Ездить в гости к соседям не так просто, особенно если вы живете в Кыргызстане, а они — в Синьцзяне, пишет автор репортажа из «кыргызского Китая».

Мне всегда хотелось посмотреть, как живется кыргызам в Китае. Родившись в селе недалеко от кыргызско-китайской границы, я часто слышала истории о том, как люди из поколения моего дедушки ездили с одной стороны на другую. Тем более что никто не мог точно сказать, как там обстоят дела.

Я знала, что около 170 тысяч кыргызов живет в Кыргызской автономной области Кызыл-Суу на границе с Кыргызстаном и Таджикистаном, большей частью это чабаны-кочевники. Еще часть проживает в небольших автономных поселениях, и некоторые — в Урумчи — столице Синьцзян-Уйгурского автономного района.

Всё же не совсем понятно, что означает эта автономия для кыргызов. Особенно учитывая, что большинство населения Кыргызской автономной области Кызыл-Суу не кыргызы, а этнические уйгуры. Кыргызы в Синьцзяне представляют собой каплю в море 18-миллионного его населения, большинство из которых — уйгуры, с недавних времен этнические китайцы (ханьцы), а также казахи, китайцы-мусульмане и многие другие малочисленные группы.

И всё же редкие путешественники, побывавшие в этом регионе, говорили, что кыргызы сохранили свои этнические особенности, несмотря на то что оказались отрезанными от своих соотечественников более века назад.

Разрыв произошел в результате так называемой Великой Игры, конфликта, который развивался в 19-м — начале 20-го века между царской Россией, Китаем и Великобританией. В конечном счете стороны договорились, что разделят спорные земли, и часть кыргызских земель — это в основном высокие горы — оказалась в Китае.

На протяжении десятилетий ездить с одной стороны на другую было более или менее возможно, но в начале 1960-х годов, когда советско-китайские отношения резко ухудшились, границу закрыли наглухо. Только с момента обретения независимости Кыргызстаном в 1991 году путешествовать стало проще, но граница до сих пор строго охраняется с китайской стороны.

Считается, что кыргызы в Китае смогли сохранить традиционный образ жизни даже лучше, чем мы. Однако есть и отличия. К примеру, мужские конические войлочные шапки — символ кыргызского народа — меньше по размеру и более круглой формы. Их диалект иногда сложно понять кыргызам с Кыргызстана.

НА ДОРОГЕ В КЫРГЫЗСКИЙ КЫЗЫЛ-СУУ

Мне удалось побывать только в маленькой части «кыргызского Китая», потому что большая часть этой области относится к так называемой военной зоне, нужно специальное разрешение, которого у меня не было и которое я, как иностранный журналист, не могла получить. Я присоединилась к группе западных туристов в туре по древним городам Великого шелкового пути в Синьцзяне.

На перевале Торугарт, в горах на высоте 3752 метра, нас встретил Николя, наш гид из турагентства. Несмотря на французское имя, на самом деле он оказался дунганином. Он должен был сопровождать нас в Кашгар и Кызыл-Суу.

Большая часть пути в Кашгар проходила по горной территории Кыргызской автономной области Кызыл-Суу; однако, поскольку это военная зона, было запрещено останавливаться и фотографировать. У меня создавалось впечатление, что в Синьцзяне будет больше ограничений, чем я думала.

Эти опасения подтвердились в гостинице в Кашгаре. Меня там ожидал работник органов безопасности. Он уже знал мое имя и знал, когда мы приедем, потому что, как он сказал, им «позвонили с границы и сказали, что вы уже здесь».

Меня это удивило, если учесть, что я никакая не знаменитость, а просто член туристической группы. Однако для чиновника это всё было не так просто. Он знал из моего заявления на визу, что я работаю на Радио «Свободная Европа»/Радио «Свобода», которое в Кыргызстане известно как Радио «Азаттык», и должен был передать особое послание. «Никакого журнализма», — сказал он дружелюбно, но без шуток.

Будучи этническим уйгуром, он говорил по-уйгурски. Я отвечала по-кыргызски, и мы понимали друг друга довольно хорошо. Внезапно я ощутила знакомое чувство — это было как возвращение в Советский Союз, когда приезжали иностранные туристы и они знали, что не должны с нами разговаривать, так же как и мы знали, что не должны разговаривать с ними. Так вот как живут кыргызы, к которым я приехала в гости?

В ПОИСКАХ КЫРГЫЗОВ

Я была настроена найти местных кыргызов. На следующий день я пошла на воскресный базар в Кашгаре. Я подумала, что кочевники, проживающие в автономном регионе, приезжают сюда продавать овец. Однако каждый торговец, которого я спрашивала, где найти кыргызов, отвечал: «Да, они приезжают сюда», но почему-то не знал, где именно они сейчас. Люди указывали на разные концы базары: там; нет, вот там!

В конце концов мне удалось найти двух кыргызов-мужчин средних лет. Однако наш разговор оказался коротким. Они сказали, что так давно живут в Кашгаре, что забыли свой язык и сейчас говорят на ломаном кыргызском и свободно по-уйгурски.

На базаре уйгуры продавали туристам кыргызские шапки. Они и правда гораздо меньше и более круглые, чем в Кыргызстане. Однако не у кого было спросить почему.

Пришел момент покинуть Кашгар и направиться в тур к живописному озеру в горной части Кыргызской автономной области Кызыл-Су, на юго-запад от Кашгара. Это красивое озеро Кара-Куль, с берегов которого открывается вид на три семитысячных пика и которое расположено на знаменитой Каракорумской трассе, ведущей в Пакистан. Там мы должны были провести две ночи. Рядом находился кыргызский поселок, жители которого работали в немногочисленных магазинах, торговавших сувенирами, и прибрежном кафе.

В кафе я разговорилась с двумя молодыми официантками. Они очень обрадовались, когда узнали, что я из Кыргызстана. У нас были разные акценты, но ничто не мешало понимать друг друга.

Я спросила, знают ли они какие-нибудь традиционные кыргызские песни. К удивлению, они не знали, поэтому я предложила научить их некоторым, которые мне пела мама. Они с радостью записали слова арабскими буквами, которые до сих пор используют тюркоязычные народы в Синьцзяне. После этого, довольная, что встретила новых друзей, я отправилась на озеро.

СЛИШКОМ МНОГО ВОПРОСОВ

Однако, когда я вернулась в кафе час спустя, мои новые друзья демонстративно меня игнорировали.

Что же произошло? Я огляделась вокруг и поняла, что может быть много неприятностей. Владелец кафе — этнический ханец. Возможно, он их предупредил. Может быть, это был мой гид, который постоянно крутился рядом? Было знакомое ощущение, что за тобой постоянно наблюдают.

После этого я подошла к нескольким молодым кыргызским парням, пасущим отары на берегу озера. Они с радостью показали мне свои мотоциклы, когда я спросила: это их «железные лошади»? В мотоциклы были вмонтированы радио и устройства-генераторы для зарядки сотовых телефонов; раньше я никогда такого не видела.

Потом подъехал парень верхом на лошади, которую кыргызы называют «крыльями мужчины». После обмена любезностями я хотела узнать больше о его селе, расположенном в глубине автономного региона. Есть ли у них врач? Школа? Ведутся ли занятия на кыргызском?

Однако его ответы становились все более и более короткими. «Да-да», — отвечал он на всё до тех пор, пока я не осознала, что это единственное, что он мне скажет. Я была странником, который задавал слишком много вопросов. И хотя обычно это нормально среди кыргызов, здесь это вызывало чувство неловкости.

НЕЛЕГКАЯ ЖИЗНЬ ВЫСОКОГОРЬЯ

Когда я вернулась в Кашгар, меня переполняли смешанные чувства. Отрадно, что китайцы принесли в этот отдаленный горный регион хорошие дороги, сотовую связь и даже Интернет, хотя доступ к «Фэйсбуку» и другим подобным сайтам заблокирован.

Однако прогресс повлиял на традиционный уклад жизни. Если местные кыргызы ездят по дорогам на мотоциклах, мне интересно, как они без лошадей перегоняют отары овец и яков на высокогорные пастбища, куда не могут проехать мотоциклы.

Если жить в Кыргызской автономной области Кызыл-Суу хорошо, то почему местные жители такие осторожные. Почти все, кого я встречала, были более худыми, чем люди по другую сторону. Еще бросалось в глаза, что как женщины, так и мужчины закрывали лица платками, чтобы защититься от солнца, потому что солнцезащитные лосьоны, по всей видимости, недоступны.

Похоже, что их жизнь гораздо тяжелее, чем в низине, и подтверждение этому находишь при взгляде на лица старшего поколения. Один 60-летний мужчина, которого я встретила, выглядел на 20 лет старше.

ПОСТРОЕНИЕ «КИТАЙСКОГО ЧЕЛОВЕКА»

Лишенная возможности исследовать автономный регион самостоятельно, я продолжила тур на поезде в Турфан, долгое путешествие по северному краю обширной Такламаканской пустыни у подножия Тянь-Шаня, Небесных Гор. За эти 24 часа мы спустились с высоты почти четыре тысяч метров на китайско-кыргызской границе до 150 метров ниже уровня моря в Турфанской низине.

Город-оазис Турфан — это центр для поездок по многим старинным буддистским руинам, которые привлекают множество туристов в эту воистину жемчужину Великого шелкового пути.

Но пока мои товарищи по туру восхищались прошлым, я также прислушивалась к звукам настоящего. В своем гостиничном номере я смотрела программы на тюркских языках, включая кыргызский, на китайском телевидении. Но всё это ТВ, конечно, под строгим идеологическим контролем.

Подавляющее большинство программ на культурные темы, китайские фильмы просто переводятся на местный язык. Острые политические вопросы в местных средствах массовой информации не поднимаются. Кыргызстан в Советском Союзе имел право — правда, только на бумаге — на государственность, у нас была своя элита, были свои журналы, газеты, телевидение, но всё это контролировалось. Вот и на северо-западе Китая так же.

Однако чему удивляться — это просто отражение физического присутствия Китая на улицах синьцзянских городов. В 1949 году, когда к власти в Китае пришли коммунисты, Пекин поощрял массовую миграцию ханьцев в тюркоязычную провинцию. В 1949 году пять процентов ее населения были ханьцами, сегодня их более 40 процентов, и скоро будет больше.

Как относится местное тюркоязычное население к этому этническому вторжению? Этот вопрос нельзя было задавать в открытую, однако реакцию нетрудно предугадать. Когда я спросила таксиста в Турфане, доволен ли он жизнью в городе, он ответил: «Ну а что нам остается? Такова воля судьбы!».

Последним пунктом моего путешествия был Урумчи — город, где проживает культурная элита провинции. Один мой знакомый обещал представить меня кыргызским писателям, артистам и другим интеллектуалам — поэтому я взяла такси и отправилась в двухчасовую поездку.

Однако меня ожидало еще одно разочарование. Как только я встретилась с моим знакомым, я поняла, что его первоначальный энтузиазм как-то быстро улетучился. Выяснилось, что один внезапно уехал в командировку, другой именно сейчас находится в Кашгаре, певица уехала на гастроли за рубеж… «Как может быть, что вдруг все разъехались?» — в конце концов спросила я с удивлением, граничащим с отчаянием. Он беспомощно пожал плечами и просто сказал: «Таков наш ответ журналисту Радио „Азатлык»».

Больше сказать было нечего. Журналистов не жалуют в Синьцзяне, и неважно, приедут они с официальной или частной миссией, — результат будет одинаковый. К официально прибывшему журналисту сразу будет приставлен работник, который будет контролировать маршрут. К неофициально прибывшим, может быть, никого и не приставят. Да оно и не нужно — люди сами боятся разговаривать с журналистами.

На обратном пути у меня было много времени, чтобы обдумать всё, что я увидела. Возможно, я не смогла встретиться со своими соседями через границу и расспросить их, однако само нежелание с их стороны познакомиться и поговорить о своей жизни сказало мне о многом.

Джаныл ДЖУСУПЖАН

Источник: http://rus.azattyq.org/content/china_kyrgyz_/24269672.html