Россия меняет греческий проект на тюркский?

Post navigation

Россия меняет греческий проект на тюркский?

Предуведомление. Прежде чем перейти к рассмотрению заявленного в теме публикации вопроса, необходимо сделать ряд принципиальных, на наш взгляд, оговорок.

 

Россия меняет греческий проект на тюркский?Во-первых, здесь и далее термином «Россия» мы будем именовать обобщенную совокупность государственных образований, существовавших в разные периоды времени как на территории современной Российской Федерации, так и на территории иных современных государств, некогда — до 1 февраля 1918 года — входивших в состав Российской империи.

 

Иными словами, данный термин используется нами исключительно с политологической, но никак не с государственно-правовой точки зрения для более удобного для мировосприятия европейского и североамериканского читателя обозначения мирового или континентально-евразийского центра силы и геополитического влияния, которым сегодня является Российская Федерации и которыми были предшествующие ей государственно-политические образования — Союз ССР и Российская империя.

 

Вполне очевидно, что между этими государствами, несмотря на всю разницу и взаимную противоречивость господствовавших в них в разное время государственных идеологий, на протяжении более двух столетий прослеживается стратегическая преемственность геополитических интересов, приоритетов и амбиций. И в этом смысле современная Российская Федерация является полноценной наследницей и Советского Союза, и Российской империи. Но это и не удивительно, поскольку логика сохранения внешней стабильности для столь масштабного государства, которым является Россия, диктует обязательность преемственности внешнеполитического курса, изменение которого (равно как и геополитических приоритетов) сегодня если и возможно, то только эволюционным путем, учитывающим стратегические интересы стран-соседей.

 

Во-вторых, говоря о территориальных границах нашего исследования, термином «Закавказье» мы будем именовать совокупность территорий современного Центрального и Южного Кавказа (в методологии, предложенной Э.Р. Исмаиловым и В.Г. Папавой), ранее входивших в состав Российской империи, к числу которых относятся как территории суверенных государств — Азербайджана, Армении и Грузии — так и самопровозглашенных и частично признанных государств — Абхазии, Нагорного Карабаха и Южной Осетии — а также исторические области Артвина и Карса, отошедшие к Турецкой Республике в результате ее Войны за независимость 1919-1923 гг. В этом смысле термин «Закавказье» также имеет исключительно политологический, а не регионоведческий контекст, которые используется нами синонимично совокупному обозначению территорий Центрального и Южного Кавказа, принятому у современных азербайджанских и грузинских политологов. Поэтому для политологических оценок мы будем использовать термин «Закавказье», а для рассмотрения вопросов регионалистики — соответственного «Центральный Кавказ» и «Южный Кавказ».

 

Введение

 

Регион Закавказья, включая в него территории Центрального и Южного Кавказа, является наглядным примером не только возможности трансформационных изменений вектора российских геополитических интересов в этой части мира, но и поэтапной практической эволюции содержания реальной внешней политики России, на которую хотелось бы обратить внимание заинтересованного читателя. По существу, мы сегодня можем говорить о том, что Россия завершает стремительную с точки зрения истории мировой цивилизации и дипломатии, но неспешную с точки зрения обывателя смену полярности своих приоритетов в Закавказском регионе, что объективно потребовало ранее и требует сейчас от российского политического истеблишмента не только преодоления существовавших на протяжении веков идеологических стереотипов, но и формулирования на смену им принципиально новых политико-идеологических императивов, обнародование которых, правда, откладывается на неопределенное время в силу неготовности к этому как российского общества, так и международного сообщества в целом. Поэтому, исходя из правил академического этикета, мы можем только предполагать наличие подобного «сдвига парадигмы» в процессе переосмысления смыслового наполнения внешнеполитических приоритетов России на пространстве Центрального и Южного Кавказа, приводя в пользу своей точки зрения определенную фактологическую и логическую аргументацию.

 

Статья имеет своей целью на основании комплекса обобщающих исторических и историко-политологических исследований последнего времени, используя в качестве примеров и иллюстраций наших умозаключений материалы историографических обзоров и исследований имперского и советского периодов, изложить авторскую концепцию постепенной эволюционной трансформации содержания российских геополитических интересов в Закавказье, сопряженную с поэтапным изменением военно-стратегических, политико-идеологических (включая религиозные) взглядов российской элиты разных периодов времени на территории Центрального и части Южного Кавказа. Четкое понимание факта наличия и вектора произошедших и происходящих ныне изменений позволяет сегодня совершенно определенно говорить о наличии логики в последовательных действиях российского высшего политического руководства в отношении не только суверенных стран, но и иных территорий Закавказья, что представляет несомненный интерес как для местного политического и экспертного сообщества стран Центрального Кавказа, так и для их коллег из стран, территориально не принадлежащих Кавказскому или Кавказско-Черноморско-Каспийскому региону.

 

Актуальность представленных нами выводов определяется их концептуальной новизной и аргументированностью, базирующейся на анализе процессов последних двух столетий, а не десятилетий, что «освобождает» их от влияния сиюминутной политической конъюнктуры, склонностью к которой отличаются многие современные политологи, наивно видящие в обретении странами Центрального Кавказа государственной независимости утрату Россией своего традиционного геополитического присутствия в Закавказье. Мы постараемся доказать тезис о том, что пересмотр современной Россией своих геополитических приоритетов в Закавказье будет означать лишь усиление и последующее нарастание год от года присутствия и влияния России в утраченных ей в 1990-х гг. территориях, причем возможности избежать этого ни у региональных элит, ни у других центров силы в ближайшей перспективе не будет. По сути, мы можем говорить только о трансформации формы геополитического доминирования России в Закавказье с военно-государственной на экономическую, но не об объеме реального влияния на местные элиты, электоральные предпочтения местного населения, экономику, который традиционно остается высоким.

 

Претензии России на геополитическую гегемонию в «славянской» Европе

 

Идеологическое и военно-политическое оформление претензий России на регион Кавказа и Закавказья произошло в последней четверти XVIII столетия, когда в системе внешне-политических устремлений Российской империи стал доминировать так называемый «греческий проект», разработанный канцлером графом А.А. Безбородко по поручению императрицы Екатерины II . Масштабный «греческий проект» предполагал два направления своей практической реализации — военно-стратегическое и идеологическое, оба из которых в совокупности на многие десятилетия и даже столетия предопределили вектор «южного направления» российской внешней политики, в которой Южному Кавказу отводилась существенная, хотя и не первостепенная роль.

 

Присоединение Крымского полуострова и всех континентальных территорий Крымского ханства в Северном Причерноморье к России, окончательно завершившееся в 1783 году, не только обеспечило стратегическую безопасность южных границ империи фактом выхода к естественным рубежам — Черному морю и Днестру, но и стало началом осуществления далеко идущих замыслов Екатерины II. К этому времени российская императрица была уже бабушкой двух внуков — Александра и Константина Павловичей, первого из которых она в обход династических прав своего сына — великого князя Павла Петровича — готовила к русскому престолу, а второму прочила греческий королевский престол, хотя территорией Греции тогда обладала Османская империя. Само имя Константин было дано ему неслучайно, — так звался последний византийский император из рода Палеологов, на дочери которого был женат великий князь Московский Иван III Васильевич из рода Рюриковичей — предшественников императорской династии Романовых на российском престоле. Новорожденный ребенок (речь идет о великом князе Константине Павловиче) был вскормлен молоком гречанки Елены, которая научила его свободно говорить по-гречески. В то же время при дворе Екатерины II появляется и целенаправленно распространяется мода на эллинистическую культуру. В переписке императрицы с Ф.-М. А. Вольтером обсуждается вопрос возрождения в странах Европы греческой культуры и возможности восстановления греческого государства со столицей именно в Константинополе (Стамбуле), в том числе и вооруженным путем при непосредственном участии сухопутной армии и флота России. В отвоевании Балканского полуострова у Османской империи и «славяно-православной» Реконкисте там существовавшей прежде Византии или Восточной Римской империи, но уже находящейся в фарватере российской внешней политики и заключалось военно-стратегическое направление столь любезного сердцу императрицы Екатерины II «греческого проекта».

 

Осуществление столь полномасштабной военно-политической экспансии России в направлении на Юг (опять же в политологическом контексте этого термина) объективно требовало своего идеологического обоснования и обеспечения, причем не столько в глазах европейской общественности, сколько самого российского общества, не желавшего дальнейшего продолжения эскалации российско-турецкого вооруженного противостояния после того, как присоединением территории Крымского ханства была обеспечена военная безопасность южных границ России. Для этого была задействована сформулированная еще в XV веке политико-религиозная концепция государственно-правового правопреемства Византийской и Российской империй, более известная под своим автохтонным названием «Москва — третий Рим» (имея в виду последовательную смену центров сначала общей христианской, а затем — православной цивилизации: Рим — Константинополь — Москва). Проводником этой идеи в сознание всех слоев и сословий российского общества стала Русская Православная церковь, объективно выполнявшая в то время социально-политическую функцию средств массовой информации. Таким образом, в реализацию геополитического «греческого проектов» помимо военно-стратегической составляющей его авторами было вложено еще несколько культурных и политических смыслов.

 

Прежде всего с восстановлением Константинополя как православного государственного и духовного центра связывалась идея религиозного реванша: «исконная» православная столица должна была быть отвоевана у «неверных» и восстановлена в своем прежнем религиозно-культурном или цивилизационном значении. Кроме того, движение России на Юг, освоение «дикого» с позиций европейской ментальности причерноморского пространства мыслилось как наступление «цивилизации» на «варварство». В этом вопросе императрица Екатерина II выступала одновременно и как прямая продолжательница дела первого российского императора Петра I, и как соперница его величия в политической истории России. Если Петр I, по общему мнению представителей просвещенной части российского общества того времени, толкал «варварскую» Россию навстречу цивилизованному Западу, то Екатерина II во главе уже «цивилизованной» России двигалась на «варварский» Восток и Юг, неся туда идею культурного прогресса. По сути, в последней четверти XVIII столетия Россия при императрице Екатерине II явилась инициатором очередного, уже десятого или одиннадцатого по счету, «крестового похода» европейцев против мусульман Передней Азии и Ближнего Востока, но на этот раз уже не под католическими, а под сугубо православными лозунгами и хоругвями.

 

Существующее в «классической» российской исторической науке представление о том, что «греческий проект» графа А.А. Безбородко был всего лишь очередной пропагандистско-идеологической уловкой Екатерины II, так сказать, «для внешнего пользования», но на деле рассчитывающей, прикрываясь благородной идеей, отрезать вооруженной рукой от Османской империи побольше сопредельных территорий, но вряд ли сегодня можно считать справедливым и адекватным реалиям тех дней. Императрица вынашивала более грандиозный замысел политического, социального и культурного преобразования пространства на оси «Север-Юг». Суть его заключалась в следующем: Византия, наследница эллинистической культуры, впитавшая в себя ее корни, принесла истинную веру и просвещение на Русь, правопреемницей которой в государственном и религиозном отношении считалась Российская империя. Таким образом, Россией от Византии была подхвачена эстафета культурных и религиозных ценностей, на протяжении веков сохраненных и приумноженных Россией, в то время как сама Византия пала под напором турок — сельджуков и османов. Россия, сохранившая и приумножившая духовные ценности православной государственности, полученные, в том числе, и в результате династического брака от Византии (что было типичным для того времени юридическим и идеологическим обоснованием государственно-правовой и религиозно-культурной преемственности двух стран), теперь готова вернуть ей их путем восстановления независимого греческого государства. Константинополь же, как и прежде, по мнению Екатерины II и канцлера А.А. Безбородко, должен был стать центром православия и классической культуры, восприемницей и хранительницей которой на протяжении трех столетий являлась Россия. А это, в свою очередь, меняло и вектор развития российской цивилизации: теперь он был направлен не на Северо-Запад, как при Петре I, а на Юг. Следовательно, туда же перемешался и центр геополитических интересов России.

 

Идея государственно-религиозного мессианства в XVIII веке в равной степени была свойственная и православным славянам, этническое ядро которых составляли русские, и представителям многочисленных тюркских народов, исповедовавших ислам и населявших Османскую империю, государственно образующей нацией которой считались османы. Религиозная жизнь и в России, и в Османской империи XVIII столетия была полностью секуляризирована, т.е. подчинена в административном плане государству. Де-юре в то время в России самостоятельной (автокефальной) Русской Православной церкви не существовало, с 1716 года она считалась государственным ведомством Святейшего Правительствующего Синода или Духовным ведомством (приказом), а ее главой являлся не патриарх (как это есть сегодня), а император, сочетавший в своем лице высшую светскую (административно-государственную) и духовную (церковно-религиозную) власть, что в терминологии исторической науки получило название «абсолютизма». Поэтому в России имперского периода любая идеологическая церковно-религиозная доктрина автоматически становилась контекстом внешней политики. В Османской империи султан одновременно являлся также и халифом — духовным главой всех правоверных мусульман, независимо от места их проживания. По сути, в своем государственно-политическом устройстве Россия и Османская империя в последней четверти XVIII века практически ничем не отличались между собой (обе были «классическими» абсолютными монархиями) за исключением одного чрезвычайно серьезного — религиозно-политического — аспекта: Россия стремилась к геополитической гегемонии в славяно-православной, а Османская империя — в арабско-тюрко-исламской ойкумене, причем их претензии на верховенство распространялись отнюдь не на одну духовную сферу.

 

Православные христиане еще со времен Византии проживали в ряде областей Юго-Восточной Европы — на территории современной Молдавии, Болгарии, Румынии, Греции, Македонии, Сербии и др., входивших тогда в состав Османской империи под собственными, несколько иными по сравнению с современными названиями, подчиняясь в духовном отношении константинопольскому патриарху, а не российскому Синоду. Мусульмане с начала XIV столетия традиционно проживали в регионах Среднего и Нижнего Поволжья и Северного Кавказа, уже входивших в состав России, а поэтому османские власти, исходя из собственного политико-правового понимания ислама, претендовали на установление над ними своего не только религиозного, но и административного верховенства. Для пресечения подобных претензий османского султана в отношении своих подданных мусульманского вероисповедания России потребовалось не только ведение ряда войн против османов, но и введение специального артикула (статьи) в текст Кучук-Кайнарджийского мирного договора от 10 (21) июля 1774 года, в которой в качестве специальной юридической нормы международного права был особо закреплен отказ турецкого султана от административно-политического руководства татарами крымскими, кубанскими, астраханскими, казанскими, волжскими, а также ногаями, черкесами и другими мусульманскими народами России, которые, правда, некоторое время продолжали оставаться в его ведении «по делам вероисповедным» и окончательно обрели собственную автономию в духовных вопросах только в соответствии с российско-турецким соглашением от 28 декабря 1783 года, юридически закрепившим окончательный переход земель и населения бывшего Крымского ханства и Таманского полуострова в состав Российской империи. Поэтому мы можем достоверно утверждать, что все войны между Россией и Османской империей в XVIII столетии имели характер не только вооруженной борьбы за спорные сопредельные территории или торгово-экономические преференции, но и несли на себе отпечаток борьбы за религиозное доминирование и идеологическое господство в регионе Черного моря, Балкан и Кавказа.

 

Как мы видим, в последние десятилетия XVIII века, с началом реализации российским государством «греческого проекта», Россия и Османская империя вынужденно для своих народов вступили в полосу не столько военно-стратегического противостояния, а сколько жесткого идеологического противоборства, основанного на религиозном мессианстве каждой из сторон, а поэтому их геополитическое соперничество в Черноморско-Кавказском регионе имело столь острый и затяжной характер. Действительно, если взглянуть на историю развития российско-турецких или турецко-российских отношений непредвзято, то влияние «греческого проекта» императрицы Екатерины II на последующую историю взаимоотношений двух стран можно проследить вплоть да начала XX века, до событий Первой Мировой войны 1914-1918 гг. Поэтому не следует удивляться тому, что это противостояние приобрело всеобъемлющий характер и, начавшись в Северном Причерноморье, вскоре распространилось на регион Кавказа, а затем — на Балканский полуостров и Закавказье, которое сегодня принято называть Центральным и Южным Кавказом.

 

Кавказ в орбите геополитических интересов России

 

Регионы Центрального и Южного Кавказа в сферу геополитических интересов России, сосредотачивающей свои основные усилия на реализации «греческого проекта», попали в определенной степени случайно, поскольку там в борьбе за доминирование противостояли друг другу Персидское шахство и Османская империя, соперничество между которыми велось с переменным успехом, не выходя за границы сопредельных областей. В начале своей геополитической экспансии на Балканы Россия не помышляла об открытии «второго фронта» против Османской империи на Кавказе или в Закавказье, — для этого у нее не было ни сил, ни средств, ни ресурсов. Свой взор на этот регион она обратила скорее вынужденно, под воздействием внешних и не зависящих он нее обстоятельств: в 1768 году за военной помощью к России против османов обратился правитель грузинских княжеств Картли и Кахети Ираклий II, предшественник которого на престоле Вахтанг VI заключил в 1722 году с российским императором Петром I союзнический договор. В 1768-1772 гг. на территории современной Грузии действовал отряд русских войск под командованием генерал-поручика (генерал-лейтенанта) барона Г.К.Г. Тотлебена, прославившегося храбростью на поле сражения, беспринципностью, авантюризмом и интриганством в остальные периоды жизни. Его действия в Турции, несмотря на ряд военных успехов (включая взятие Кутаиси и осаду Поти), не принесли России существенной политической выгоды, поскольку этот генерал успел не только поссориться в грузинским царем Ираклием II, но и предать его как перед османами в сражении при Ахалцихе в апреле 1770 года, так и перед его конкурентами в борьбе за грузинских престол, встав на сторону последних. Единственным геополитическим результатом экспедиции отряда генерала Г.К.Г. Тотлебена за р. Куру стало то, что этот регион в военно-топографическом отношении стал известен русскому военному командованию, получившему детальные сведения о нем, дающие возможность планировать на этой территории проведение в будущем эвентуальных боевых операций. По сути, благодаря именно барону Тотлебену Центральный и Южный Кавказ попали в поле зрения России, хотя сразу и не превратились в зону ее геополитических интересов.

 

Во второй раз Закавказье в военно-политическом отношении привлекло внимание России спустя 10 лет, в 1782 году, когда между Картли и Кахети, с одной стороны, и Россией, с другой, начались переговоры об установлении российского военного протектората над этими грузинскими землями, завершившиеся подписанием 24 июля (4 августа) 1783 года известного Георгиевского трактата. Не вдаваясь в анализ содержания этого документа, отметим, что исполнение обеими сторонами продолжалось только 4 года, вплоть до 1787 года, затем под османским давлением русские войска (2 батальона пехоты) из Восточной Грузии (Картли-Катехи) были выведены, хотя Россия продолжала рассматривать эти земли в качестве своего вассального владения. Об этом свидетельствует приказ императрицы Екатерины II командующему Кубанским корпусом генерал-фельдмаршалу графу И.В. Гудовичу от 4 сентября 1795 года «подкрепить царя Ираклия, яко вассала Российского, против неприязненных на него покушений, положенными по трактату с ними двумя полными батальонами пехоты» для отражения похода на Тифлис (Тбилиси) войск персидского шаха Ага Мохаммед-хан Каджара, разрушившего грузинскую столицу 12 сентября (сам генерал Гудович получил приказ об оказании военной помощи Ираклию II только 1 октября).

 

Установление военного протектората России над Восточной Грузией в 1783 году и ее последующее вхождение в 1801 году в состав империи обернулось для России чередой войн против двух стратегических противников на Кавказе — Османской империи и Персидского шахства, вооруженное противостояние с которыми было для нее облегчено постоянными пограничными междоусобицами этих двух стран. В числе этих вооруженных конфликтов следует назвать несостоявшийся в полной мере в 1796 году поход сил русского Кубанского корпуса под командованием генерал-аншефа (генерал-полковника) графа В.А. Зубова в Северный Азербайджан против войск персидского шаха, прерванный из-за смерти императрицы Екатерины II, русско-персидские войны 1805-1813 гг. и 1826-1828 гг., русско-турецкие войны 1806-1812 гг. и 1829-1829 гг. Именно при планировании и в ходе этих вооруженных конфликтов стали вырисовываться очертания и формулироваться содержание геополитических интересов и устремлений России в регионах Центрального и Южного Кавказа, поскольку государственные границы империи придвинулись к ним вплотную.

 

Основным поводом для возникновения всех упомянутых выше вооруженных конфликтов являлся вопрос неурегулированной границы на Кавказе между Россией, Персией и Османской империей и борьба за господство в феодальных государственно-территориальных образования Закавказья — различных махалах, шахствах, беклербекствах, ханствах и проч. В условиях объективного наличия конфликта интересов между этими тремя центрами силы на Кавказе в то время в качестве отправной точки преодоления существующих противоречий был избран религиозный суверенитет кавказских народов. В пользу этого утверждения свидетельствуют положения Ясского мирного договора от 29 декабря 1791 (9 января 1792) года между Россией и Османской империей, согласно которым граница между этими государствами устанавливалась по р. Кубани, а все христианские народы Кавказа — осетины и восточные грузины и их земли признавались османами зоной геополитических интересов России . Однако с таким размежеванием геополитических интересов на Кавказе несогласным оказался персидский шах Ага Мохаммед-хан Каджар, совершивший в 1795 и 1797 гг. два похода в земли Картли-Кахети (христианской Восточной Грузии), а также мусульманские народы Западной Грузии, продолжавшие совершать набеги на Картли-Кахетию и Имеретию, что в итоге подтолкнуло последнего самостоятельного царя грузинских земель Георгия XII искать не только военной, но и государственной защиты у России. Вопрос о политических и юридических аспектах вхождения Картли-Катехи в состав России хорошо изучен и известен, а поэтому останавливаться на его подробном рассмотрении мы не будем. Скажем только, что императорский Манифест о присоединении Грузии к России был официально зачитан в Сионском соборе в Тифлисе 12 апреля 1802 года, после чего Россия вплотную приблизилась к вопросу формулирования своих геополитических интересов и приоритетов в регионе Южного Кавказа.

 

Определение геополитических интересов России в Закавказье было обусловлено, прежде всего, фактором военно-стратегической безопасности вновь присоединенных земель, для чего было необходимо выйти на естественные границы Кавказа, по которым можно было бы организовать не только территориальное размежевание, но и эшелонированную оборону. Такими естественными рубежами могли быть только р. Аракс (на востоке) и р. Чорох (за западе), за выход на рубежи которых Россия в первой трети XIX столетия провела ряд наступательных войн, указанных выше. Именно в контексте этих и последовавших за ними вооруженных конфликтов России и Османской империи, сопровождавшихся взаимными территориальными притязаниями, следует рассматривать место, роль и значение Центрального Кавказа в комплексе геополитических интересов России.

 

Прежде всего, следует отметить, что Центральный Кавказ как самостоятельный субрегион и объект геополитического внимания появился на карте мира благодаря исключительно России. Формирование, юридическое оформление и последующее политологическое обособление его пространственной локализации осуществлялось путем вхождения все новых земель в состав России посредством заключения ей комплекса международных договоров с Персией и Османской империей. К их числу следует отнести Гюлистанский от 12 (24) октября 1813 года и Туркманчайский от 10 (22 февраля) 1828 года мирные договоры с Персией, а также Бухарестский от 16 (28) мая 1812 года (вместе с Аккерманской конвенцией от 25 сентября (7 октября) 1826 года), Адрианопольский от 2 (14) сентября 1829 года мирные договоры, а также Берлинский трактат от 1 (13) июля 1878 года с Османской империей. Согласно договорным положениям этих международно-правовых актов к России были присоединены земли Дагестана, Картли, Кахети, Мегрелии, Имеретии, Гурии, Абхазии, Бакинского, Карабахского, Гянджинского, Ширванского, Шекинского, Дербентского, Кубинского, Талышского, Нахичеванского, Эриванского ханств, все восточное побережье Черного моря от устья Кубани до пристани Св. Николая с крепостями Анапа, Суджук-кале и Поти, а также османские пашалыки (провинции) Ахалцихе, Ахалкалаки, Батум, Карс, Ардаган, Артвин. Таким образом, с историко-правовой точки зрения все эти земли должны быть включены в регион Центрального Кавказа и стать объектом комплексного изучения, поскольку все они находились под имперским влиянием России, определившим де-факто их последующую историческую судьбу.

 

По сути, мы можем говорить, что субъектами Центрально-Кавказского региона сегодня являются Российская Федерация, Турецкая республика, Азербайджанская республика, республика Армения, Грузия, а также непризнанные или полупризнанные государственные образования — республика Абхазия, республика Южная Осетия, Нагорно-Карабахская республика, де-факто имеющие все государственные атрибуты и институты. Однако политические элиты части стран этого региона, а также опосредованно поддерживающие их мировые центры силы, географически удаленные от данного региона, активно стремятся исключить из списка субъектов Центрального Кавказа Россию и Турцию, оставив в их числе только Азербайджан, Армению и Грузию, а также административно обособившиеся и вооруженным путем отделившиеся от них территории Абхазии, Нагорного Карабаха и Южной Осетии, ослабляя тем самым влияние на регион традиционных центров геополитического господства в нем — России и Турции. Такой политологический подход к региону Центрального Кавказа априори неприемлем, поскольку не только игнорирует исторические реалии и традиции, но и отвергает историко-культурное наследие населяющих его народов, принося их в угоду амбициям отдельных групп местных политических элит и стоящих за ними международных финансово-промышленных кругов. Центральный Кавказ, начиная со второй трети XIX столетия, был и остается зоной геополитических не просто интересов, а приоритетов России, политика которой в отношении ее на протяжении последних двух веков претерпела существенные трансформации, позволяющие сформулировать определенную тенденцию.

 

Регион Центрального Кавказа в отличие от региона Юго-Восточной Европы никогда не был областью религиозной экспансии России, т.к. было глупо распространять христианство как основу своего политического господства на территориях с традиционно мусульманским (после отхода от первобытного язычества) местным населением. Те земли, в которых христианство было исторически распространено и где к началу XIX столетия уже сложились феодальные общественные отношения, практически безболезненно инкорпорировались в состав российского государства и общества, затронув при этом интересы единиц из правящей региональной элиты.

 

В отношении государственно-территориальных образований Закавказья с традиционно мусульманским населением переход в подданство Российской империи имел более сложную административную процедуру, но был также логически понятен: местные феодальные правители до конца дней своих сохраняли лично за собой прежний административный статус (правда, утрачивая при этом политический суверенитет), а их наследники, преемники и приближенные становились российскими дворянами со всеми имущественными и сословными привилегиями. По сути, переход под власть России в областях Южного Кавказа никак не изменил традиционного для них характера социально-имущественных и административно-хозяйственных отношений, а поэтому основной массой населения был встречен индифферентно.

 

Ярким свидетельством тому может служить почти безразличное отношение новых русских властей к торговле «ясырем» — «живым товаром» из числа местных мусульман даже за пределы Российской империи (особенно девушками и молодыми женщинами в турецкие гаремы). Внутри вновь присоединенных районов империи торговля ясырем осуществлялась свободно в пределах мусульманских сельских обществ, а факт совершения покупки или продажи ясырей (рабов, холопов) заверялось специальными актами у российских приставов с уплатой пошлины в государственную казну . Следует отметить, что этот порядок был абсолютно идентичным тому, какой существовал в «христианской» части России в отношении крепостных крестьян, а поэтому уклад жизни основной массы местных жителей Кавказа и Европейской России мало чем отличался. Все это дает основания совершенно определено говорить, что на пути российской колонизации Кавказа никаких социально-экономических препятствий не было.

 

В первые десятилетия российской колонизации Кавказа со стороны местного мусульманского населения не было и политико-религиозных препятствий этому процессу. Наиболее ярким доказательством тому может служить успешное формирование в разгар русско-турецкой войны 1828-1829 гг. во вновь присоединенных землях современного Азербайджана четырех конно-мусульманских полков (по 720 всадников в каждом) и особого конного дивизиона под названием Конница Кянгерлы для русского Отдельного Кавказского корпуса, которые более частей регулярной русской армии отличились в боях на территории Восточной Анатолии против своих единоверцев-османов . После окончания этой войны даже рассматривался вопрос о формировании на территории, принятой сегодня именовать Южным Кавказом, особого Закавказского мусульманского казачьего войска, который не был реализован в полной мере только в силу необходимости задействовать ранее запланированные на то силы и средства для подавления Польского восстания 1830-1831 гг. Окончательно об этом проекте забыли в 1840-е гг., когда в Дагестане и Чечне полыхало восстание горских народов, во главе которого стоял имам Шамиль. Из всего сказанного выше можно сделать вывод о том, в многонациональной и поликонфессиональной России вопрос вероисповедания ее подданных вставал только тогда, когда те своими противоправными действиями нарушали порядок вещей, приемлемый для большинства.

 

«Армянский вопрос» как инструмент российской геополитики на Кавказе

 

В российской колонизации Центрального Кавказа присутствовал только один аспект, имевший ярко выраженную религиозно-конфессиональную окраску: речь идет о так называемом «армянском вопросе», который был диссонансом всей политики России в Закавказье, кардинально нарушая логику формирования российской геополитики в этом регионе. Следует оговориться, что мы рассматриваем его именно как религиозно-конфессиональный, а не национальный, поскольку в России до февраля 1914 года, когда был принят имперский закон о свободе вероисповедания, понятия «национальность» как элемента формально-правовой характеристики личности не существовало, и его в известной мере заменяла конфессиональная или вероисповеданческая принадлежность личности. Поэтому с государственно-правовой точки зрения «армянского вопроса» в России никогда не существовало и не могло существовать в принципе, а для обозначения это проблемы более корректным будет использование дефиниции «армяно-григорианского вопроса».

 

Армяно-григорианское вероисповедание, являвшееся в Российской империи социально-правовым атрибутом армянского этноса, в силу неразвитости в то время православной теологии ошибочно воспринималось светскими представителями государственно-политического истеблишмента как канонически родственное православию в силу схожести ритуальной обрядовости и атрибутики. Не вдаваясь подробно в вопросы богословской догматики, укажем только, что Армянская апостольская церковь относится к группе Древневосточных православных церквей, в IV Вселенском Соборе не участвовала и постановлений его не приняла, а поэтому в своей догматике она основывается на постановлениях только трех первых Вселенских Соборов и придерживается дохалкидонской христологии святителя Кирилла Александрийского, исповедовавшего Единую из двух природу Бога Слово воплощенного (миафизитство). От православной догматики армяно-григорианское учение отличается отрицанием Св. Троицы, что сближает ее адептов с исповедниками иудаизма и последователями различных псевдо-христианских сект «жидовствующих» — духоборов, молокан и проч. Поэтому с точки зрения современного христианского богословия (как католического, так и православного или даже протестантского), армяно-григориане не могут считаться христианами в полном смысле этого слова, но русские военно-административные власти на Кавказе не придавали догматическим особенностям этого вероисповедания особого внимания, видя в его последователях союзников в деле реализации своих военно-политических планов и амбиций в регионе Южного Кавказа. Фактически, мы можем уверенно утверждать, что «армянский вопрос» уже во второй четверти XIX столетия стал стержнем российской геополитики в Закавказье и продолжал им оставаться на протяжении без малого двух столетий, вплоть до начала XXI века.

 

Отторжение Россией от Персии и Османской империи территории Центрального Кавказа и закрепление ее за собой на протяжении нескольких десятилетий сопровождалось активной переселенческой политикой российского государства в отношении армяно-григориан, целенаправленно выводимых на вновь присоединенные к России закавказские земли из Персии и Османской империи, о чем в Туркманчайском мирном договоре с Персией и Адрианопольском мирном договоре с Блистательной Портой имелись специальные статьи. Переселение армян в Закавказье носило массовый характер: по вполне официальным российским данным, только за осень 1829 — весну 1830 года в Россию из Османской империи было переселено до 15000 армянских семей, что составляло от 90 до 100 тыс. человек. И это были только переселенцы из пашалыков (районов) Эрзерума и Карса . Приблизительно сколько же армян двумя годами раньше переселилось в российское Закавказье из Персии, а еще около 30 тыс. — из района Трабзона. Фактически, за три неполных года армянское население Южного Кавказа увеличилось на треть миллиона человек. И столь одномоментное массовое переселение армян, санкционированное, организованное и финансируемое российской администрацией, в полной мере можно считать самым наглядным проявлением геополитики России на Южном Кавказе.

 

Данным утверждением мы не стремимся поставить под сомнение факт того, что армяно-григориане испокон веков проживали на территории Закавказья. Мы не отрицаем факта того, что для данного региона представители этого этноса являются коренными, если не сказать — автохтонными жителями. Но столь массовое переселение армян в эти земли на рубеже 1820-1830-х гг. из Персии и Османской империи кардинальным образом изменило территориальную структуру расселения представителей этого народа на вновь присоединенных к России землях. Ранее этого времени армяно-григориане в закавказских феодальных государственно-территориальных образованиях расселялись дисперсно, нигде не составляя этнического большинства (даже в Эриванском ханстве), но после переселения 1830 года из Восточной Анатолии в отдельных местностях Южного Кавказа они начали селиться компактно, образуя этническое большинство. Примером тому может служить организованное русской кавказской администрацией заселение вышедшими из Османской империи армянами окрестностей Гумр (ныне Гюмри) и Лорийской долины , ставших впоследствии ядром национальной государственности современной Армении.

 

Как мы видим, главным национально-религиозным инструментом реализации российской геополитики на Южном Кавказе были не азербайджанцы-мусульмане и даже не грузины-христиане, не раз на поле боя доказывавшие с оружием в руках свою верность России и ее геополитическим интересам, а именно армяно-григориане, не имевшие перед ней никаких особенных заслуг за исключением внешней схожести церковно-религиозной обрядовости и атрибутики. Отчего это произошло, — это не вопрос темы нашего исследования, и нам остается только констатировать факт наличия, а не рассматривать причины происхождения такого положения дел.

 

«Армянский вектор» на протяжении всего XIX и начала ХХ столетия определял приоритеты российской геополитики в регионе Южного Кавказа. Дополнительным доказательством этому может служить и не вполне удобное с военно-стратегической точки знания, но вполне объяснимое с позиции военно-политической генеральное направление движения русских войск в Закавказье во всех русско-турецких войн того века. Русское военное командование главным направлением и одновременно конечным пунктом своего наступления вглубь турецкой Восточной Анатолии в четырех последних войнах с Османской империей (1828-1829, 1853-1856, 1877-1878, 1914-1918 гг.) считало именно Эрзерум, а не Трабзон или Синоп, овладение которым существенно облегчало бы снабжение по морю русских войск, воюющих в Анатолии. Но ни в одной из этих войн овладение турецким побережьем Черного моря не ставилось в качестве стратегической задачи, что дает возможность сделать вывод о том, что для России геополитическим приоритетом являлось отторжение от Османской империи ряда областей, весьма сомнительных в военно-стратегическом и экономическом отношении, но имеющих значительный процент армяно-григорианского населения. А это, в свою очередь, позволяет говорить о том, что помимо «греческого проекта» в России на протяжении столетий существовал (?) и «армянский проект», хотя его наличие никто не афишировал.

 

Сегодня нет достаточных и достоверных документальных данных, чтобы напрямую отождествлять между собой реализацию российского «армянского проекта» и провозглашение «Великой Армении», создание которой на территориях, оккупированных Россией у Османской империи в ходе Первой Мировой войны, предполагалось по условиям Мудросского перемирия от 30 октября 1918 года и Севрского мирного договора от 10 августа 1920 года между странами Антанты и Османской империей. Но сам факт попытки передачи турецких территорий, ранее оккупированных Россией, после ее одностороннего выхода из войны в соответствии с Брест-Литовским мирным договором от 3 марта 1918 года армянским националистам сам по себе свидетельствует о том, что «армянский проект», ранее лоббируемый Россией и отчасти Францией, сохранил свою актуальность и после ее военно-политического поражения в Первой Мировой войне. Крест на нем поставила только победа сторонников Гази Мустафы Кемаля-паши Ататюрка в ходе турецкой Войны за независимость 1919-1923 гг., составной частью которого являлся турецко-армянский вооруженный конфликт 1920 года, результатом которого стало восстановление государственного суверенитета будущей Турецкой республики над оккупированными у нее сначала российскими войсками, а затем армянскими вооруженными формированиями областями Восточной Анатолии.

 

Отголоски «армянского проекта» прослеживались во внешней политики России новейшего исторического периода, когда после распада СССР в условиях вооруженного конфликта вокруг Нагорного Карабаха в 1990-е гг. Российская Федерация изначально заняла активную проармянскую позицию. О субъективном влиянии ряда исторических личностей на выбор современной Россией подобного вектора своей внешней политики в регионе Южного Кавказа мы здесь подробно говорить не будем, поскольку не традициях историков оценивать ныне здравствующих людей, ограничимся лишь общим замечанием о существовании «армянского лобби» в кругах российского политического истеблишмента, влияние которого в последние годы стало угасать по причине физического старения его ключевых представителей, все более утрачивающих способность и возможность влиять на содержание российской геополитики в регионе Центрального Кавказа.

 

Новые геополитические приоритеты России в Закавказье

 

Сегодня Россия поэтапно осуществляет смену приоритетов своей геополитики в Закавказье, организуя ее на принципиально иных основах и в соответствии с реалиями нынешнего дня: на смену прежнему идеологическому детерминизму, имевшему ярко выраженную национально-религиозную окраску, пришел прагматизм в вопросах международной экономики и внешней политике в регионе Центрального Кавказа. Вполне очевидно, что в одночасье изменить свой внешнеполитический курс на столь важном для себя направлении Россия объективно не в состоянии, — слишком сильна двухвековая инерция, на преодоление которой нужны силы, время и политическая воля. Как раз наличие последней в последнее время проявляется наиболее рельефно, хотя политики абсолютно всех стран Центрального Кавказа, упоенные первым сколько-нибудь крупным юбилеем — 20-летием — своей национальной государственности предпочитают этого не замечать, продолжая оставаться в привычной для себя системе геополитических координат.

 

На протяжении двух десятилетий после распада СССР Россия видела своим естественным союзником в Закавказье именно Армению как наиболее стабильное и предсказуемое в военно-политическом отношении новообразованное государство. В 1990-е гг. на фоне консолидированного стремления Армении и армян к доминированию в регионе Южного Кавказа Грузия и Азербайджан со своими внутриполитическими клановыми междоусобицами казались и даже некоторое время являлись территориями перманентной анархии. Сейчас обстановка в странах Центрального Кавказа принципиально изменилась, и Россия вынуждена искать себе новых партнеров для проведения своего курса не только в Закавказье, но и во всей Передней Азии, к которой данный регион относится географически. Армения экономически слаба, являясь на протяжении всей новейшей истории своей национальной государственности страной-реципиентом, живущей за счет финансовой поддержки России и армянской диаспоры, а поэтому в перспективе не может быть стратегическим союзником России на Центральном и Южном Кавказе. Грузия и Азербайджан в силу политических или национально-религиозных причин, проявившихся в последние годы в серии недружественных по отношении к России внешнеполитических демаршей, объективно также не могут занять вакантное место российского геополитического партнера в Закавказье, поскольку для них это будет сопряжено с односторонним отказом от выполнения комплекса ранее принятых на себя обязательств по отношению к другим мировым центрам силы, чего они позволить себе в одночасье объективно не могут.

 

Поэтому для сохранения своего стратегического влияния на регион Центрального и отчасти Южного Кавказа в сложившихся условиях Россия вынуждена искать союзников за его пределами. В таком качестве ею могут рассматриваться только две страны — Исламская республика Иран и Турецкая республика, хотя первая из них на роль стратегического партнера в Передней Азии мало подходит в силу специфики и непредсказуемости своей внешней политики и ее зависимости от влияния фактора явно выраженного религиозного мессианства политико-религиозной элиты Ирана в исламском (особенно шиитском) мире. Таким образом, наиболее вероятным претендентом на роль геополитического партнера России в Передней Азии и в регионах Центрального и Южного Кавказа становится Турция, отношения с которой в последние годы бурно развиваются как на государственно-политическом, так и на экономическом и гуманитарном уровне (в этом сближении важную роль играет, в том числе, господство в этих двух странах ислама суннитского толка). Таким образом, мы можем уверенно констатировать тенденцию изменения геополитических приоритетов России в Закавказье и во всей Передней Азии, когда на смену неоправдавшим себя «греческому» и «армянскому» проектам приходит новый — «турецкий», с наличием которого всем странам Кавказа придется считаться уже сегодня.

 

Стратегический экономический союз России и Турции, который день ото дня обретает новые организационные черты, неизбежно лишит суверенные кавказские государства стратегического политического влияния не только на мировой, но и на региональной арене, т.е. те де-факто лишаться возможности получать напрямую любую техническую поддержку от иных мировых или региональных центров силы. Пассивная помощь властей Турецкой республики России во время южноосетинского вооруженного конфликта в августе 2008 года лишний раз продемонстрировала всему миру готовность ее истеблишмента уступить России геополитические приоритеты на Кавказе в обмен на сырьевые и прочие экономические преференции. Политико-экономическое партнерство России и Турции в последние годы начинает приобретать обоюдовыгодное идеологическое оформление в виде идеологии «евразийства», которая в двух странах начинает активно культивироваться не только на политическом, но и на научно-академическом уровне, что уже в ближайшей перспективе неизбежно приведет к выработке обоюдо приемлемой идеологической концепции «славяно-тюркского евразийского единства», в которой не будет места для политически самостоятельных национально-государственных и этнорелигиозных интересов кавказских народов.

 

Из всех стран Центрально-Кавказского региона от смены вектора российской внешней политики в Закавказье в максимальном выигрыше в среднесрочной перспективе должен оказаться Азербайджан, но он почему-то не спешит воспользоваться открывающимися перед ним преимуществами. Более того, в последний год в Азербайджане стала набирать обороты недружественная России идеолого-пропагандистская риторика, связанная с муссированием идеи «двухсот лет геноцида азербайджанского народа», якобы существовавшего в Российской империи. Наиболее ярко она проявляется в русскоязычных изданиях азербайджанской диаспоры в России (журнале «IRS-Наследие», газете «Азербайджанский конгресс», на страницах и в электронной версии которых присутствует рублика «200 лет геноцида»). Лично мы понимаем, что острие этой идеолого-пропагандистской риторики направлено против Армении и ее идеи «геноцида армян» в годы Первой Мировой войны. Но при этом официальный Баку, полномасштабно финансирующий эти издания и стоящие за ними азербайджанские диаспоральные структуры, почему-то забывает, что 2013 год станет годом 200-летия заключения Гюлистанского мирного договора между Россией и Персией, результатом которого стало формирование азербайджанского этноса, ранее находившегося в этнорелигиозном угнетении со стороны персов. Как бы то ни было, но «закавказские татары» могли трансформироваться в азербайджанцев только в условиях толерантности российского государства по отношению ко всем населяющим ее народам и их вероисповеданию, без чего было бы невозможно само существование азербайджанцев как государственно образующей нации (ведь не могут же они в современном Иране создать государственность Южного Азербайджана, хотя разговоры об этом ведутся на протяжении почти ста лет).

 

Выводы

 

Сегодня мы являемся свидетелями и участниками глобальных трансформаций российской геополитики в отношении региона Центрального и отчасти Южного Кавказа, и в ближайшее десятилетие сможем увидеть и воочию убедиться, придет ли «турецкий проект» на смену «армянскому» и «греческому». Констатация факта реального наличия геополитической идеи «евразийского славяно-тюркского единства», над реализацией которой сегодня совместно активно работают Россия и Турция, является первым выводом нашего исследования, посвященного эволюции содержания Российской геополитики в Закавказье. «Турецкий проект» сегодня является объективным императивом российской внешней политики, реали-зация которого будет существенно влиять на обстановку в странах Центрального Кавказа.

 

Независимые государства и самопровозглашенные государственные образования Центрального Кавказа в любом случае будут обязаны учитывать изменение контекста геополитики в Кавказско-Черноморском регионе, влияние на содержание которой все более утрачивают страны Европейского Союза и НАТО, в лице которых правящие политические элиты отдельных Центрально-Кавказских стран видят своих естественных союзников. Смещение центров силы кавказской региональной геополитики неизбежно лишит политические элиты Азербайджана, Армении и Грузии возможности балансировать на конфликтах интересов более сильных и ответственных политических игроков, поскольку часть из них объединиться в достижении собственных корпоративных интересов, противоречащих корпоративным интересам политических элит стран Центрального Кавказа.

 

В любом случае в ближайшее десятилетие весь Кавказский регион ожидают серьезные трансформационные процессы, направленные на его дальнейшую интеграцию в мировую систему, препятствиями которой сегодня являются региональные конфликты. Мир вокруг Центрального Кавказа качественно изменился, и его политическим элитам решать, как им приспосабливаться к произошедшим изменениям.

 

Олег КУЗНЕЦОВ, кандидат исторических наук

 

Источник: http://azerros.ru

Похожие материалы

Ретроспектива дня