, как она расстроилась, потому что один из ребят вернул тарелки, поблагодарил, и когда она взяла в руки посуду, испугалась, так как она была тяжелая.

Они вернули назад чебуреки: «Не олур энди Мустафанынъ иши? (Что будет теперь с Мустафой?)».

Я открыла верхнюю тарелку, а там вместо чебурек — черешня. Посмотрела в их сторону, они тоже смотрели на меня и улыбались. Тогда я подошла к забору и сказала им:

— Мышьяк не подсыпали?

— Нет.

— Черешней не отделаетесь! Ясно?

— Они закивали головой.

— И еще с Вас причитается бензин.

— Какой бензин?

— Я вчера хотела попросить у Вас бензин, поэтому и свистела.

Они переглянулись между собой и начали хохотать.

— Так у Вас закончился бензин, и Вы умудрились от нас удрать? А если бы мы Вам дали бы еще бензина… Да, Ваш водитель просто ас!

Действительно ас, ведь они не знают, как этот ас вывернул меня на изнанку, своей ездой!

— Ну, не то, что Вы, две клуши, каракатицы, ездили друг за другом.

Они опять стали смеяться. И ведь не отделались! Предупредили об обыске! Точно, чебуреки были классные! А то, отсидела бы, свои пять лет уже давно и «смазливость» не спасла бы, благодаря отношению Мустафы Джемилева ко мне «почти, как к родной сестренке» так напишет Светлана Червонная в статье «Мустафа Джемилев против империи зла» в январе 2001 года. А ведь того письма, где Джемилев пишет о книге, в деле нет, но об этом позже.

По-видимому, в тот день, (за два месяца до обыска), когда по традиции и обычаям крымских татар я угощала чебуреками людей, торчащих день и ночь у моей калитки, именно тогда «я спасала свое семейное благополучие», (правда, совершенно не осознавая этого, интуитивно), а не на допросе, как пишет профессор Червонная. Кстати, она также утверждает в своей статье, что я подписывала обращение в Исламскую Конференцию. «Она является, в какой-то мере, участницей крымскотатарского национального движения и даже подписывала обращение в Организацию Исламская Конференция по поводу беззаконий властей на похоронах отца М.Джемилева» (стр. 478-479).

Откуда такая уверенность? А ей не приходило в голову спросить у меня, так ли это было? Или у М.Джемилева, он то точно был в курсе, что я не знала об этом обращении. Или Джемилев сам подкинул ей такую мысль? Да, написано красиво, пером Червонная владеет отменно. Психология таких людей, в принципе, особо не отличается. Хорошо оплачиваемая работа требует серьезного отношения к ней.

Вот они, результаты высокооплачиваемой работы: «Энергичный следователь В.А. Азарян допрашивает 26-летнюю крымскую татарку, работающую балетмейстером в местном Доме культуры. Она является в какой-то мере участницей крымскотатарского национального движения, и даже подписывала обращение в Организацию Исламская Конференция по поводу беззаконий властей на похоронах отца М.Джемилева.

 

На вопрос следователя, действительно ли она подписывала этот документ, молодая женщина, быстро сообразив, что в зависимости от своих показаний она может из «свидетеля» превратиться в обвиняемого, поспешно отрекается от обращения и занимает угодную карателям позицию: «Лично мне никто этот документ не показывал, с содержанием его не знакомил и не спрашивал моего разрешения поставить под ним мою фамилию… Конкретно этот документ я не стала бы подписывать из-за того, что он адресован зарубежной организации…».

 

В несвойственной для мусульманских обычаев манере она отвечает в том же духе и за своего мужа, не оставляя тем самым и для него путей для более достойного поведения: «Мой муж, также как и я об этом документе ничего не знал и никто у него не спрашивал согласия поставить его фамилию под этим документом…». Ясное дело, надо спасать себя, свое семейное благополучие, но, а как подобные показания могут отразиться на судьбе Мустафы, который, как видно из захваченных при обысках и приобщенных к уголовному делу личных писем, относился к ней почти как к родной сестренке, как подобные показания могут, наконец, отразиться на престиже Национального движения, все это уже ее, похоже, не волнует. Надо спасать себя!» (Статья «Мустафа Джемилев против империи зла» С.Червонная).

«Милые» рассуждения советского профессора. Кстати, В.Азарян о муже меня даже не спрашивал. И все, исключительно все, было не так, как отражено в протоколе, и тем более, не так, как написала С.Червонная с подачи М.Джемилева. (За работу над книгой «Национальное движение крымских татар» профессор также получила кругленькую сумму).

Это С. Червонная, в отличие от меня, быстро сообразила, что в зависимости от моих показаний я могу превратиться из свидетеля в обвиняемую (человек всегда судит о других по себе, но я такой «сообразительностью» не отличалась). И тогда я не рассуждала об этом. Это ее точка зрения. Мне действительно ничего не было известно об этом обращении, и узнала я о нем от В. Азаряна, который, как видно, «по моим показаниям» допрашивал меня, но на самом деле не дал обращения, чтобы ознакомится с его содержанием. И допрашивал не как свидетеля, а как обвиняемую.

 

Соображать, «что в зависимости от моих показаний» я могу «из свидетеля превратиться в обвиняемую» мне не приходилось (со слов следователя я уже была обвиняемой), и тем более «занимать угодную карателям позицию»… С этой «угодной позицией» я не знакома. Этому надо было поучиться у С.Червонной, хотя вряд ли мне это пригодится в жизни. По-видимому, советскому профессору в жизни часто приходилось «занимать угодные позиции…». Чем отличается в данном случае Джемилев от Азаряна? Ни тот, ни другой не дали ознакомиться с текстом обращения. Хотя Азарян сообщил мне о существовании этого документа.

Нет, а вы видели наивную простушку, которая верила каждому сказанному слову советского следователя? Ну, так посмотрите на меня! Это я и мои понятия и представления о следователях, вообще. Честные, говорят только правду… Этого понятия мне хватило только на один допрос. Теперь его просто не существует с сентября 1983 года.

Да, вот если бы, те ребята КГБэшники успели бы мне сообщить не только об обыске, но и о существовании обращения в Исламскую Конференцию, да и еще и ознакомили бы с текстом! Ведь Мустафа, «по-братски», не удосужился сообщить о нем, хотя после смерти его отца он написал мне два письма 07.07.1983 г. и 28.07.1983 г. А ведь у него была возможность передать копию этого документа (ведь он так любит хранить копии), или хотя бы информацию о нем с Заремой, моей таташкой (тетей), когда она посещала его в Янгиюле по моей просьбе. Отвозила ему письма и деньги. «Большое тебе спасибо за три последних письма от 11.07., 12.07., 13.07. Я собирался писать тебе длинное письмо, описать подробно наши дела и свои приключения последних дней, но все никак не мог выбрать для этого время. Сегодня вечером, как раз, когда собирался взяться за это дело, пришли Зарема, Ниази, Асан и Синавер. Особенно, конечно, был рад видеть Зарему, стало почти также приятно, как если бы увидел тебя… О наших делишках расскажет тебе Зарема, я с ней поговорил немного и завтра утром, наверное, еще кое-что обговорю, хотя, правда, она собирается выехать из Янгиюля очень рано утром» (письмо Джемилева к А. Азаматовой от 28.07.1983 г. стр. 204).

Ведь была возможность передать и в устной форме в том числе, объяснить на словах, что подготовил обращение в Исламскую Конференцию и под ней значится моя подпись или фамилия. Почему же он не сделал этого? Вопросов у меня много. Вряд ли кто-то ответит на них. Из 22-х человек, якобы подписавших это обращение, допрошены были двенадцать (на самом деле в обвинительных документах фигурирует число 25, т.е. Двадцать пять человек, якобы, подписали обращение в Исламскую Конференцию. Интересно, где еще три фамилии, куда они подевались? Почему под этим обращением нет фамилии Мамеди Чобанова? Может быть Мустафа, сам ответит на эти вопросы?

Насколько мне известно, Мустафу Джемилева обвинили за то, что в течение четырех часов переправа не имела возможности осуществлять перевозку автотранспорта со стороны Краснодарского края. Эльдару Шабанову также было предъявлено аналогичное обвинение с крымской стороны. Тем более он занимался организацией похорон в Крыму. Может, Мустафа Джемилев оберегал М.Чобанова и других? Или ему нужны были свежие фамилии и новые «жертвы» в его политических играх? А может он побоялся, что имена крымских инициативников станут громче его имени и фамилии? Не знаю.

 

Из двенадцати допрошенных, шестеро заявили, что об Исламской Конференции не знают, обращения не видели и не подписывали (как и было на самом деле).

Седьмой, Асан Джемилев (брат М.Джемилева), вообще отказывался от дачи каких-либо показаний. Как к этому относиться? Это нормально? Его что, не волновало то, что происходило на Переправе в день похорон его отца? Он не мог в своих показаниях выступить в защиту своего братишки, или участников похорон? Почему только А. Азаматова, в понятии С.Червонной, да и самого М.Джемилева должна заботиться «как подобные показания могут отразиться на судьбе М.Джемилева?». Разве Асан Джемилев, отказавшись от предварительного допроса, не мог выступить в суде? Какую бы оценку дала С. Червонная, если бы все участники похорон, как Асан Джемилев, отказались бы от дачи показаний? И как это отразилось бы на судьбе М.Джемилева.

Далее она пишет: «Эта книга была бы очень печальна, если бы подобных эпизодов в ней было бы много. Но их мало». Да! Если во внимание брать только показания А. Азаматовой. Остальные пятеро из шести (самый младший из них старше меня на десять лет, а самый старший — на пятьдесят лет), дают аналогичные моим показания, но «мальчиком для битья» становится А.Азаматова. Почему?

Анафи Джемилев, тоже брат Мустафы Джемилева, так же, как и другие, показал на допросе, что о подготовке обращения и направлении его адресату ему ничего не известно и согласие поставить свою подпись под этим документом никому не давал. Только вот протокол допроса его опубликован в книге не полностью. А остальные пятеро: это Риза Сейтвелиев, Икмет Абдуллаев, Ильми Аметов, Айдер Бариев, Амет Асанов, (в отличие от родных братьев, родного дяди и самого Мустафы) показывают на допросе, что этот документ составлялся всеми участниками похорон, коллегиально. Но где, когда составлен и отправлен документ, они дают противоречивые показания. А иначе и быть не могло, по-видимому, общие разговоры на эту тему имели место, (ведь они все проживали рядом), но когда уехал М.Джемилев «коллегиальность» документа на этом и закончилась.

Сам М.Джемилев не примыкает ни к тем, ни к другим, на допросе отрицает свое авторство в составлении этого обращения: «Я слышал, что несколько участников похорон подписали и отправили обращение по этому вопросу в организацию Исламская Конференция и в Президиум Верховного Совета СССР». Как будто его самого это не касается, он не является сыном своего отца и участником похорон!

Вы знаете, меня очень радует то, что хотя бы к своим родным братьям он отнесся, все-таки, по-братски. А ведь мог и их «полосонуть» клеймом позора! Интересно, почему самого себя он сбрасывает со счетов? Почему, если даже и предположить, что автором обращения является кто-то другой, он не берет ответственность на себя? Почему не подтверждает своего участия, хотя бы, в коллегиальном составлении жалобы? Ведь, если бы он не смог приехать, то отца просто похоронили бы в г. Абинске, а о завещании, в лучшем случае, только бы вспомнили…

Если бы на похоронах моего отца случился бы такой инцидент, и кто-то из участников похорон написал бы жалобу, а я бы об этом не знала, все равно, никогда не смогла бы отказаться от такого документа, даже имея дело со следователем в первый раз. Я бы сказала, что это я написала! Пото-му что это мой Отец, потому что в защиту Его, уже покойного, заступились мои друзья, родственники, близкие. И я обязана была взять это дело на себя. Ну, а если бы я сама написала бы это обращение, то, поверьте, ни за что не валила бы ответственность на других! Как это сделал Мустафа. Мне не понятна и не приятна позиция М.Джемилева.

 

Почему, все-таки, будучи автором этого документа, он отказывается от него? Слушайте, чей отец, вообще, умер? Все три сына отказываются от обращения, где описаны беззакония властей, чинимые не только по отношению к живым крымским татарам, но и к мертвым! И эти их действия оцениваются, как героический подвиг. А те, кто не знал, не видел и не подписывал обращения, в частности я, оказывается «спасала себя, свое семейное благополучие».

Да если бы меня допрашивали, хотя бы, приблизительно так, как отражено в протоколе…, если бы дали ознакомиться с обращением… или записывали то, как, и о чем я говорила, не было бы проблем. А на фоне всего сказанного мной, все три брата Джемилевы были бы бледными. Вы знаете, все познается в сравнении, теперь уже и я могу сравнивать.

* * *

Ава АЗАМАТОВА

Апрель-июнь, 2002 г., г. Бахчисарай

МФ-Информ

 

Продолжение следует…

Дополнительные материалы по теме:

 

ОБРАТНАЯ СТОРОНА МЕДАЛИ (2)
ОБРАТНАЯ СТОРОНА МЕДАЛИ (3)
ОБРАТНАЯ СТОРОНА МЕДАЛИ (4)

 

Похожие материалы

Ретроспектива дня