1 октября (или 14 октября по новому стилю) 1912 года в Царском Селе родился мальчик, в будущем выдающийся Человек с большой буквы.
Его незаурядность можно было бы предсказать уже с детства, потому что родителями его были Николай Степанович Гумилев, известный поэт и потомственный аристократ, в богатой родословной которого были и князья, и представители духовенства, и Анна Андреевна Ахматова, также известная поэтесса, которая передала сыну не менее богатый генетический букет интеллектуальных способностей.
При такой-то наследственности этого Человека должна была бы ожидать жизнь, полная творческих свершений и триумфальных почестей. Но, к сожалению, он родился не в том месте и не в то время.
Время же, в которое ему пришлось прожить свою жизнь, оказалось ужасным, если смотреть с позиции всемирной истории. В 1914 году вспыхнула Первая мировая война. Россия, как известно, в нее также была втянута. Более того, в 1917 году Россия вдруг взорвалась изнутри, пережив в феврале сначала буржуазную революцию, а затем в октябре и Октябрьский переворот, повлекший за собой многолетнюю гражданскую войну, которая обнажила архаичную сущность рабовладельческого государства, донесшего до ХХ века дремучие порядки тысячелетней давности.
Именно на это время и пришлась жизнь Льва Николаевича Гумилева, величайшего историка ХХ века, родившегося всего за пять лет до октябрьского светопреставления. Единственным утешением для него можно было бы назвать только то, что он все же пережил этот кошмар, дожив до его краха. Однако жизнь его я могу охарактеризовать только словом «кошмар».
Самым счастливым временем в жизни Льва Николаевича можно считать лишь его детство и отрочество вместе с бабушкой в глухой российской провинции, в имении Слепнево Бежецкого уезда Тверской губернии. С 1917 года они переселились из разоренной усадьбы в Бежецк.
В те времена не существовало таких развлечений, как радио, телевидение и интернет. «Чтение — вот лучшее учение», — изрек однажды Пушкин. И маленький Лев постигал мудрость и тайны жизни через чтение огромного количества книг, которые осмысливал своим неортодоксальным восприятием, обнаруживая в прочитанном часто то, что пропускал зачастую мимо своего внимания обычный, заурядный читатель.
Вот эта способность замечать в увиденном гораздо больше, чем при поверхностном взгляде, и сделала его великим ученым. Одновременно именно эта способность стала источником неприятия его некоторых идей и мыслей целым рядом ученых, особенно теми, кто был приучен следовать конъюнктурным установкам. Именно последнее и стало причиной всех его бед и лишений в дальнейшей его жизни.
Живя в Бежецке, Лев в первый раз пошел в школу лишь в 14 лет, то есть в 1926 году, и окончил ее, пройдя весь курс десятилетнего обучения за четыре года. В 1930 году он попытался поступить в Ленинградский университет, но не был допущен к экзаменам как сын «врага народа». Ведь его отец был расстрелян большевиками еще в 1921 году по обвинению в заговоре, хотя поэт Николай Гумилев был всегда далек от политики, никогда не выказывая своих политических предпочтений. Но для большевиков каждый дворянин был потенциальным врагом, которого следует уничтожать за одно только происхождение. Вот и 17-летнего Льва Гумилева по той же причине не допустили к получению высшего образования.
Мне, автору этих строк, очень хорошо известны тогдашние законы, потому что моя мать, ровесница Льва Гумилева, также в те годы поступала в Московскую консерваторию, но была вычеркнута из списка конкурсантов как дочь муллы (впоследствии Заслуженная оперная артистка).
Юный Лев Гумилев не впал в отчаяние. Памятуя мудрую китайскую поговорку «Лучше один раз увидеть, чем тысячу раз услышать», он завербовался подсобным рабочим, пять лет работая в различных географических и геологических экспедициях, благодаря которым смог побывать и в Саянах, и на Памире, и в Крыму. В 1934 году он все-таки стал студентом исторического факультета Ленинградского университета.
Выбор исторической науки для дальнейшего самосовершенствования оказался для него роковым, как показала дальнейшая практика. Пойди он в направлении естественных наук, его судьба сложилась бы иначе. Ведь такие естественные науки, как география, геология и целый ряд им подобных, располагаются гораздо дальше от политики, чем история.
Конечно, человеку одаренному, способному на неортодоксальные выводы и умозаключения, в любой науке творить гораздо сложнее, чем серой заурядности. Но такого специалиста, по крайней мере, трудно будет осудить по политической статье. А история — это наука, которой манипулируют политики, используя ее в качестве идеологического орудия.
Так что, выбрав историю, юный Гумилев тем самым подписал себе приговор быть вечным изгоем в этой стране. Ведь выявлять историческую правду, обнажая историческое уродство той страны, в которой живешь, — занятие неблагодарное и очень опасное, особенно в тоталитарной державе, перевернувшей все с ног на голову и претендующей на мировое господство.
Поэтому неудивительно, что начитанный и высоко эрудированный студент в тогдашней серой толпе студентов оказался белой вороной, превосходя по уровню развития не только сокурсников, но и некоторых преподавателей. Такого разительного и наглядного превосходства отпрыска дворянского рода над детьми пролетарских гегемонов высшая советская школа допустить не могла. Поэтому Льва Николаевича Гумилева советская система в 1938 году арестовала, вырвав из студенческой среды, и осудила на пять лет каторжных работ.
Куда только ни загоняли его после ареста, пытаясь сгноить в дебрях ГУЛАГа: и на строительство Беломоро-Балтийского канала, и в Норильлаг, где он был землекопом, горняком меднорудной шахты и даже геологом геотехнической службы. Но своей цели система не достигла: Гумилев выжил.
Однако по отбытии пятилетнего срока ему не позволили покинуть место заключения. Тогда он попросился на фронт. И осенью 1944 года (в день своего рождения) он добровольцем вступил в Красную Армию. Но система и здесь не оставила его в покое, определив прохождение военной службы в штрафном батальоне (а, как известно, в штрафбатах смертность была в несколько раз выше, чем в обычных военных соединениях).
Тем не менее провидение благоволило Гумилеву, он дошел до Берлина и закончил войну, что называется, в целости и сохранности. В одной из недавних работ о Гумилеве пишется: «Из-за неблагожелательного отношения начальства, несмотря на боевые эпизоды, дававшие основания к награждению, был награжден только медалями «За победу над Германией» и «За взятие Берлина».
Из воспоминаний Льва Гумилева: «К сожалению, я попал не в самую лучшую из батарей. Командир этой батареи старший лейтенант Фильштейн невзлюбил меня и поэтому лишал всех наград и поощрений. И даже когда под городом Тойпицем я поднял батарею по тревоге, чтобы отразить немецкую контратаку, был сделан вид, что я тут ни при чем и контратаки никакой не было, и за это я не получил ни малейшей награды».
Итак, Германия капитулировала, хотя Вторая мировая война продолжалась. Но продолжать службу в армии для уничтожения на этот раз Японии Гумилев больше не желал. Теперь он как участник победы над западным врагом мог вернуться к мирной жизни и заняться любимым делом.
Демобилизовавшись, он направился прямиком в Ленинград (а не в Норильск), подав сразу заявление на восстановление прерванной учебы в ЛГУ. Как фронтовику ему не отказали, и он уже в начале 1946 года блестяще окончил обучение, тут же подав заявление на поступление в аспирантуру Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР (что располагается в Москве). Здесь его также зачислили без особых проволочек.
Однако… коммунистические идеологи, вдохновленные боевыми победами на полях нескончаемой войны, не дремали. 14 августа 1946 года появилось знаменитое постановление ЦК ВКП(б), которое звучало так: «О журналах «Звезда» и «Ленинград», где резкой критике подверглось творчество Анны Ахматовой и Михаила Зощенко. Критика исходила из самого Кремля. А это значило, что указанные в постановлении персоны подлежат уничтожению (пока моральному).
И действительно, обоих знаменитых, известных всему миру писателей сразу же исключили из Союза советских писателей, заодно лишив их средств к существованию, так как запретили их публиковать, и сняли с карточного довольствия (это в голодный-то 1946 год!).
Естественно, холуйское окружение Кремля поспешило и Льва Гумилева срочно исключить из аспирантуры с мотивировкой «в связи с несоответствием филологической подготовки избранной специальности»(!). Ну что тут можно сказать?!
С голоду Лев Гумилев в результате этих действий коммунистического режима, конечно, не умер. Даже наоборот, 28 декабря 1948 года (то есть через два года после исключения из аспирантуры) он защитил в ЛГУ диссертацию на степень кандидата исторических наук по теме: «Подробная политическая история первого тюркского каганата». Только после этого он был снова принят на работу в системе научных организаций, а именно научным сотрудником в Музей этнографии народов СССР.
Коммунистический режим Страны Советов воспринял это возрождение Гумилева как пощечину. Поэтому не прошло и года, как Гумилева снова арестовали (7 ноября 1949 года) и осудили на этот раз «особым совещанием», засадив на 10 лет. Мотивировка формулировалась так: «за подрывную деятельность».
В чем же выражалась эта подрывная деятельность? Ответ здесь простой: Гумилев как добросовестный и честный исследователь, изучая историю страны, прежде всего заботился о правдивости исторических фактов. И добывая их, делал соответствующие фактам выводы.
Естественно, он, согласно обычаю, публиковал в научных изданиях эти свои результаты исследований. Но беда в том, что сами факты истории шли вразрез с пропагандистскими лозунгами коммунистических правителей. Поэтому научные выводы ученого Гумилева были восприняты как подрывная деятельность против идеологической пропаганды правящей партии. Ведь в коммунистические времена пропаганда строительства так называемого коммунистического общества как самой прогрессивной государственной и социальной формы устройства человечества была главной целью, которой подчинялось решительно все.
И эта пропаганда, исходящая из Кремля и Лубянки, насаждалась вопреки, во-первых, здравому смыслу, а во-вторых, вопреки историческим фактам. Великий теоретик коммунизма, коим повелел называть себя Сталин, на самом деле был безграмотным и деспотичным неучем, чтобы удержаться у власти и обезопасить себя от критики, он уничтожал целенаправленно и методично всю интеллектуальную часть населения страны.
Отбывать наказание строптивого ученого на этот раз отправили в концлагерь особого назначения в местечко Шерубай-Нура, что около Караганды (в Казахстане).
Тем временем в марте 1953 года умер Сталин. Его смерть ознаменовала начало конца политики паранойи. На судьбу Гумилева это событие повлияло. Не сразу, а несколько лет спустя.
Сначала его перевели из лагеря особого назначения в лагерь Междуреченска, что в Саянах, в Кемеровской области. А 11 мая 1956 года его взяли и реабилитировали… по причине отсутствия состава преступления. Вот так. Оказывается, никакого преступления-то и не было. «Сидел» же 7 лет, видимо, просто так, а точнее, потому, что знал, что никакого коммунизма в России никогда не будет.
Он же еще от природы был неглупым мальчиком, ставшим затем зрелым ученым-историком. По рождению смелый и прямой, он открыто высказывал свои мысли в научной печати. А такое инакомыслие в тоталитарном государстве недопустимо. У нас можно было думать только так, как поучал «великий вождь и учитель». И все раболепно долдонили: «Да здравствует коммунизм! Да здравствует Сталин!».
Лев Гумилев этих дурацких лозунгов принципиально никогда не произносил. За что и подвергался бесконечным репрессиям.
Выйдя в очередной раз за пределы колючей проволоки, снова вернулся в Ленинград и устроился библиотекарем в Эрмитаже. Окруженный, наконец, заветными книгами, с головой погрузился в любимую стихию. Результатом такого самозабвенного творчества явилась работа под названием «Древние тюрки VI — VIII веков», которая была выдвинута как диссертационная на соискание научной докторской степени по истории.
Завершив диссертационную работу по истории, снова погрузился в давно вынашиваемую проблему по происхождению и эволюции этносов Земли. В процессе работы над этой темой выдвинул и доказал (в 1965 году) теорию пассионарности этногенеза. Итогом многолетнего труда явилась новая диссертационная работа, отнесенная к сфере уже географии, которая была названа «Этногенез и биосфера Земли». Защита прошла в 1974 году на соискание звания на этот раз доктора географических наук.
В промежутке между этими событиями произошли два других события в личной жизни Льва Николаевича. Первое — это смерть в 1966 году его знаменитой мамы, Анны Андреевны Ахматовой. Похоронена она была на известном кладбище в Комарово, под Ленинградом. А в 1967 году Гумилев оформил брак с художницей Натальей Викторовной Симоновской (09.02.1920 — 04.09.2004), жившей в Москве. Сам же Лев Николаевич продолжал ютиться в коммунальной квартирке в Ленинграде вместе с соседом — тихим пьяницей. Однако на быт он никогда не жаловался, считая, что по сравнению с привычными тюремными условиями ленинградская комнатушка была равносильна хоромам.
Тем временем молва о нетипичном ученом, создателе теории пассионарности, которую тот выпестовал, пройдя муки ада в коммунистических концлагерях, стала распространяться сначала в ученых и студенческих сферах, а затем вылилась и на остальные слои интеллигенции. Быстрому распространению этой молвы поспособствовала и так называемая хрущевская оттепель, которая породила диссидентское движение 1960-х годов. Научные труды Гумилева стали читать люди, даже далекие от науки.
Особенно популярным стал Гумилев в тюркской среде. Там он превратился в кумира. А для многих представителей репрессированных тюркских народов он стал духовным отцом и примером для подражания в борьбе за отстаивание попранных национальных и гражданских прав.
Такая неожиданная для режима популярность бывшего изгоя не на шутку забеспокоила власть предержащих. Но вернуться к сталинским методам для очередной расправы с воскресшим «врагом народа» уже не позволяла меняющаяся на глазах общественно-политическая обстановка.
Тогда в недрах Лубянки после указующего перста из Кремля родилась новая форма уничтожения «классового врага», а именно: сверху была спущена тайная установка: дискредитировать Гумилева как ученого. Была проведена работа с некоторыми профессорами-коммунистами, занимающими высокие посты в научных кругах (директора НИИ, а также и некоторые холуи от науки, жаждущие карьерного роста), чтобы они обрушились с критикой на Гумилева и с позиций науки развенчали авторитет неугодного властям ученого.
Что же касается меня, то я в 1960-1970 годы как раз находился на острие науки — преподавал в университете, делал научные открытия, будучи аспирантом, писал научные статьи, в которых беззастенчиво развенчивал халтуру коммунистических прихлебал от науки. В общем, вел активный образ жизни. И, естественно, живо интересовался судьбой Гумилева и его научными работами.
Живя в Москве, часто посещал Ленинград, пару раз навещая могилу Анны Ахматовой, с очень большим вкусом оформленную ее сыном Львом. Но с самим Гумилевым тогда еще не был знаком, хотя говорить о нем приходилось с разными людьми, среди которых встречал и ярых его противников. Но в этих дискуссиях я как географ легко подминал под себя своих оппонентов, пользуясь профессиональными географическими знаниями. Тем более что моими оппонентами почему-то оказывались дилетанты, которые просто ненавидели Гумилева. Вот и все. Других доводов привести не могли. Лишь гораздо позже я понял, в чем тут дело.
Познакомился же с Львом Николаевичем я только в 1982 году. Причем инициативу знакомства со мной проявил именно он. А дело было так.
В 1982 году я случайно прочитал в журнале «Молодая гвардия» критическую статью на роман В.Чивилихина «Память», подписанную доктором исторических наук А. Кузьминым. Как потом узнал, Аполлон Кузьмин, будучи директором Института истории СССР и заместителем редактора журнала «Вопросы истории», являлся, что называется, «лицом, приближенным к императору», сталинистом по убеждениям и методам «научного внушения». В этой статье он, следуя указаниям КГБ, беспардонно поносил Гумилева.
Прочитав этот пасквиль, я не стал молчать, и обрушился с разгромной статьей на этого холуя от науки, где корректно показал его полную некомпетентность в вопросах истории. Под заголовком «Открытое письмо» статью отправил в редакцию «Молодой гвардии», подписавшись одним из своих псевдонимов, а другую копию послал Гумилеву. Через некоторое время мне позвонил по телефону сам Лев Николаевич и пригласил меня к себе в гости в московскую квартиру. Оказалось, что мы с ним живем на одной улице — на Зеленом проспекте. Только я в самом ее начале, а он с женой — в конце. Так мы с ним и познакомились, а заодно и с его женой Натальей Викторовной.
Сразу же стали говорить о моей статье. «Должен вам сказать, Эрик, что вы написали гениальную статью, — начал он. — Но только хочу предупредить вас, что если на Лубянке узнают автора ее, то вас непременно посадят». — «За что? За гениальность?» — отшутился я. — «К сожалению, вы недалеки от истины, — продолжал Лев Николаевич. — Но если серьезно, то привлекут вас за содержание вашей статьи. За подобные мысли меня сажали уже шесть раз: два раза на большие сроки, а четыре раза — на короткие». — «Но сейчас ведь уже не сталинские времена», — попробовал возразить я. — «А чем Андропов лучше Сталина? — с горькой усмешкой спросил Лев Николаевич. — Вы знаете, что на меня сейчас ополчились четыре научно-исследовательских института». — «Ничего, не сокрушайтесь, Лев Николаевич, — сказал я, — за вас зато горой стоят все тюрки Советского Союза. Таких ваших отчаянных союзников, как я, со временем станет гораздо больше. Я это замечаю уже по крымским татарам».
Беседуя, я провел в гостях у Гумилева и его жены несколько часов. К великому моему сожалению, Лев Николаевич оказался провидцем. Меня действительно посадили через несколько месяцев после нашей встречи. На четыре года, которые я отсидел, как говорится, от звонка до звонка. Но формально судили меня не за политику. В те годы у нас в стране по заявлению Хрущева политических заключенных не существовало.
Прежде чем меня загнать в концлагерь, на Лубянке долго ломали голову, ища повода. Дважды заявлялись ко мне с обыском, унося по два мешка желанного компромата. В конце концов ничего лучшего не смогли придумать, как осудить меня за хранение малокалиберных патронов. Это меня-то, в те годы профессионального охотника, которому госпромхоз выдавал каждый год эти патроны в несчетном количестве!
При этом почему-то коммунисты не посадили ни одного промысловика Советского Союза, а только меня. Так что ежу понятно, что меня осудили не за патроны, а за мое диссидентство, вот за что я отсидел 4 года, с 1983-го по 1987-й.
В бурные 1990-е годы, когда я работал уже чиновником в Министерстве по делам национальностей, один честный кагэбэшник сообщил мне доверительно, что знает о существовании секретного досье на меня в архивах Лубянки, которое фигурирует под названием «охотник». Вот так меня там окрестили.
Все это я сообщаю для тех читателей, которые хотели бы узнать, за что коммунисты гнобили Льва Гумилева (а заодно и меня). Для этого читателям достаточно ознакомиться хотя бы только с одним моим «открытым письмом коммунисту-мракобесу», которое так понравилось Гумилеву. Это письмо можно найти как в интернете на моем сайте, так и в одной из моих книжек, изданной в середине 1990-х годов («Противостояние продолжается»).
После смерти Андропова, а особенно когда воцарился у власти Горбачев, жить в стране стало свободнее. А с развалом СССР и роспуском КГБ Гумилева вообще оставили в покое, ведь заботиться о поддержании коммунистической идеологии отпала всякая необходимость. Популярность Гумилева сразу взлетела до небес. На ленинградском телевидении в программе «Зеркало» он стал вести открытые лекции. Книжные издательства стали срочно печатать труды Гумилева, выпуская их огромными тиражами, которые исчезали с прилавков магазинов моментально. Ленинградский горсовет срочно выделил ему отдельную квартиру, переселив из вонючей коммуналки. Ведь к Гумилеву зачастили авторитетные персоны из заграницы, и было посему негоже показывать его нищенское состояние.
Но, к сожалению, дни жизни Льва Николаевича были сочтены… по причине нечеловеческих условий, выстраданных в коммунистических концлагерях. 15 июня 1992 года, не дожив четырех месяцев до своего восьмидесятилетия, он умер. Похоронили его на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
В 1996 году по инициативе президента Казахстана Нурсултана Назарбаева именем Л.Гумилева был назван Евразийский национальный университет, располагающийся в столице Казахстана Астане. В стенах университета в 2002 году был создан музей-кабинет Л.Гумилева. А в августе 2005 года в Казани, столице Татарстана, «в связи с днями Санкт-Петербурга и празднованием тысячелетия города Казани» Льву Гумилеву был поставлен памятник, на постаменте которого выбиты слова: «Русскому человеку, всю жизнь защищавшему татар от клеветы».
Се ля ви, как говорят французы. Такова жизнь.
Эрик КУДУСОВ,
газета «Голос Крыма»,
№ 41 (979) от 12.10.2012