Любой переворот, даже самый мирный и бескровный, изначально незаконен, иначе он не был бы переворотом. Мировая история фактически всегда признаёт смену власти путём переворота (бунта, восстания, революции), исходя, в первую очередь, из его целей.
Классической ситуацией, способной привести к перевороту, принято считать набор из трёх условий, сформулированных В.И. Лениным в работе «Маёвка революционного пролетариата» (полн. собр. соч., т. 23):
1. «Верхи» не могут управлять по-старому — невозможность господствующего класса сохранять в неизменном виде своё господство.
2. «Низы» не хотят жить по-старому — резкое обострение выше обычной нужды и бедствий угнетённых классов и их желание изменений своей жизни в лучшую сторону.
3. Значительное повышение активности масс, привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими «верхами», к самостоятельному историческому выступлению.
Если исключить пролетарскую идеологию, то вышеперечисленное будет примерно звучать так: недовольство активной оппозиции действующими административно-хозяйственными институтами государства на фоне неспособности действующей власти обеспечивать нормальное функционирование страны с их помощью. Под «активной оппозицией» следует понимать организованные группы, способные к продуктивным действиям по смене действующей власти законным либо незаконным путём.
Конечно, как у любого правила, здесь встречаются исключения. Переворот может быть насаждён (импортирован), когда его движущей силой становятся элементы извне национального социума. Тогда активная оппозиция рождается во время переворота либо кооптируется всё так же извне. В большинстве случаев такая кустарная оппозиция оказывается марионеточной, так как не имеет реальных механизмов противодействия создавшим её силам.
Итак, переворотом следует считать незаконный механизм смены власти на фоне радикального изменения её экономического и (или) политического курса на фоне глубоких правовых и социальных реформ. То есть, если при смене власти не происходит кардинальных перемен в законодательстве страны, её экономическом и (или) политическом устройстве, переворотом это считать не следует, так как в государственном смысле (по отношению к гражданам и обществу) изменений не происходит либо происходят изменения к худшему.
В связи с этим такую смену власти (если речь не идёт о её импорте) следует считать очередным витком политического кризиса страны, который, в свою очередь, может привести к реальному перевороту.
С другой стороны, если условия переворота соблюдены и произошли изменения государственного курса, то право на жизнь такого переворота определяется с учётом погрешности в уровне жизни, благ и свобод либо основной части населения страны, либо части населения, аффилированной с активной оппозицией.
Мировое право за всю историю не придумало здесь ничего, кроме реституции. Причём практика её применения в международном праве весьма ограничена. В основном она касалась материального возмещения за национализированное либо насильственно отторгнутое имущество после Октябрьского переворота, Второй мировой войны, а также в ряде латиноамериканских и прибалтийских государств.
Но ключевым моментом здесь является то, что организационно-правовые изменения в результате переворотов, аннексий и их разновидностей в целом не оспариваются, а только производится компенсация понесённых при этом убытков. Причём компенсация не является тотальной, а носит выборочный характер, зависящий от юридической значимости и влиятельности инициаторов реституционных процессов.
Следовательно, основным критерием справедливости переворота является, как ни странно, его нравственная составляющая. Мировая практика показывает, что практически все перевороты проходят через всеобщее признание, несмотря на их методы и результаты, за исключением тех, результаты которых нивелируются дополнительными переворотами.
Теперь же следует, не боясь революционности момента, рассмотреть критерии приемлемости результатов переворота.
Если последствия переворота принимаются большинством населения страны, приводят к её конечному ускоренному развитию, приносят реальные блага подавляющему большинству переживших переворот людей, то такие последствия, скорее всего, будут носить длительный либо постоянный характер.
Новые власти, пришедшие к руководству в результате переворота путём нарушения законов, действовавших до него, приобретут легитимность после законотворческих реформ.
Как разновидность «нравственно оправданного» переворота следует рассматривать действия лиц, «добросовестно заблуждавшихся», если так можно выразиться, в причинах и целях переворота, либо преследовавших принципиально благие цели, для реализации которых в конкретном обществе ещё не возникли необходимые предпосылки. Ярчайшим примером такого переворота (пусть и не увенчавшегося успехом) является восстание декабристов в России в 1825 году.
Особо отрицательным моментом любого переворота является страх приходящей к власти верхушки эту власть потерять. Поэтому принимаемые охранительные меры могут легко привести (и практически всегда приводят) к диктатуре новой власти, длительным переходным периодам, когда основные права и свободы граждан не соблюдаются либо соблюдаются выборочно и претенциозно. Причём, если переходный период слишком затягивается, это само по себе может стать причиной нового переворота. Но только окончание переходного периода можно считать фактическим окончанием переворота.
Так, окончанием октябрьского переворота 1917 года можно считать либо сложение с себя полномочий президентом Ельциным 31 декабря 1999 года, либо переворот 8 декабря 1991 года, произведённый в беловежских Вискулях тем же Ельциным, Кравчуком и Шушкевичем.
В любом случае, период времени, начиная с двухтысячного года, можно смело связывать с прекращением национально-нравственной ответственности российского государства за события 1917 года и их последствия. Вопросы реституции, если таковые остались открытыми, могут рассматриваться в рамках действующих сроков давности и наличия законных правопреемников частных претендентов.
При этом не следует забывать, что не только советское государство являлось причинителем основных бед на евразийском континенте. Ущерб, понесённый Советским Союзом и его народом в абсолютных исчислениях, является наибольшим, что должно учитываться при планировании возможных «взаиморасчётов».
Что касается событий на Украине 21-22 февраля 2014 года, рассматривать их как переворот в силу вышесказанного категорически не следует, так как они представляют собой смену власти.
Характерным моментом, отличающим смену власти на Украине едва ли не от всех аналогичных мировых событий, является позиция новых украинских властей. Производимые ими реформы носят частный характер и ориентированы на требования Международного валютного фонда, без которых невозможно получение денежных вливаний. Смены экономического и политического устройства страны не произошло. Ориентировано оно, как и прежде, не на основные массы населения, а на олигархическую верхушку, негласное право безнаказанных хищений, ухода от налоговых и иных государственных обязанностей и коррупции.
Абсурдность и исключительная циничность ситуации состоят в том, что новые власти пытаются придать себе законный вид с помощью тех же самых законов, которые не изменялись с того момента, когда этими людьми и нарушались. К слову говоря, нарушение этих законов действующими властями Украины и их силовыми структурами с тех пор и не прекращается. При этом результатом смены власти там пытаются представить ориентацию на общечеловеческие и европейские ценности верховенства закона, свободы совести, слова и т.д.
Коммунисты, совершившие переворот 1917 года, были предельно честны. И они выполнили большинство своих обязательств «разрушить старый мир до основания», «экспроприировать экспроприаторов» и т.д. Способы достижения этих цели больно отозвались многим поколениям, жившим на территории бывшей Российской Империи. Коммунистов можно упрекнуть во многих деяниях, но не в действиях исподтишка.
Современная Украина позиционирует себя как часть Европы, но фактически создаёт средневековую или даже первобытную общину (хотя это слово неправильное, так как община на поверку крайне разобщена).
Понятие первобытности сопрягается здесь с каноническими формами формирования (реформирования) знати, в первую очередь, плутократическим способом. Понятие прав человека на Украине окончательно извращено и больше не предоставляет никаких гарантий. Демократия и её свободы уничтожены и подменены неповоротливой и некомпетентной диктатурой, не обеспеченной ни военной, ни финансовой составляющими, а, следовательно, потенциально крайне кровавой и обречённой.
Смена власти 21-22 февраля 2014 года на Украине на фоне относительного экономического благополучия (особенно если сравнивать с нынешней ситуацией) и полная неспособность украинского сообщества произвести реальный переворот, хотя все предпосылки для него уже сложились в результате последнего витка кризиса, говорят о том, что эти события были принудительно срежиссированы или импортированы.
Отсутствие той самой активной оппозиции (или её марионеточность) обрекают Украину на долголетнее прозябание не просто в условиях кризиса, а уже за его пределами. Жить же в разграбленной стране, ввергнутой в гражданскую войну, и при этом считать, что всё в порядке, могут только люди, окончательно оторванные либо от разума, либо от совести. Однако отсутствие в обозримой перспективе каких-либо перемен говорит о том, что всё-таки ВСЕХ всё устраивает, либо ВСЕ ничего не решают.
Главная беда Украины состоит в том, что её фатальное падение в пропасть осознают тысячи, упорно пытаются не замечать десятки тысяч, не понимают сотни тысяч, а миллионам на это наплевать, поскольку теплится надежда на выработанные десятилетиями схемы обогащения или выживания (как кому повезёт). Любое несогласие уже давно было бы подавлено, если бы знали, как, чем и на какие шиши.
Россиянам предлагают забыть про Украину, предоставив ей вариться самой в своём соусе из крови, слёз и жадности. Это нетрудно, так как россиянам ТАКОЙ Украины уже вполне хватило. Они никак не поймут, что им самим Украины может уже не хватить…
Альберт Феттер