Нам необходимо созвать Курултай

Продолжение. Начало в №№ 1-42 (305-346)

ВЕРОЯТНОСТЬ АРЕСТА 

ЧЕЛЕБИ ДЖИХАНА

15-17 июля на севере Крыма — в Мелитополе, подчиненном ему административно, вспыхнул мятеж, сопровождавшийся поджогом спиртовой фабрики и массовыми грабежами, на подавление которых Керенский направил своего полномочного представителя в Крыму губернатора Таврии Богданова и наших солдат. Но солдаты и офицеры заявили, что без разрешения нашего Исполнительного комитета не покинут пределов Крыма. Обстановка накалялась. Нельзя было перенести и намеченную вместе с Аметом Озенбашлы поездку в Киев. Всю ночь перед предстоящим выездом, до самого рассвета, мы анализировали сложившуюся ситуацию. В тот день близкий нам человек тайно передал о готовящемся российскими государственными властями аресте Челеби Джихана, что он, со своей стороны, твердо решил, препятствуя аресту, защищаться от исполнителей до последнего патрона. Позволить арестовать себя он воспринимал как попрание национального достоинства; в сопротивлении же этому видел национальный долг. Я пытался убедить, что факт его ареста будет нам только на руку, потому что народ не останется равнодушным — поднимется весь Крым, а наша национальная воля и вера, всколыхнувшись, воспрянут с еще большей силой; тогда как оказанное им сопротивление, с какой бы стороны это ни рассматривать, ничего, кроме вреда, не принесет. Он отказался от намерения только после жесткого условия: если он не примет моего предложения, то, несмотря на необходимость поездки в Украину, я тоже останусь с ним, и мы вместе будем держать оборону.

НАМ НЕОБХОДИМО СОЗВАТЬ КУРУЛТАЙ

Только судьба могла озарить мыслью, перед которой невозможно было устоять при решении этого вопроса. С некоторых пор мы с Челеби Джиханом обдумывали, к какой из государственных структур отнести нашу национальную автономию: то ли к российскому правительству, то ли управлению религий министерства внутренних дел. Усиление в России анархии и развал государства настолько обнадеживали в том, что никакого центра не останется, а потому для самоорганизации нашего народа я видел необходимость созвать КУРУЛТАЙ.

Той ночью, завершив наш долгий и оживленный спор с Челеби Джиханом, я вытянулся на канапе в его комнате . Он не ложился, был взволнован — несмотря на данное мне слово, его все еще не оставляла мысль о сопротивлении предстоящему аресту. Резко поднявшись, я вновь усадил его за стол. Глядя в его ясные и спокойные глаза, объяснил, как ему нравилось, короткими и точными фразами, что с началом распада России нам необходимо укрепить силы для противостояния анархии; чтобы наш народ оставался хозяином своей судьбы, нам столь же необходимо на основе выборов, соответствующих избирательной системе, связать его с одной из центральных организаций; в этом случае, если центр российского правления устоит, то будет вынужден еще более считаться с нашей центральной организацией, если не устоит, — то организация станет фундаментом нашей независимости, и окончательно подытожил все сказанное словами: «Нам необходим КУРУЛТАЙ!»

Во всей моей жизни, нигде и ни на кого мои мысли или слово не воздействовали так, как это слово — «Курултай» — подействовало тогда на Челеби Джихана. Разом вскочив с места, он в волнении поздравил меня. Мы обнялись, будто свиделись вновь после долгой разлуки, преодолев тысячи испытаний. Глаза Челеби Джихана светились восторгом… Он попросил только, чтобы эту мысль и это слово я до поры никому не раскрывал.

Созвать Курултай… Теперь Челеби Джихан, несмотря на все опасности, возьмется за претворение этой идеи. В твердости его решения не было никакого сомнения. Теперь я спокоен. Только жаль, что это счастливое душевное равновесие пришло очень поздно.

Настало утро. Несмотря на бессонную ночь, мы не были уставшими и разбитыми. Челеби Джихан заварил кофе. Наскоро перекусив, вышли на улицу. Пройдясь по парку, подышав свежим воздухом, уже направились, было, в Комитет… Но в это самое время с нами поравнялся сверкающий чистотой превосходный фаэтон с резвыми лошадьми, грациозно цокающими по мостовой. Челеби Джихан тут же остановил его, распорядившись извозчику везти нас в большой парк в получасах езды от города.

ИСКУСНЫЙ СКРИПАЧ

И снова необыкновенной милостью судьбы я вспоминаю небольшой сюрприз в этом саду. В тот день я услышал самое прекрасное исполнение нашей народной музыки, — молодой чингене, одиноко прогуливаясь по дорожкам, играл на скрипке, сам для себя…

Эта случайная встреча настолько подействовала на Челеби Джихана, а протяжная печальная мелодия так потрясла нас, что мы остановились, застыв на месте, не решаясь заговорить, чтоб не потревожить скрипача.

Когда Челеби Джихан попросил его исполнить одну из старинных крымских мелодий, тот заметил: «Ооо, я вижу, тебе знакомы жемчужины нашей музыки. От кого ты слышал эту мелодию?» Я уже не помню названия этой песни, но ее слова и мелодия так дополняли друг друга, как кисточка феску. Поистине, это было превосходное исполнение… Мелодия отзвучала. Протянутым Челеби Джиханом десяти рублям музыкант удивился. Но когда понял, что это благодарность не столько за музыку, сколько артистизм, глаза его засияли благодарностью. Уверен, его обрадовала не столько немалая сумма денег, сколько высокая оценка его мастерства. Это был, действительно, во всех отношениях искусный скрипач.

Мы вернулись в Центральный комитет, я пошел в свой отдел, в бюро вакуфов. Пригласив Сеит Джелила Хаттата, сказал о предстоящем на некоторое время отсутствии в связи со срочным выездом в Украину и о возможном на этих днях аресте Челеби Джихана. Договорились о необходимых на этот случай действиях. Сеит Джелила тоже обрадовал отказ Челеби Джихана от мысли оказать сопротивления при аресте, он выразил уверенность в благополучном разрешении ситуации.

ОТНОШЕНИЯ КРЫМА И УКРАИНЫ

Мы внимательно отслеживали структуризацию национального движения Украины, учреждение Центральной Рады, действия украинцев по реализации территориальной автономии и, наконец, созданием национального правительства — Генерального Секретариата. Подступившая отовсюду анархия всей очевидностью доказывала несостоятельность наших намерений сохранить свою страну на договорной основе с русскими, с российскими органами власти, — это поставило нас перед необходимостью более тщательного изучения национального движения украинцев.

Вместе с Аметом Озенбашлы … июля мы выехали из Акмесджита в Киев. Цель очевидна: какова сущность идей украинцев? Где центр принимаемых решений? Какие у них политические течения? Как их идеи воспринимает народ и насколько лидеры связаны с народом? В каком состоянии их вооруженные силы?

В Киеве мы встретились с Председателем Рады — Национального Собрания профессором Грушевским, Председателем Генерального секретариата Винниченко, секретарем (министром) иностранных дел Шульгиным. Эти встречи, вместе с присутствием на одном из собраний Рады, ознакомлением и анализом содержания украинской печати, издаваемой в Киеве, Европе, в особенности, Австрии и Львове, довольно прояснили политическую ситуацию в Украине.

ПРОФЕССОР ГРУШЕВСКИЙ

Наши встречи и наблюдения убедили нас в том, что организатором и руководителем всего этого движения был профессор Грушевский. Седобородый, с вдохновенным лицом и небольшими подвижными глазами, энергичный и решительный, он вызвал наше удивление и восхищение своей неутомимой деятельностью.

Крупнейший историк Украины, ранее готовивший кадры образованной молодежи во Львовском университете, сейчас в Киеве отдавал все свои силы на создание новой истории Украины. Он, несомненно, лучше других понимал значение исторического наследия, лучше других мог наметить цель устремлений и определить кратчайший путь к ней.

Он довольно спокойно слушал наши поздравления по поводу возрождения национального духа Украины, и нашей с ними солидарности, краткий обзор политической ситуации в Крыму, однако при словах: «Россия определенно скатывается к анархии. Мы должны своими силами спасти свое отечество… Нас крайне беспокоит его судьба», — вмиг оживился и, оглаживая бороду подрагивающей рукой, произнес: «Анархия… Анархия… Как знать, может, она и есть наш истинный союзник…», — выразив этим свою полностью совпадающую с нашей веру, что русская революция приведет Россию к распаду, в связи с чем всем нерусским народам необходимо теснее сплотиться и создать свои вооруженные силы; все это будет тяжело, осознавал он, особенно для Украины, — она может оказаться в еще более страшном положении, но, несмотря на все, наш национальный долг в использовании всех возможностей для разрушения российского центризма.

ШУЛЬГИН

После Грушевского самое положительное впечатление произвел Шульгин — молодой человек высокого роста, худощавый, с располагающим открытым взглядом. Несмотря на молодость, он не так эмоционален и активен как Грушевский. Это был серьезный человек, слова которого внушали доверие. Возможно, мы его несколько идеализировали, но в сравнении с другими он был более скромен и сдержан в чувствах.

ВИННИЧЕНКО

Винниченко же произвел самое странное впечатление. С утонченной привлекательной аристократичной внешностью и задумчивым взглядом, немногословный, вместе с тем неопределенный в высказываниях, он производил впечатление усталого человека, который, поневоле смешавшись с толпой, безвольно следовал ее течению. В отличие от Грушевского, Шульгина и даже депутатов Рады, он не пытался ни понять нас, ни быть понятым нами. Генеральный секретарь, то есть глава украинского национального правительства, его можно было сравнить не с актером, исполняющим ведущую роль, а со зрителем, наблюдающим и анализирующим происходящее на сцене из собственной ложи. Физически он находился в здании правительства. Государственные проблемы занимали его мысли по мере необходимости. Однако духовно он был в совершенно ином мире. Где он был, какой идее следовал? Может — нигде и никакой? Нельзя было понять даже этого.

Известный романом «Честность с собой», Винниченко, без сомнения, как личность был тесно связан со своим народом, украинской культурой. Однако, как политик не был готов к этой важной роли. Душа его также была противоречива. Провозглашая очищение от страстей, он сам уверовал в собственную непогрешимость, на деле же относился к категории людей, занятых превыше всего собой и собственной славой. Не хочу сказать, что он не был связан с украинским национальным движением. Только этой связью более, чем верой, владел оппортунизм. Больше, чем быть занятым работой, генерировать идеи, давать им силу и ход, он оставался в собственном мире в плену собственных фантазий.

Перевод с турецкого: Шефика АБДУРАМАНОВА

Продолжение следует…

Нарастание анархии — большевики

Продолжение. Начало в №№ 1-41 (305-345)

Конгресс муфтиев в Уфе

В эти дни, получив телеграмму с приглашением Челеби Джихана на съезд муфтиев мусульман России в Уфе, мы несколько дней обсуждали наши видения и предложения на предстоящих дебатах. Заслуживало внимание предложение Челеби Джихана о строительстве в Казани университета для всех мусульман России. Он с таким увлечением принялся за разработку этой темы, что, проработав несколько ночей, подготовил основательный проект. Других вопросов обсуждения сейчас я не припомню, но нашими основными убеждениями были — укрепление национальных истоков и морального духа нашего движения, максимальное обретение прав, поддержка партий, что реально могли осуществить революцию, ослабив российский централизм.

На время отсутствия Челеби Джихана комитет принял решение возложить на меня обязанности муфтия и возглавить министерство. Работа съезда продолжалась около трех недель, не менее этого радостного события меня обрадовал и приезд Челеби Джихана. Когда в комитете слушали его отчет об увиденном в Уфе, особой атмосфере братского единства, различных выступлениях и предложениях, встрече с Алимджаном Баруди, — у всех нас на глазах проступили слезы радости. /…/

Газета «Миллет»

В июне Абляким Ильми поделился своими намерениями издавать газету «Кirim Ocagi» («Крымский очаг»). Вели Ибраимов сообщил, что в Кефе имеется типографский станок, попросив моей помощи в его приобретении и доставке. Я помог, чем смог. Естественно, я знал, что противников этой газеты наберется немало, но нисколько не сомневался и в том, что, несмотря на критику и споры, она состоится. Особенно я был уверен в Аблякиме Ильми — в национальных вопросах он никогда не свернет на ложный путь.

Российские газеты, а именно, органы умеренных либералов «Крымские известия» и «Южные ведомости», главным редактором которых был доктор Пасманник, развернули против нас ожесточенную критику. Автором большинства этих провокационных статей был Аббас Ширинский. Более того, зачастив статьями, будто мы являемся противниками русских и русской культуры вообще, настраивал их против нас.

Нами все еще не было отлажено собственное издательство. Газета «Терджиман» во главе с главным редактором Асаном Сабри Айвазовым активно поддерживала нас, публикуя и отстаивая наши мнения и решения. Однако, у «Терджимана» был свой святой исторический путь — предназначение этой газеты было в объединении огромного исламского и тюркского мира. Потому ему надлежало быть выше всех революционных ураганов.

По этой причине нашему центру необходимо было издавать параллельно две газеты: одну на русском, другую — тюркском. Исходя из этого, Комитет принял решение в короткие сроки создать типографию и приступить к изданию газеты. Претворение этих задач было возложено на меня. Несмотря на чрезмерную загруженность делами вакуфа и комитета, по настоянию комитета, в особенности, Челеби Джихана, я принял это. В этом деле мне помог наш близкий товарищ Осман Акчокраклы, с обстоятельного осмотра и одобрения которого мы приобрели типографию на улице Пушкина, с просторными помещениями и хорошими станками.

С 20 июня Абляким Ильми приступил к изданию газеты «Къырым оджагъы» как независимого органа. С 27 июня под руководством Асана Сабри Айвазова началось издание газеты «Миллет» («Нация»). А через месяц Халил Чапчакчи и Али Баданинский приступили к выпуску газеты «Голос татар» на русском языке, предназначавшейся, в основном, для информирования русской общественности. Интриги и клевета на нас в русской печати привели к серьезному охлаждению отношений между нашим народом и русским населением, мы считали необходимым предотвратить это.

Занимаясь лично всеми деталями издательского дела, типографским набором, я настолько втянулся в это дело, что, несмотря на всю занятость, ежедневно, будь то ранним утром или поздним вечером, непременно заходил в типографию. Когда же приходилось бывать за пределами Акмесджита или Крыма, по возвращении я в первую очередь старался попасть, опять же, в типографию.

Стать журналистом, служить на этом поприще своему народу — было моим идеалом. Еще в Париже ради этого я приступил к изучению журналистики. А теперь у нас уже есть собственное издательство и газеты. Ежедневно с товарищами я обсуждаю политические новости, часто пишу статьи в газеты «Миллет» и «Къырым оджагъы».

Изучая полную подшивку газет «Ватан хадими», из различных проблем, волновавших нашу молодежь 1905 года, особое внимание я уделил земельной проблеме, освещаемой в статьях Абдурешита Медиева. Несмотря на чрезвычайную занятость, я тщательно изучал произведения русских революционеров по этому важному вопросу и после 1905 года; анализируя разные точки зрения, публиковал и свои статьи, стараясь, насколько возможно, придать им научное обоснование, ссылаясь на источники. Еще одной сложной стороной издательского дела была нехватка бумаги. Мы испытывали острую нужду не только в выпуске газет, но и издании школьных учебников. Для приобретения бумаги мы использовали любые возможности не только в Крыму, но и за его пределами. Привозили ее из Одессы, Харькова, пополняя запасы. Все эти заботы отнимали много времени, но они не смогли помешать моей основной деятельности.

Ввиду того, что единственным оружием, от которого зависел наш успех, — была печать, она имела для нас архиважное значение.

Нарастание анархии — большевики

В то время как мы в Крыму, разрешая национальные проблемы, старались все больше сплотить наш народ в организованную систему, волны анархизма, как мы и предполагали, с каждым днем все больше захлестывали страну. Было очевидным, что численность большевиков и охват их деятельности возрастали повсеместно.

Тридцатого мая под влиянием большевиков матросы Кронштадта подняли мятеж. Двадцатого июня произошло мощное восстание на Черноморском флоте, Колчак подал в отставку. Шестнадцатого июля в Петрограде произошло крупное вооруженное восстание большевиков. Двадцатого июля вместо свергнутого правительства Львова премьер-министром был назначен Керенский. С каждым днем слабели позиции на фронте, ужесточение германских атак приводило к ужасающим последствиям.

Распространение русской революции, воздействие демагогии все более и более подталкивали народ и солдат к анархии, стравливали друг с другом интеллигенцию. Все катилось к пропасти. Не был создан ни один авторитетный орган, способный удержать государство и страну. Центральный Совет и Керенский с целью исправить позиции фронта и революции больше разглагольствуют, нежели действуют. Даже в Петрограде, центре революции и столице государства, все понимали необходимость создания идейно сознательной и преданной революции вооруженной силы.

Наши солдаты

Опасения, что и Крым может быть втянут в эту анархию, беспокоили меня более всего. Воспользовавшись распоряжением Керенского в Акъяре о назначении командиров над нашими солдатами из наших же офицеров, мы приступили к формированию солдат в национальные организации. Провели собрания с офицерами. Приняли решение о проведении ими собраний в каждой казарме. Из расчета, что наших сил в Акмесджите явно недостаточно для предотвращения выступления оппозиции, стали изыскивать пути возвращения на родину наших эскадронцев, дислоцированных ныне в Херсоне и Новогеоргиевске.

Размещение наших пехотных частей в отдельные казармы и укомплектование командным составом из наших же офицеров вызвало крайнее возбуждение в среде преданных численно доминирующей нации и самих русских, не признающих никаких прав за другими народами. Между тем, мы в то время думали и о том, как, договорившись с ними, спасти страну от анархии.

Попытка выехать в Стамбул

С неотвязно терзавшими меня мыслями о все усиливающейся очевидности приближения России к краху и невозможности договориться в Крыму с русскими, я поделился с Челеби Джиханом. Сколько бы мы ни собирали воедино наши силы, для спасения нам необходима была помощь извне, из Турции. И общее положение России, и та удручающая перспектива, в которой может оказаться Крым, диктовали необходимость заранее поставить в известность об этом Турцию. Согласовав это с Челеби Джиханом, я стал изыскивать возможность выезда. Но, к сожалению, в то время во всем Крыму среди нашего народа не было ни одного не только сколько-нибудь мощного моторного, но и парусного судна. Была возможность, не вызывая подозрений, купить у одного русского из Гурзуфа небольшой моторный катер. Но, когда выяснилось, что мы не сможем приобрести достаточное количество бензина, отпал и этот вариант. Несмотря на это, мы решили в ближайшее время по суше переправить в Турцию нашего надежного товарища из Силистрии Этхем Фейзи бея, всей душой преданного идее тюркства.

Для этого ему необходимо было достать иранский паспорт. Это могло быть по силам Вели Ибраимову, имевшему широкие связи. Ему самому я объяснил, что в связи с ухудшением положения не мешало бы разузнать окружающую обстановку, для чего я вскоре выеду в Украину, а Этхем Фейзи бей на Кавказ, но, во избежание излишнего внимания, ему не мешало бы выехать с иранским паспортом, попросив его поспешить с этим. Хотя мы полностью доверяли Вели, не было никакой необходимости открыто рассказывать ему обо всем. Через неделю Этхем бей выехал с иранским паспортом, с вклеенной в нее фотографией. Всей душой признателен и благодарен ему за то, что он принял наше предложение. Я настолько привязался к нему, что в течение всего его пути, пока он благополучно не добрался до обусловленного места, молился, чтобы Танры хранил его.

Перевод с турецкого: Шефика Абдураманова

Продолжение следует…

Аудиенция у Керенского

Продолжение. Начало в №№ 1-40 (305-344) 

Только голову понапрасну расшибешь

В разгар работы Конгресса на одном из заседаний, проводимом под моим председательством, ко мне подошел один из сотрудников и вполголоса сказал о неком господине в соседнем кабинете, желающем видеть меня незамедлительно ввиду того, что торопился на поезд. Перепоручив председательство другому члену президиума, я вышел. Передо мной стоял мой старый друг, которого я никак не ожидал здесь увидеть — Джелял Коркмазов. Как и все русские революционеры в эмиграции, он, наконец-то, изыскал возможность выехать из Франции, остановившись здесь проездом на Кавказ. Узнав о Конгрессе и моем участии в его работе, он поспешил встретиться. Сразу перешел к сути: «Джафер, все, что вы здесь делаете — все это впустую. Очень скоро большевики возьмут Россию в свои железные руки. И все это стадо баранов не будет иметь никакого политического смысла. Вместо того, чтобы возиться с ними, переходи к большевикам. Это тебе мой окончательный совет. Примешь — я сведу тебя с Центральным Комитетом большевиков…». Тогда я категорически не верил в возможность большевиков взять власть в свои руки; если бы это и случилось, я не представлял, что они смогут удержаться. Касаясь вопроса с этой стороны, я возразил Джелял бею: «Наша опора — народ, и мы должны сформировать его в политически значимую силу». Не задерживаясь долее, Джелял бросил в сердцах: «От тебя никакого толка нет. Только голову понапрасну расшибешь».

Фатих Керими

В Москве представилась возможность еще ближе узнать Фатиха Керими бея, произведения и статьи которого в газете «Vakit» («Время») открыли мне богатство его внутреннего мира. Во время Балканской кампании он уезжал добровольцем в Стамбул, еще он учительствовал в Крыму, в Дерекое, — для выражения почтения и благодарности нашего народа я пригласил его от имени нашей делегации на чай. Для всех эта встреча стала полезной и радостной. Между нами завязалась задушевная беседа. Он высказывал свои комментарии относительно различных тем — национальных, культурных, экономических, политических.

Со слов Фатиха эфенди складывалось впечатление, будто он не очень полагается на революцию. Им неоднократно повторялась мысль о невозможности предугадать, на чем она остановится. Хотя он не говорил напрямую о слабости российской интеллигенции в управлении государством, в частности, в этатизме, это следовало из его слов. Нам, по его мнению, в противовес этому необходимо было еще более укрепить и форсировать национальное движение.

Из всей интеллигенции, с которой я был знаком на то время, Фатих эфенди был настолько выдержан, свободен от соблазнов и искушений, что в моем восприятии его нравственная чистота была возвышена до уровня, заслуживающего благословения истории. Неизгладимое впечатление оказали на нас его утонченность и благородство, особенно, скромность. Одним из тех, по ком в своей жизни я сожалел от недостатка общения, был, несомненно, Фатих Керими.

Усеин Баданинский

Едва отзвучали обсуждения важнейших вопросов, как попрощавшись с товарищами, я уехал в Петроград. Одной из целей поездки было приглашение в Крым братьев Алим-Сеита с Мен-Сеитом и Усеина Баданинского, популярного в художественных кругах России своими миниатюрами.

В революцию 1905 года Мен-Сеит был в Крыму заметной личностью, но к настоящему времени разуверился и в самой революции, и в результатах нашей деятельности. Его интерес к этому заметно угас. Мне он в этом не признался, но я почувствовал это с его слов. Вместе с тем, что горячо поддержал идею возвращения в Крым Усеина Баданинского, сам ни в какую не хотел расставаться с Петроградом. Хотя понимал, что северная столица очень скоро может стать ареной крупных потрясений. Но не мог решиться оставить этот город и свое дело, чтобы снова оказаться в вихре событий, которые завершатся неведомо чем.

Усеин Баданинский был для нас крайне необходим. В Крыму не было ему равных как в просветительской работе, так и в сборе этнографических материалов. Меня очень обрадовал его столь живой отклик на предложение вернуться.

Несколько дней, проведенных в Петрограде, колыбели революции, пошли на пользу. Обсуждая с товарищами складывающуюся ситуацию, я с тревогой понимал, что русская революция, действительно, зайдет очень далеко.

Как и Джелял Коркмазов, Мен-Сеит тоже верил, что к власти придут большевики. Но, в отличие от него, не верил, что они продержатся долгое время.

Еще в Петрограде я стал серьезно задумываться о совершенствовании нашей организации в такую силу, что смогла бы спасти наш народ от надвигавшейся волны анархизма. Из Петрограда выехал в Москву, оттуда вместе с товарищами вернулся в Крым.

Московский Конгресс окончательно укрепил наш моральный дух. Вместе с уверенностью в правильности нашего пути и убежденностью, что мы на нем не одиноки, обсуждение вопросов о форме государственного правления, земле и положении женщин упрочило наши позиции. Объявление решений Конгресса и их распространение нашими товарищами по всем уголкам Крыма оказалось достаточным, чтобы наша оппозиция на какое-то время приумолкла.

С поезда я прямиком направился к Челеби Джихану. Резюмируя сложившуюся ситуацию, я сказал ему о необходимости обдумать и приступить к действиям по укреплению нашей организации в реальную силу.

Съезд учителей

Незадолго до подготовки к Конгрессу мусульман нами было принято решение о проведении в Акмесджите в начале мая съезда учителей. Челеби Джихан рассказал об успешной работе съезда, принятом ими единодушном решении взять под свой контроль учительскую семинарию по подготовке учителей русско-татарских школ, учрежденных Победоносцевым с целью русификации мусульман, и реформировать ее в соответствии с национальными потребностями и новыми требованиями времени, согласуя впредь назначение директора и учителей с Комитетом. На этой почве возникли серьезные разногласия с представителями русских инстанций. Очевидность абсолютной правомерности наших требований в этом вопросе убедительно показала, насколько далека русская демократия в понимании и признании прав других народов. Учрежденная на съезде новая просветительская организация стала работать на успешное разрешение наших потребностей. Бойкот учениками занятий в семинарии и непризнание ее администрации вынудили заведующего губернским просвещением поставить вопрос на обсуждение, но ничего из этого у него не вышло. Наконец, открыто выразив свое недоверие, мы добились назначения другого директора и учителей, взяв в свои руки контроль над учебным заведением.

Претендуя на роль проводника западной культуры народам Востока, считая себя свободомыслящими передовыми демократами и либералами, крымское губернское чиновничество чинило всяческие препятствия не только в вопросе учительской семинарии, но и в вопросе учреждения при губернском управлении просвещения отделения мусульманского просвещения. И только немалые усилия делегата от нашего учительства, одного из передовых учителей Крыма Халила Тынчерова, состоящего в тесных отношениях с либеральным российским учительством, способствовали решению собрания губернского правления учредить это отделение.

Аудиенция у Керенского

Из-за моего отсутствия в отделе правления вакуфами в ожидании приема собралось много народа. Прием посетителей, обсуждение разнообразных текущих вопросов, работа в Исполнительном Комитете до поздней ночи, временами и до утра, — все это вконец измотало меня.

Двадцать седьмого мая в Акъяр (Севастополь) с кратковременным визитом прибывал Керенский. Собравшись вместе с Челеби Джиханом, Сеит Джелилом, Асаном Сабри и Озенбашлы, мы решили просить его об аудиенции. Мы знали, что Керенский пробудет в Крыму недолго, потому оперативно подготовили для вручения при встрече текст меморандума.

Приехав в Акъяр, отпечатали подготовленный текст на пишущей машинке и незамедлительно отправились в клуб старшего офицерского состава, в котором размещался Центральный Совет Черноморского военно-морского флота. Керенский прибыл сюда для рассмотрения инцидента между солдатским Советом военно-морского флота и адмиралом Колчаком. Этот важный вопрос и обсуждался на собрании Совета. Нас провели в комнату ожидания. Собрание было настолько важным и интересным, что я не смог удержаться и, воспользовавшись всеобщей суматохой и надетой на мне военной формой, прошел в зал заседания. Я слышал полемику Керенского и Колчака. Здесь сошлись в поединке революция и вековые традиции, свобода и дисциплина. Каждый из них — Колчак с концепцией государственного процветания и Керенский с принципом сохранения государства благодаря революции — с убеждением и верой отстаивали свои позиции. Офицеры и солдаты, успевшие к этому времени привыкнуть к пламенным революционным речам, были поражены этой дуэлью.

Керенский прибыл с только что проведенной им инспекции западного фронта. Выглядел усталым, даже изнуренным, чувствовалась и моральная подавленность. Было заметно, что собрать силу воли стоит ему усилий. У него не было опыта руководства государством. Не было его и в созидательной деятельности, особенно, в управлении массами. В жизни он был больше идеалистом, нежели практиком и реалистом. В революционной обстановке, вынуждающей к частым публичным выступлениям, вместо конкретного ответа часто сбивался на общие положения.

Колчак же своей четко определенной мыслью, ее точным и ясным изложением производил более приятное впечатление. Выступление Колчака против всего Черноморского совета и самого Керенского, прибывшего с целью активизации революции, было настолько сильным и ярким, что достойно представить самые славные страницы личного гражданского мужества и высокого патриотизма. Я много слышал о Колчаке, читал в газетах о его несокрушимой логике. Но более всего меня поразила его безукоризненная речь. Фразы лаконичны, выразительны и ёмки, сравнения просты и убедительны.

Хотя до этого я не знал, что Колчак — прекрасный знаток английской литературы, он показался мне далеким не только от революции, но и русской культуры вообще; он был больше человеком западной культуры, скорее, английской. Чувство меры в его словах, умение хранить хладнокровие в любой ситуации, ответственность за свои действия — все это произвело на меня неизгладимое впечатление. И сколь бы ни была успешной попытка Керенского увязать тонкой нитью Колчака с Советами, продолжилась она недолго. Через месяц Колчак, подав в отставку, ушел с должности командующего Черноморским флотом.

По окончании этого важного обсуждения Керенский принял нас в небольшом кабинете окнами на улицу. При нем был генерал, исполняющий обязанности адъютанта. Оба они были в коричневых гимнастерках простого солдатского кроя.

Выразив признательность за прием, оказанный нам, несмотря на множество дел, проделанный ими неблизкий путь и только окончившееся обсуждение важной проблемы, мы поприветствовали Керенского от имени Центрального Исполнительного комитета мусульман Крыма, пожелав успехов в деле революции. Перейдя к цели нашего визита, я сказал, глядя на него в упор: «Руководитель революции преступно злоупотребляет властью против наших солдат». Керенский, удивленной неожиданностью подобного заявления, перевел взгляд на стоящего рядом адъютанта.

Я продолжил: «Раньше наши солдаты, призванные на несколько лет, знали русский язык. Сейчас же большинство наспех собранного резерва не понимают по-русски и потому не могут в точности выполнять команды, следствием чего на фронте среди них самые большие потери. В связи с тем, что боеспособность наших конных эскадронов вполне очевидна, почему бы не укомплектовать из наших солдат отдельные пехотные батальоны, которыми командовали бы тоже наши офицеры?»

Керенский ответил, что в дела фронта он не вмешивается, но за линией фронта осуществлению этого не видит никаких препятствий. Обернувшись к адъютанту, приказал через Одесский генеральный штаб передать распоряжение по поводу нашего заявления крымскому командованию. Поблагодарив, мы вышли. Бегом бросились к поезду, отходящему на Акмесджит. Уже в поезде, глядя на мелькавший за окном пейзаж, я единственный раз в жизни, сам того не заметив, заснул, стоя на ногах, лишь почувствовал, как подкосились колени и голова ударилась о стекло. Заметив это несколько товарищей, встали с мест и уложили меня. Всю дорогу до Акмесджита я проспал, набираясь сил для новых дел.

Перевод с турецкого:
Шефика Абдураманова
Продолжение следует… 

Продолжение. Начало в №№ 1-39 (305-343)

Подготовка к конгрессу мусульман в Москве

В конце апреля в большом зале Центрального комитета в Акмесджите собрались представители местных комитетов и отдельных организаций, делегированные на предстоящий в начале мая Конгресс мусульман России. Мы обсудили и уточнили вопросы, предстоящие отстаивать на Конгрессе: о федеративном устройстве России, признании права территориальной автономии Крыма, переделе земли между селянами, защите взглядов социалистов по вопросам о рабочих, более тесном взаимодействии всех мусульман России, равноправии женщин не только на выборах, но и в социально-политической сфере, праве наследования имущества.

На собрании присутствовал и Мемет Бекиров из Ялты, заявивший, что на Конгрессе в Москве при рассмотрении вопроса о земле он, по мере необходимости, будет защищать свои взгляды на землепользование. Я постоянно дискутировал с ним по поводу важности этого вопроса. Всецело мы не надеялись на положительный итог его выступлений, к тому же, подобные действия вызовут сомнения относительно единства крымцев, и как бы мы ни настаивали на его отказе от своих намерений, он упорно оставался при своем мнении.

Брось все это, сынок, возвращайся домой

Оттого, что моя жизнь прошла, в основном на чужбине, моя бедная мать, не наглядевшись вдоволь, желала видеть и меня, и нашу деятельность, потому приняла предложение местного комитета, уполномочившего ее делегатом на это собрание. Она тоже слушала наши оживленные дебаты. После перепалки с Меметом Бекировым, уже не выдержав упрямства охваченного эмоциями Ибраима Тарпи, я высказал ему: «Если судить традиционными понятиями, то соответствует ли шариату сегодняшнее бытие наших женщин? Как можно отрицать, что эти перемены не являются естественными переменами социальной жизни! Становится ясным, что крымская интеллигенция не в состоянии кардинально решить сложившуюся ситуацию. Нет и тех, кто осудил бы ее. Чтобы поднять наш жизненный уровень и защитить наши права, мы обязаны утвердить и наш взгляд на вопрос, необходимость которого поставлена самой жизнью и российской революцией. Мы не утверждаем, что на это есть прямые указания в Коране и это должно быть признано всеми мусульманами. Даже если весь исламский мир, доказав ошибочность наших взглядов и их противоречие нашей вере, решит так всей уммой, мы все равно должны утвердить право отдельного избирательного голоса за мусульманской женщиной».

Увлекшись полемикой, на некоторые вопросы Ибраим Тарпи отвечал нервно и запальчиво. Атмосфера собрания все более накалялась. Объявили небольшой перерыв. Моя бедная мать обратилась ко мне со слезами: «Сынок, этими делами ты отравляешь себе жизнь. Брось все, возвращайся домой… этим ты ничего для себя не добьешься. Другие ведь не такие. А ты станешь жертвой вражды…».

Увлекшись полемикой, на некоторые вопросы Ибраим Тарпи отвечал нервно и запальчиво. Атмосфера собрания все более накалялась. Объявили небольшой перерыв. Моя бедная мать обратилась ко мне со слезами: «Сынок, этими делами ты отравляешь себе жизнь. Брось все, возвращайся домой… этим ты ничего для себя не добьешься. Другие ведь не такие. А ты станешь жертвой вражды…».

Разговор происходил в кабинете Челеби Джихана, в его присутствии, и очень растрогал его. Поцеловав матери руку, он сказал, что Танры сохранит нас, а ее молитвы о благополучии не будут излишни. Не оставаясь более на собрании, мать ушла в отель. Собрание продолжилось. Выступление молодого богослова Сейдамета Шукри эфенди, о котором считаю долгом упомянуть с благодарностью, прояснило наши национальные и религиозные проблемы, никого не оставив равнодушным, оно окончательно укрепило наши тезисы.

Наконец, только под утро Центральным комитетом были утверждены и оглашены списки делегатов на предстоящий Конгресс. Центральный и местные комитеты были представлены двадцатью пятью делегатами, я был назначен председателем. В состав делегации вошли Асан Сабри Айвазов, Исмаил Леманов, Амет Озенбашлы, Сеит Джелиль Хаттат, Мустафа Кипчакский и другие.

Развитие и усиление в стране революционной ситуации вызывало необходимость съезда в Москве представителей всех мусульман России. К тому же, после кризиса 1905 года российские мусульмане уже несколько раз проводили подобные конгрессы. Первый мусульманский конгресс состоялся 15 августа 1905 года на пароходе «Гюстав Стреве» на Оке, близ Нижнего Новгорода; второй — в январе 1906 г. в Петербурге; третий — снова в Нижнем Новгороде, в августе 1906 года. Устойчивость традиции позволяла провести следующий конгресс уже в самой российской столице.

В Москву собрались делегаты со всех уголков России, даже из Сибири и Восточного Туркестана. Многие были в своих национальных одеждах. В работе Конгресса приняли участие более семисот пятидесяти делегатов ото всех мусульман России. Более сотни из них были женщины. Было принято решение избрать в президиум по одному представителю от каждого тюркского края. Здесь был собран весь цвет мусульманской интеллигенции России: Али Мердан Топчибаши и Ресульзаде Эмин из Азербайджана, главный редактор газеты «Вакит» Фатих Керими из Казани, известный в то время как историк Зеки Велиди и многие другие.

Конгресс начался всеобщим молебном. Российское Временное правительство представлял известный независимостью своих суждений, всеми уважаемый проф. Котляревский, встреченный аплодисментами.

Атмосфера конгресса — многолюдность, разноголосица тюркских наречий, оживленное обсуждение религиозных и национальных проблем — воодушевляла меня.

Протест Милюкову

Выступление доктора Джеват бея из Азербайджана с подробным освещением эскалации военных планов России, в частности, ее претензий на Стамбул и Босфор, активизируемых ныне известным министром иностранных дел в правительстве Львова Милюковым, оглашением завещания Петра I и исполненным горечью перечислением преступлений царизма против тюрков — оказали настолько сильное потрясение на делегатов Конгресса, что это незабываемой картиной запечатлелось в моей памяти. Самым волнующим и радостным моментом этой картины было блестящее ораторское выступление Али Мердан бея, завершенное выражением решительного протеста Милюкову. Когда Али Мердан бей обратился к Котляревскому: «Мусульмане просят только об одном: меньше опеки и больше доверия!» — Конгресс взволновался, делегаты, поднявшись с мест, поддержали его продолжительными аплодисментами.

Вопреки решению центра русской революции — революционеров Петроградского совета — Милюков не признавал тезис «Мир без аннексий и контрибуций», игнорировал не только Керенского, но и умеренно левого оппозиционера Гучкова; его статьи в газете «Речь», печатном органе партии кадетов, милитаристские заявления о водружении креста на Айа Софии и взятии пролива, — все это создавало мощное противодействие революции.

Освобождение Милюкова с поста министра иностранных дел определило, прежде всего, содержание российской революции, точнее, теперь уже управление ее ходом перешло к социалистам. Однако для всех было очевидно, что этому, в определенной степени, способствовал и опубликованный во всех газетах протест мусульманского Конгресса. Отказавшись от предложенной Керенским должности министра просвещения, четвертого мая Милюков подал в отставку.

Эти события оказали большое влияние на моральное состояние российских мусульман. Сам факт, что мусульманский Конгресс смог сместить с поста Милюкова, укрепил веру мусульман в собственные силы.

Центристы — федералисты

Самые оживленные дебаты разгорелись по вопросу предстоящего государственного устройства России. Спорящие стороны представляли, с одной стороны, центристы во главе с Ахметом Салиховым из северного Кавказа и его помощником Айаз Исхаки беем из Поволжья (Идиль-Урал), с другой — их идейные противники федералисты во главе с Ресульзаде Эмин беем и Али Мерданом Топчибаши из Азербайджана и Фатихом Керими из Казани.

Центристы ратовали за то, чтобы в единой России все мусульмане были единой организацией, что еще более сплотит их и позволит прочно занять достойное место в российской политике.

Федералисты же, предугадыя рано или поздно распад империи, отстаивали территориальную автономию нерусских народов России, видя в этом свой путь к независимости.

Открыто выражая свои мысли и идеи, сторонники обоих направлений отстаивали и свои реальные прогнозы.

Наконец, когда не только тюрко-мусульманские окраинные народы России, но и значительная часть тюрков Казани примкнула к тезе федералистов, большинством голосов Конгресс принял решение о видении будущего России в федеративном устройстве. Какими бы подробными и теоретически обоснованными ни были положения Салихова, в них не было четкости, в отличие от научно обоснованного и лаконичного выступления Ресульзаде Эмин бея, оказавшего более сильное воздействие на делегатов.

Выдержанная и доступная речь Фатиха Керими, в противоположность академически правильной и в ораторском отношении искусной речи Ахмета Салихова, принесла дополнительные голоса федералистам.

Еще одна дискуссия разыгралась по поводу обсуждения вопросов о межпартийной коалиции и земле. Большинством голосов были признаны тезисы социал-революционеров и поддержано дальнейшее сотрудничество с ними.

Неизгладимое впечатление оказала на меня тюркская речь одного из аксакалов, делегата от киргиз-казаков. До этого времени мне не доводилось слышать подобного красноречия. Меня покорили не только выразительность его речи, убедительность логики, но и особая интуиция в толковании обсуждаемых вопросов.

После всестороннего рассмотрения вопроса женской эмансипации большинством голосов было признано правовое равенство женщин.

Перевод с турецкого: Шефика Абдураманова

Продолжение следует…