Тернии и звезды академика Сахарова

Post navigation

Тернии и звезды академика Сахарова

Он создал самую мощную в мире водородную бомбу, за что власть осыпала его наградами и благами, а потом на всю планету заявил, что, запасаясь таким оружием, человечество движется к пропасти. Его знаменитый «Меморандум» в 1970-х годах стал третьим по объему тиража изданием в мире — после Ленина и Мао Цзэдуна, но только не в СССР.

Ему писали письма со всей страны — просили помощи, заступничества, участия. И он обивал пороги инстанций, дежурил у дверей судов, рассылал посылки по тюрьмам…

В преддверии дня рождения Андрея Дмитриевича — 21 мая — давайте вспомним этого неоднозначного человека.

До восьмого класса не ходил в школу

Будущий академик родился 21 мая 1921 года в Москве в семье преподавателя физики и учительницы гимнастики. Интересно, что первым правозащитником в роду Сахаровых стал еще дед будущего академика — Иван Николаевич. Известный адвокат, он активно выступал против смертной казни. Прадед Николай Иванович и прапрадед Иоанн были священнослужителями. Причем, нашими, нижегородскими! Отец Иоанн имел приход в Арзамасе, а отец Николай — в селе Выездном. Позднее он перебрался в Нижний, где служил в церкви Святого Георгия — она стояла на месте гостиницы «Россия» на Верхневолжской набережной. На склоне лет Николай Сахаров был удостоен звания почетного гражданина Нижнего Новгорода, которое раньше передавалось по наследству. И если бы не революция, академик Сахаров тоже был бы почетным гражданином нашего города.

До восьмого класса Андрей находился на домашнем обучении, и лишь в 14 лет юношу отдали в московскую школу № 113, которую он закончил с отличием и поступил на физфак МГУ, где также учился блестяще. Сразу не заладилось лишь с основами марксизма-ленинизма: за этот предмет студента Сахарова удостоили лишь оценки «хорошо». Кстати, когда позднее Андрей Дмитриевич сдавал кандидатский минимум, то опять завалил этот предмет. А все потому, что чистосердечно признался комиссии, что не читал «Что делать?» Чернышевского.

В войну Сахаров работал инженером на заводе в Ульяновске, где стал автором нескольких изобретений. Там же он женился на Клавдии Вихиревой, вместе с которой они прожили 25 лет и произвели на свет троих детей — Татьяну, Любовь и Дмитрия.

В Арзамас-16 «пригласил» Берия

Когда закончилась война, Сахаров вернулся в Москву и поступил в аспирантуру Физического института Академии наук (ФИАН). Его научным руководителем стал знаменитый физик-теоретик Игорь Тамм, впоследствии лауреат Нобелевской премии. Игорь Евгеньевич знал Сахарова еще с университета. Как вспоминает бывший однокурсник Андрея Дмитриевича, тогда Тамм скептически отнесся к талантам студента, заявив, что вряд ли из него выйдет настоящий физик. А в 1948 году Тамм сказал младшему коллеге: «Собирайтесь, скоро уезжаем».

Выяснилось, что правительство поручило Тамму создать термоядерное оружие. Работать предстояло в условиях сверхсекретности, в специально созданном ядерном центре в Сарове, на объекте «Арзамас-16».

— Вызвал их к себе Ванников, начальник Первого главного управления, он был во главе водородного проекта со стороны органов, — рассказывал в предсмертном интервью («Медведь», № 2 за 2010 год) один из создателей водородной бомбы академик Виталий Гинзбург. — Сахарову и Тамму не хотелось уезжать из столицы. Мол, у нас здесь семьи, туда-сюда… И тут раздался звонок. Ванников взял трубку: «Да, Лаврентий Павлович… вот они у меня здесь… нет, они не хотят ехать… да-да, хорошо». Положил трубку и сказал физикам: «Товарищ Берия очень советует вам принять наше предложение». И оба тут же согласились.

Тогдашний Саров был небольшим поселком, окруженным глухим лесом и тремя рядами колючей проволоки, между которыми была проложена КСП — как на границе. Атмосфера секретности была такой, что даже из работавших в Сарове лишь единицы знали точно, что именно они разрабатывают. Жители окрестных деревень шептались, что за колючей проволокой строят пробный коммунизм…

В Сарове Сахарову выделили половину коттеджа, создали прекрасные бытовые условия, но ему это было абсолютно безразлично. В быту он был аскетом. Есть где сесть, на чем писать — и довольно. Когда в знак признания его заслуг для Сахарова возвели каменный коттедж, ученый сказал, что ему вполне достаточно квартиры в деревянном доме. И коттедж отдали под детсад.

Создали кузькину мать

Первую водородную бомбу мощностью 400 килотонн (в 20 раз мощнее, чем те, что американцы сбросили на Хиросиму и Нагасаки!) испытали в августе 1953-го на полигоне в Семипалатинске. За эту разработку группу Тамма осыпали деньгами и наградами. Сахаров получил первую Звезду Героя Соцтруда — впоследствии он заработает еще две таких.

В 32 года Андрей Дмитриевич стал академиком АН СССР — самым молодым! Растопить недоверие маститых ученых помогла проникновенная речь Игоря Курчатова, в которой он заверил коллег, что этот молодой человек сделал для обороны нашей Родины больше, чем все здесь присутствующие.

Между тем, до сих пор не умолкают споры относительно степени участия Сахарова в разработке водородной бомбы.

— Нам пришли в голову две идеи, как сделать бомбу. Но идея Сахарова так и не пошла в дальнейшее производство, — в том же интервью рассказывает академик Виталий Гинзбург. — Нужно, чтобы атомы дейтерия с тритием соединились, и пошла реакция. Как их сблизить? Сахаров предложил свой способ сжатия — с помощью слоев твердого вещества и дейтерия. А я предложил использовать литий-6.

В 1955 году была испытана вторая бомба — в четыре раза мощнее, чем первая. Сахаров ездил на испытания и даже выходил на полигон. Без всякой защиты — тогда об опасности ядерного оружия задумывались мало. Вскоре спутник академика, побывавший с ним на полигоне, заболел и умер. Видимо, тогда Сахаров впервые задумался о том, насколько радиация губительна для всего живого.

Казалось бы, цель была достигнута — у СССР появилось самое мощное оружие в мире. Однако правительство Хрущева охватил азарт. Ученым была поставлена новая задача — создать стомегатонную бомбу. Правда, для испытаний ее сделали вдвое слабее — на 50 мегатонн, и в 1961 году она была взорвана над архипелагом Новая Земля. Более мощной бомбы никто и никогда не создавал. И когда воодушевленный Хрущев на Ассамблее ООН пригрозил, что покажет всем кузькину мать, ученые догадались, что генсек стращает врагов их разработкой.

Именно в эти годы Сахаров впервые позволил себе заявить, что он не согласен с линией партии. Он попытался донести до правительства, что при необходимости ученые в любой момент смогут рассчитать бомбу и на 200, и на 300 мегатонн. Поэтому можно приостановить действия по новым испытаниям, ведь от них страдают и гибнут люди, природа, животные! На что получил от Хрущева рекомендацию не лезть не в свое дело.

Академик, меж тем, не «унимался». И вот — первая крупная победа! В 1963 году между СССР, США и Великобританией было подписано историческое соглашение о запрете ядерных испытаний в трех средах — в атмосфере, в воде и в космосе.

В 1968 году Сахаров написал свое первое открытое выступление на общественно-политическую тему: «Размышление о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», получившее всемирную известность как «Меморандум». В нем ученый убеждал мировое сообщество в том, как разрушительна сила термоядерного взрыва и что защита от массированного ракетно-ядерного нападения не возможна.

Конечно, в СССР подобная статья не могла быть открыто опубликована. Поэтому ее подпольно перепечатывали на машинке и передавали из руки в руки. Между тем, на Западе за два года «Меморандум» вышел тиражом 17 миллионов экземпляров!

Роскошь говорить то, что думает, стоила Сахарову карьеры. В 1969 году, после 19 лет работы в Арзамасе-16, ученого отстранили от секретных работ, в несколько раз урезав зарплату. Андрей Дмитриевич вернулся в Москву с умирающей от рака женой. Вскоре 50-летней женщины не стало. Убитый горем Сахаров все свои сбережения — 134 тысячи рублей — перечислил на строительство онкологического центра в Москве и в фонд Красного Креста.

Защитить Чуковскую примчал на… автокране

Как пишет сам Сахаров, с 1970 года защита прав человека и людей, ставших жертвами политической расправы, стала для него важнее, чем наука. Каждый день он получал десятки писем со всего Союза. Причем, многие не знали его адреса и писали, подобно чеховскому Ваньке Жукову: «В Москву, защитнику прав Сахарову». Или: «Министру прав в защиту человека».

Академику было дело до всех — и до крымских татар, которым не позволяли вернуться в Крым, и до евреев, которых не выпускали в Израиль. А когда Лидию Чуковскую исключали из Союза писателей, он примчал туда на… попутном автокране!

В Москве Сахаров стал своим человеком в кругах так называемых «инакомыслящих». Там вдовец познакомился с Еленой Боннэр, также правозащитницей и разведенной матерью двоих взрослых детей: Алексея и Татьяны. В 1972 году 51-летний Сахаров и 49-летняя Боннэр зарегистрировали свои отношения.

Образ Елены Георгиевны часто рисуют черными красками. Якобы эта властная женщина подмяла под себя интеллигентного, миролюбивого академика, полностью подчинив его своей воле. Вот что рассказывает младший сын Сахарова Дмитрий («Экспресс газета», 14.08.2003):

— После женитьбы на Боннэр отец ушел от нас, поселившись в квартире мачехи. Таня к тому времени вышла замуж, мне едва исполнилось 15 лет, и родителей мне заменила 23-летняя Люба. В дом, где папа жил с Боннэр, меня никто никогда не приглашал. Туда я приходил редко, вконец соскучившись по отцу. Елена Георгиевна ни на минуту не оставляла нас один на один. Под строгим взором мачехи я не осмеливался говорить о своих мальчишеских проблемах. Я подозреваю, что отец ни разу не навещал могилу нашей мамы с тех пор, как женился на Елене Георгиевне. А ведь, как мне казалось, папа очень любил ее… Когда он стал жить с Боннэр, словно покрылся панцирем. Когда у Любы при родах умер первый ребенок, отец даже не нашел времени к ней приехать и выразил соболезнование по телефону.

Сотрудники же нижегородского музея Сахарова, наоборот, восхищаются личностью Елены Боннэр, начисто отрицая то, что ученый был подкаблучником. И в доказательство приводят строки из дневника самой Елены Георгиевны: «Его можно убить, но добиться того, чтобы он отказался от того, что думает, невозможно».

«Будущего может не быть совсем»

Тучи над головой Сахарова сгущались с каждым годом. Доходило до того, что к нему в квартиру врывались какие-то непонятные люди, называющие себя представителями террористических организаций и угрожающие расправой.

В 1971 году академик написал записку Брежневу. Он убеждал генсека, что «счастье людей обеспечено их свободой в труде, потреблении, личной жизни, образовании, свободой убеждений и совести, информационного обмена и передвижения». Наше же общество, по мнению академика, заражено апатией, лицемерием, мещанским эгоизмом и скрытой жестокостью. «Существующий в России веками рабский, холопский дух, сочетающийся с презрением к иноземцам и иноверцам, я считаю величайшей бедой, а не национальным здоровьем», — писал Сахаров. Но Брежнев проигнорировал послание академика.

В 1974 году возмущение Андрея Дмитриевича впервые достигает критической отметки, и он предпринимает голодовку. Требование — освободить политзаключенных. Но эта акция остается гласом вопиющего в пустыне…

В 1975 году Сахарова удостаивают Нобелевской премии за книгу «О стране и мире». В ней ученый пишет: «Будущее может быть еще более трагичным… его может не быть совсем. Это зависит от всех нас, живущих во всех странах мира». Академик рассуждает о войне, экологических проблемах, диктаторских режимах. Настаивает на полной амнистии всех политзаключенных, свободе въезда в страну и выезда из нее, праве союзных республик на отделение, многопартийной системе…

Следующее громкое выступление Сахарова, за которое его и сослали в Горький, произошло 3 января 1980 года — вышло его интервью в «Нью-Йорк Таймс». Поводом послужил ввод советских войск в Афганистан, о чем наши соотечественники ничего не знали. Сахаров услышал эту новость по зарубежным радиостанциям и высказал все, что думает по этому поводу, сначала корреспонденту «Нью-Йорк Таймс», затем — немецкой «Ди Вельт». Ученый говорил о советской экспансии, незаконном вторжении на чужую территорию, вмешательстве во внутренние дела другой страны. По его мнению, это надо немедленно прекратить. Расплата за «чрезмерное» свободомыслие не заставила себя долго ждать. 22 января Сахарова доставили в Генпрокуратуру, где заместитель генпрокурора Рекунков зачитал ему указ: ученого высылают в закрытый город Горький. Кроме того, Сахаров лишался всех правительственных наград — ордена Ленина, званий трижды Героя Соцтруда, лауреата Ленинской и Госпремии.

О «ссылке без суда» узнал весь мир. Зарубежные коллеги протестовали, а вот советские ученые не торопились вступаться за Сахарова. Впрочем, не будем их осуждать: слишком жив в наших соотечественниках страх репрессий, слишком тревожно было за себя и свою семью…

Сахаров сам обратился за поддержкой в Академию наук — ответом было молчание. Тогда его друг Анатолий Марченко написал академику Петру Капице: «Почему молчите вы, ученый с мировым именем? Почему за советского академика вступаются виднейшие ученые Запада и в то же время нет ни единого протеста из среды советских академиков?». За Марченко вскоре «придут». Из тюрьмы он уже не выйдет…

Забегая вперед, скажем, что впоследствии стало известно, что академики Капица и Харитон хлопотали перед тогдашним главой КГБ Андроповым, чтобы тот облегчил положение Сахарова. Но получили отказ. В то же время четыре других академика опубликовали в центральной прессе статью «Опомнитесь, гражданин Сахаров!».

Вообще, вплоть до 1986 года советские газеты бранили академика на чем свет стоит — называли «диверсантом», «предателем», «отщепенцем», «провокатором», «антисоветчиком». Охотно печатались письма от рабочих и колхозников — в духе одного из героев Пастернака: «не читал, но осуждаю».

О важном «говорили» записками

В горьковской ссылке Сахаров прожил с 22 января 1980 -го по 22 декабря 1986 -го года — шесть лет и одиннадцать месяцев. Их с женой пристанищем стала четырехкомнатная квартира на проспекте Гагарина — ведомственная гостиница НИИИСа. Первое время Сахаровы занимали три комнаты, а четвертая была рабочим кабинетом администратора гостиницы, где женщина каждый день проводила по 2-3 часа.

Убедиться в том, что это сотрудница КГБ, Сахаровым помог случай. Однажды Елена Георгиевна вернулась домой за часами и застала в квартире посторонних людей, роющихся в их книгах и рукописях. Увидев ее, они бросились к окну в комнату администратора — оно было предусмотрительно открыто. После этого Сахаров отправил Андропову телеграмму, чтобы прекратили обыски в его отсутствие. Больше администраторша не показывалась, а Сахаровы заняли четвертую комнату.

Однако опальные супруги знали, что их жилище находится на круглосуточном прослушивании. В квартире дома напротив находился круглосуточный пост сотрудников КГБ. С помощью ультразвука по вибрации стекла они прослушивали все, что говорится в квартире.

Поэтому особо важные темы Сахаров и Боннэр вслух не обсуждали — обменивались записками. Из квартиры на пятом этаже другого дома также вели круглосуточное наблюдение: когда Сахаров выходит, с кем разговаривает. А во дворе стоял строительный вагончик, в котором было радиоблокирующее устройство. Елена Боннэр вспоминала, что даже когда они гуляли по лесу, всегда поблизости прохаживалась или влюбленная парочка, или грибник. Кстати, Сахаров не имел права отойти от дома дальше, чем на 14 километров.

Именно в ссылке ученый начал писать воспоминания, о чем его давно просила жена. Однако спецслужбы не дремали: в 1981 году у Сахарова украли сумку с рукописями и личным дневником. Андрей Дмитриевич терпеливо восстановил текст.

Но через год история повторилась. Случилось это возле речного вокзала. Сахаров сидел в машине. В окошко заглянул незнакомец, что-то спросил. После этого академик потерял сознание, а когда очнулся, то увидел, что стекло разбито, а сумка с рукописями исчезла. И опять ученый написал все заново, а Елена Боннэр ценой великих ухищрений — прикрепив листки к своему телу — вывезла рукопись в Москву, а потом — и за границу. Так в 1991 году «Воспоминания» увидели свет в США. У нас они вышли лишь в 1996-м году…

За оскорбление жены залепил пощечину

В первый же год пребывания в нашем городе Андрей Дмитриевич начал голодовку. От пищи отказались на пару с женой — на 17 дней. Цель была — добиться для Лизы Алексеевой, жены сына Елены Боннэр, разрешения выехать в Америку, к мужу. Некоторые упрекали Сахарова в том, что он из-за какой-то Лизы подвергает свое здоровье опасности. На что Андрей Дмитриевич отвечал, что в лице Лизы он отстаивает всех, кто ущемлен в правах на свободу передвижения и выбор места проживания.

Не одобрял голодовку отца и сын Дмитрий. В том же интервью «Экспресс газете» он вспоминает:

— Я приехал в Горький, надеясь убедить отца прекратить бессмысленное самоистязание. Между прочим, Лизу я застал за обедом! Она ела блины с черной икрой. Мне стало жаль отца, обидно за него и даже неудобно. Он, академик, известный на весь мир ученый, устраивает шумную акцию, рискует своим здоровьем — и ради чего? Понятно, если бы он таким образом добивался прекращения испытаний ядерного оружия или требовал бы демократических преобразований. У отца сильно болело сердце, и был огромный риск, что его организм не выдержит нервной и физической нагрузки. Позже я пробовал говорить с отцом на эту тему. Он отвечал односложно: так было нужно. Только вот кому? Конечно, Елене Боннэр, это она подзуживала его…

Вторую 26-дневную голодовку Сахаров предпринял в 1984 году. В ссылке у Елены Боннэр случилось два инфаркта, и ей требовалось лечение в США. Но выезд не давали. На этот раз Сахарова увезли в больницу Семашко и начали кормить насильно.

Как пишет сам Андрей Дмитриевич, «с 11 мая по 27 мая я подвергался мучительному и унизительному принудительному кормлению. 11-15 мая применялось внутривенное вливание питательной смеси. Меня валили на кровать и привязывали руки и ноги. В момент введения в вену иглы санитары прижимали мои плечи. Кто-то из работников больницы сел мне на ноги. До введения питательной смеси мне ввели в вену какое-то вещество. Я потерял сознание. 16-24 мая применялся способ принудительного кормления через зонд, вводимый в ноздрю. 25-27 мая использовали наиболее мучительный, варварский способ. Меня опять валили на спину на кровать без подушки, привязывали руки и ноги. На нос надевали тугой зажим, чтоб дышать я мог только через рот. Иногда рот открывался принудительно, рычагом, вставленным между деснами. Чтобы я не мог выплюнуть смесь, рот мне зажимали, пока я ее не проглочу. В беседе со мной главный врач Обухов сказал: «Умереть вам мы не дадим. Но вы станете беспомощным инвалидом».

Сахаров возобновит голодовку через год, в 1985-м. Начнет весной, летом сделает двухнедельный перерыв, а закончит осенью, когда придет долгожданное известие, что Елене Георгиевне разрешен выезд в США.

По словам сына Дмитрия, Сахаров любил Елену Боннэр безрассудно, как ребенок, и был готов ради нее на все. В 1983 году в журнале «Смена» журналист Яковлев опубликовал статью «Путь вниз». В ней говорилось, что «провокаторы из подрывных ведомств толкнули этого душевно неуравновешенного человека на поступки, противоречащие облику Сахарова-ученого. Вдовцу Сахарову навязалась страшная женщина». Взбешенный академик потребовал, чтобы Яковлев публично извинился перед Еленой Георгиевной, а когда тот отказался, залепил ему пощечину.

В 1982 году к Сахарову из Москвы приезжал молодой художник Сергей Бочаров. Он мечтал написать портрет опального ученого и правозащитника. Вот как вспоминает об этой встрече сам Сергей (в интервью «Экспресс газете» от 14.08.2003):

— Работал часа четыре. Чтобы скоротать время, разговаривали. Конечно, не обошлось без обсуждения слабых сторон советской действительности. Сахаров не все видел в черных красках, иногда даже похваливал правительство СССР за некоторые успехи. Но за каждую такую реплику тут же получал оплеуху по лысине от жены. Пока я писал этюд, Сахарову досталось не меньше семи раз. При этом мировое светило безропотно сносил затрещины, и было видно, что он к ним привык.

— Тогда меня осенило, — продолжает художник. — Писать надо не Сахарова, а Боннэр, потому что именно она управляет ученым. Бочаров принялся рисовать ее портрет черной краской прямо поверх изображения академика. Когда Боннэр глянула на холст, то пришла в ярость и кинулась размазывать рукой краски. Я сказал ей, что рисовать «пенька», который повторяет мысли злобной жены, да еще терпит побои от нее, я не хочу. И Боннэр тут же выгнала меня на улицу.

Как «антисоветчик» стал «великим гуманистом»

У двери квартиры на проспекте Гагарина день и ночь дежурил милиционер, поэтому попасть к Сахарову было невозможно. И лишь однажды каким-то чудом к нему прорвались два школьника.

— Мы узнали от учительницы, что в Горьком живет академик Сахаров, и решили съездить его навестить, — рассказывает Андрей Смирнов. — Милиционер курил на лавочке и не обратил внимания на то, как мы с другом прошмыгнули в подъезд. Дверь нам открыла Елена Георгиевна. Два часа прошли как одна минута, мы пили чай со сладостями и беседовали. Как только мы вышли из подъезда, милиционеры препроводили нас в соседний дом, где была вывеска «Опорный пункт ДНД». Там нас начали допрашивать: кто нас послал к Сахарову, с какими вопросами, что Андрей Дмитриевич нам отвечал и что просил передать. Когда мы вышли из милиции, то увидели, что Сахаров с Еленой Георгиевной стоят у окна и машут нам.

Оригинальную акцию в поддержку Сахарова предпринял наш земляк Владлен Павленков, преподаватель одного нижегородского вуза, эмигрировавший в США. Он обратился к людям с призывом — поддержите Сахарова, напишите ему по адресу: город Горький, проспект Гагарина, 214,3. Копии этих писем Павленко попросил присылать ему. В итоге он получил копии 57 посланий, а до Сахарова дошло всего одно письмо!

…Клонился к концу седьмой год ссылки, как вдруг к Сахарову пришли рабочие и установили телефон. На все вопросы отвечали сухо: «Завтра вам должны позвонить». И действительно, в 15.00 в квартире раздался звонок, и Михаил Горбачев объявил, что они могут вернуться в Москву. Пресса тут же запестрила другими заголовками: «Великий гуманист», «Он жил не по лжи»…

По возвращении из ссылки Сахаров прожил еще три ярких года. Но его здоровье за эти ссыльные годы было подорвано. Скончался он в 1989 году в возрасте 68 лет от сердечного приступа.

А в 1991 году в квартире на проспекте Гагарина открыли музей Сахарова. В комнатах — та же мебель, что была при Андрее Дмитриевиче. В серванте — тот самый сервиз, из которого супруги пили чай. На шкафу — та самая хохломская ваза, которую купила у нас в городе Елена Боннэр. Сохранилась и надпись на стеклянной двери — «Per aspera ad astra» («Через тернии к звездам»). По легенде, афоризм начертан рукой самого Сахарова. Стоят под окнами квартиры и яблоня с рябиной, которые — опять же, по преданию — Сахаров с Боннэр посадили 21 мая 1981 года — на 60-летие академика…

Старшей дочери Сахарова Татьяне сейчас 65 лет, она биолог по образованию, давно живет с семьей в Бостоне (США). Средняя дочь Любовь — 1948 года рождения — физик, последние годы трудилась в библиотеке Академии наук. Младший сын Дмитрий также физик по образованию.

Кстати

Писатель Виктор Некрасов вспоминает, что Сахаров был «ни грамма не приемлющим академиком», а селедку… попросил разогреть. Елена Георгиевна пояснила, что ее муж не любит ничего холодного, и что придется «и кисель подогреть, и балкон прикрыть».

www.mk.ru

 

Похожие материалы

Ретроспектива дня