Помню себя маленькой девочкой, мне было лет пять-семь, в г. Беговате проходил митинг, все уехали, я осталась одна, но не надолго. Прицепилась к каким-то соседям и поехала с ними. О! Что там делалось. Надо попросить Эльдара Шабанова описать этот митинг подробнее, вот, на каких героических поступках должна учиться наша молодежь!

Эльдар-ага стоял на трибуне вместе с Длявер-ага Девлетовым, молодой, красивый, сильный и очень эмоционально выступал. Милиция хотела к нему пробраться через толпу, чтобы забрать его. Кто-то крикнул: «Джемаат,алкъа! (Соотечественники, в кольцо!)». Вокруг Эльдара Шабанова образовались кольца, люди, сомкнув друг друга под руки, не пропускали ментов. Как они их били дубинками, как прорывались к Эльдар-ага, никто не мог ответить органам тем же, руки были сцеплены, а Шабанов все говорил. Он не думал о себе, иначе не смог бы выступать. Я помню все зрительно, из-за того, что в толпе мне ничего не было видно, я залезла на дерево и там была в безопасности.

Помню еще другой эпизод, когда Э.Шабанова и 30-40 человек из числа крымских татар забрали после первого митинга в 1966 году органы, собрались все крымские татары г. Беговата. Сидели на земле возле здания милиции и до хрипоты кричали только одно слово «Ос-во-бо-ди-ть!», пока их не выпустили. Я запомнила это на всю жизнь. Запомню на всю оставшуюся жизнь также и то, как М.Джемилев написал Обращение в Исламскую Конференцию, «геройски» от него отказался, и умудрился обвинить при этом меня. Может это и мужество в глазах некоторых, но не моих.

Пользуясь случаем, хочу поблагодарить Эльдар-ага за то, что он заступился за меня в статье «События мифические и реальные» в газете Арекет № 5-6 (115-116) от 12 марта 2002 г. Сагь олунъ, Эльдар-агьа. Наверное, настоящие мужчины такими и должны быть. Вы, в моем понятии с детства, остаетесь не просто сыном крымскотатарского народа, а одним из его героев. Я никогда не говорила с Вами о похоронах отца М.Джемилева и о допросе. И не только с Вами, ни с кем. И тем не менее, Вы выступаете в мою защиту.

Хочу поблагодарить также и Энвер-ага Аметова, покойного Решат-ага Джемилева, мужественных сыновей крымскотатарского народа, о которых услышала по Радио-голосам еще в 1969 году (мне было 12 лет), когда в Москве, на площади Маяковского они провели митинг вшестером (Энвер Аметов, Решат Джемилев, Замфира Асанова, Ирина Якир, Зейтуллаев Айдер, Халапов Ибраим).

Еще о Решат-ага Джемилеве я прочла в книге В. Маркмана «На краю географии». Они также выступили в мою защиту.

Хочу сказать именно Вам, мои дорогие ветераны национального движения, меня не «сломал» тогда следователь, потому что я не подписывала его протокол, мотивируя тем, что так не говорила. Даже после того, когда Азарян, окончательно разозлившись, заявил, что не нужно подписывать, потому что пригласит понятых, и они сами подпишут протокол допроса. Мне стыдно признаться, но я не знала тогда, что такое «понятые». А слово то, какое дурацкое! Если не знаешь, и не определишь значения. Тогда я спросила у Азаряна:

— И что, если понятые подпишут, что будет?

— Крышка будет тебе, и твоему Мустафе.

О Алла! Кто же это такие «понятые»? Это на меня подействовало магически, лишь бы не навредить Мустафе, но интуиция … все равно не подписывала. Азарян грозил мне тюрьмой, ребенка отдать в детский дом, отца посадить в тюрьму, о Сервере (муже) он говорил, что его специально забрали на переподготовку и что он оттуда не вернется, и все равно я была упряма и неумолима. Не подписывала…

Тогда привели моего отца. Вот, кто «сломал» меня, он был злой, обезумел от страха за меня, ведь его тоже обрабатывали. Мы говорили по-татарски. «Дины екъынъ баласы! Если ты собралась в тюрьму, то иди, я тебя не держу. Но по той статье ты туда не пойдешь!».

Я отвечала, что же мне делать, ведь не я выбираю себе статью. Тогда он стал мне говорить, чтобы я что-нибудь предприняла, «Яндыр башына бир шей!» («Ударь, чем-нибудь по голове следователя, но сильно, чтобы была другая обвинительная статья!»).

Азарян тихонько вышел. Через некоторое время зашел милиционер и одел отцу на руки наручники. Баба также сказал, что если он сам это сделает, (поверьте, он сделал бы это, сильный был человек), мне это не поможет и не спасет. Отец смотрел на меня, и у него из глаз текли слезы.

«Ведь ты моя дочь, и я сам тебя такой воспитал. Если ты пойдешь на скамью подсудимых с этой статьей, то ты никогда из тюрьмы не выйдешь или будешь работать на них. Другого не дано. Работать на них я тебе не позволю, сам прибью».

На крымскотатарском языке все это звучало гораздо сильнее и убедительней, ослушаться отца я не могла. Это не следователь, это отец, который сидя в наручниках, нисколько не переживал за себя. Он уже готов был идти в тюрьму, за ножи, ружье, изъятые при обыске, и вино, которое делал только для себя, угощал гостей, но никогда не продавал. Как больно понимать теперь, ради кого и чего было это? Разве стоили всего этого муки, пережитые моей семьей? Хочется пойти на кладбище к моему отцу, и рассказать ему, как Джемилев нас тогда подставил, а спустя восемнадцать лет еще и обвинил его дочь. Как отец был не прав, когда утром и вечером молился Аллаху за Мустафу Джемилева, а ведь Аллах его услышал, вознес Джемилева очень высоко … Но кто его знает, пути Аллаха неисповедимы, может для того и вознес, чтобы больнее сбросить…?

Владимир Кирсанов, старший следователь по особо важным делам, главного следственного Управления МВД Украины в Крыму, подполковник милиции, в статье «Бюджетные средства расхищались при активном участии меджлисовцев» в ответ на открытое письмо М.Джемилева в газете «Крымская правда» от 14 мая 2002 года за № 84 (22977) напишет: «…я понял, что вы очень гордитесь своим уголовным прошлым. Понимаю, сейчас это в моде».

Гонимых у нас жалеют. Уголовниками были и Ленин, и Гитлер, и Сталин, и Мао Цзедун, а также и многие другие. Не о всех них слагают легенды. Думаю, не сложит легенды крымскотатарский народ и о вас. Расследуя уголовные дела по фактам хищений огромных государственных денежных средств, я намерен только лишь вернуть крымскотатарскому народу то, что у него украли…». В.Кирсанов не крымский татарин, но заботится об этом народе больше, чем председатель Меджлиса крымскотатарского народа. «Я полагаю, вы должны быть кровно в этом заинтересованы, и оказать мне в этом посильную помощь», — обращается он к М.Джемилеву Ну, а, что по этому поводу думают сами крымские татары, очень скоро узнает и Мустафа Джемилев. (Когда у М.Джемилева в доме произошла кража магнитофона, они сразу обратились в милицию).

Только, когда отец стал на меня давить, «по этой статье не пойдешь», а ударить чем-то по голове следователя я не могла, весь мир рухнул на мои плечи. Не помню, после каких конкретных слов, когда я подписала, в сознании ли я была, или, обезумев от всего, уже не соображая, сделала это, так и не прочитав до конца протокол допроса. Не помню! Не помню, как попала домой. Только одна мысль была в голове, или не выйдешь из тюрьмы, или будешь на них работать. Так сказал отец, сказал «другого не дано». Не могу даже сейчас определить, что тогда было для меня страшнее.

А ты, Червонная, «как эти показания отразятся на судьбе Мустафы Джемилева?» Да, М.Джемилев для меня уже был в Америке!

Мустафа ходатайствует перед судьей, чтобы меня вызвали на суд: «Участницу похорон Аву Азаматову, допрошенную на предварительном следствии (том 5 листы дела 42-44) необходимо допросить на судебном процессе еще и по той причине, что при ее допросе, на предварительном следствии, как мне стало известно, применялись недозволенные Законом методы и ее вынуждали к даче угодных обвинению показаний».

Или при допросе Сабрие Сеутовой на суде говорит: «Я ходатайствовал о допросе С.Сеутовой, чтобы она рассказала, какими методами велось следствие, и она это сделала. С этой же целью я ходатайствовал о допросе другой свидетельницы Азаматовой Авы. Видимо, этот следователь Ташкентской прокуратуры Азарян становится особенно прытким и храбрым, когда допрашивает молодых женщин и девушек».

Ведь знал М.Джемилев, пусть не так подробно, как я сейчас излагаю (после переезда в Крым мы на эту тему с ним не разговаривали), но имел представление, как «выколачивались» эти показания. Почему тогда он позволил С.Червонной дать такую оценку? Или Джемилев, скорей всего, попросил ее о такой услуге, и это был его заказ!? А кто такая, вообще, С.Червонная? Ей что, легко стало писать после практического развала Союза об «Империи зла» или она может козырнуть, какой-либо, другой статьей в период застоя? Кто она, взявшая на себя полномочия осуждать меня? Даже, если я и «спасала свое семейное благополучие»! Или ее Бог — это деньги? Заплатят одни — может восхвалять до небес, заплатят другие — очернит. Кто платит, тот и заказывает музыку, были бы деньги для профессора из «Империи зла»!

Интересно, если опубликовать сегодня статьи «Лицо и личина» газета «Социалистическая Якутия», «Провокаторы ищут подсобников, или как они сели в лужу» газета «Голос Родины» № 12 1983 г., «Отповедь отщепенцев» газета «Правда Востока» № 92 (20771) от 28 апреля 1984 г., «Отщепенец или кому служил клеветник» газета «Правда Востока» от 17 февраля 1984 г. и многие другие, направленные против М.Джемилева, написанные в советские времена, как их воспримут? Поверит ли сама С.Червонная этим статьям? Наверное, нет. Как можно?! Тогда, почему такое доверие советскому следователю, его протоколам? Который, наверняка, «съел собаку» и не одну на таких делах. Да, восемнадцать лет М.Джемилев молчал, не говорил об этом, выходит, просто носил «камень за пазухой»? Правда, однажды, как мне показалось, в шутку, он сказал, что отомстит за мои показания. Видно, не шутил, ждал удобного случая…

Я же пишу не для того, чтобы, в свою очередь, отомстить ему, нет! Мои воспоминания, хотя и связаны с ним, не ради него и не для него. Хочется всем, пожалуй, кроме Джемилева (он об этом итак знает) сказать: Чтобы отказаться от своей подписи, под каким-либо документом, с этим документом, как правило, нужно, для начала ознакомиться, затем, если согласна, подписать его. Разве М.Джемилев, который написал обращение или кто-нибудь другой из участников похорон говорили мне об этом документе? Ознакомили с текстом обращения? Поинтересовались, согласна ли я подписать его?

Эй, мусульмане! Вы забыли о том, что женщины-мусульманки не участвуют в похоронах за пределами дома? Почему использовали мое имя под обращением, которое якобы подписывали сами? Слышите, мужчины!? А, уж, коль использовали, почему не сказали об этом мне, женщине, и спустя восемнадцать лет, эту женщину превратили в «козла отпущения?»

Поступок, достойный Мустафы Джемилева! Вот она его сущность!

Вообще, нет худа без добра. Хорошо, что свет увидел это «произведение» и я, наконец-то, после выхода книги, прочла текст обращения в Исламскую Конференцию. Ведь следователь (также как и Мустафа), даже не показал мне его. О! Сколько всего мне еще хотелось бы добавить. Например, когда в 1979 году были высланы родители М.Джемилева, ко мне приехал с Переправы какой-то крымский татарин намного старше меня (я не знала его), и сообщил об этом. Когда я начала его расспрашивать, он ответил, что побоялся подойти к Джемилевым и приехал ко мне. Я сразу бросилась искать грузовую и легковую машины нашла и поехала на Порт-Кавказ, чтобы забрать родителей М.Джемилева, сестер, их семьи и вещи, но когда приехала, их уже там не было. Как искала и нашла, с помощью своего Османа-эниште Сулейманова, пустующий дом, как собирали материальную помощь, постоянно заботилась о любой мелочи, нужной для них.

Слышите, С.Червонная, мне был двадцать один год и меня об этом никто не просил! А когда М.Джемилев приезжал в Тамань, он останавливался у нас, так как его родственники боялись и отказывались принимать его у себя. По этичным соображениям не буду называть их фамилии. Как после смерти Абдулджемиль-ага, на его кладбище сорок дней дежурили менты, а за мной все сорок дней наблюдали и ходили два типа. Где бы я ни была. Если работала на сцене, то они сидели в зале, если куда-то шла, они шли следом.

В этот период, а также после обыска старалась ни с кем не общаться. Если навстречу попадался знакомый человек, то переходила на другую сторону дороги, чтобы лишний раз не подвергать его опасности и не создавать ему проблем. Да! Вся станица гудела после обыска. Еще бы! Оказывается, у меня был найден склад оружия, холодного и огнестрельного, подпольный винзавод, радиопередатчик, прямая связь с Америкой, и поэтому я так модно одевалась. Никто из моих сотрудников со мной не разговаривал. Одним словом, шарахались все, и русские, и крымские татары.

Каждый четверг в Дом культуры, где я работала, приезжал начальник КГБ Темрюкского района Г.Грузин. На ноябрьские праздничные концерты, после обыска 20 сентября, были сняты с программы все номера не только моих сольных танцев, но и ансамбля. Мне кажется, что в то время, я побывала в шкуре прокаженного. Но носила эту шкуру с гордостью, достоинством, с высоко поднятой головой, ни перед кем не отпуская глаз. Это внешне. Внутри же моим переживаниям не было конца, (о них не буду писать). Теперь я «некая Ава» стр. 276, (в книге «Шестой процесс Мустафы Джемилева», изданный в 1985 году такого выражения нет). Смотрю на некого М.Джемилева совсем иначе. И хотя, на вопрос следователя он отвечает: «Сведений о гражданах, которые со мной переписываются, я без их ведома и согласия не даю». Однако, без ведома и согласия, он может использовать их подпись, спровоцировать обыск, специально оставляя у себя копии писем, написанные «гражданам». Здорово! Больше, чем оригинально!

Согласитесь, что не может один и тот же человек так сильно измениться, скорее всего, я его себе таким придумала, а он такой, какой есть.

Всему надуманному, когда-либо приходит конец. Как мне сейчас относится к написанному М.Джемилевым в письме к Г.М. Александрову ОТ21.011981 г.?

«… А попасть на процесс я очень хотел, и вовсе не потому, конечно, что всерьез надеялся своими показаниями помочь чем-то Саше (Подрабинеку), в смысле оправдания или вынесения более мягкого приговора я по своему многократному опыту хорошо знаю, что никакие показания, ни в коей мере не влияют на итоги подобного рода дел». У меня не было ни «многократного», ни какого либо другого опыта, и я очень хотела попасть на суд М.Джемилева. Приезжала, но суд отложили. Очень верила и надеялась, что своими показаниями повлияю на суд и «судьбу М.Джемилева». Сейчас я понимаю, что если бы даже кто-то из участников похорон заявил, что это он написал жалобу в Исламскую Конференцию, М.Джемилева, все равно, посадили бы, ибо так было задумано, самим Джемилевым. То есть, можно было бы, не создавая инцидента, исполнить волю отца (предложение Эльдара Шабанова, отправиться в объезд через Ростов). Но почему Джемилев не поделился своим «многократным» опытом с С.Червонной, ведь еще в 1981 году понял, что «показания не влияют на итоги подобного рода дел»?

Из письма Сафинар Джемилевой от 12.03.1984 г.: «… Здравствуй милая Авочка! Что-то ты замолчала и нет от тебя никаких вестей, как твои дела? Как настроение? Как, вообще живешь? Черкни пару строчек, если будет время. У меня тоже сейчас тяжелые денечки, все валится с рук. Ава, по твоему последнему письму (я его недавно перечитывала) приходится судить, что у тебя упад¬ническое настроение, горечь за то, что произошло, давление на работе, со стороны родичей. Одним словом кое-что представляю о твоем настроении. Только вот всем очень туго приходится, кто как-то связан с Мустафой, а тем более тем, кто боготворит его. А что Азаряну отвечала не так, как он написал, я думаю это дело поправимое, ведь с ними беседовать придется еще много раз. Еще не такие «ассы» наплели такое, что не знаешь, что и думать. Одним словом, никто тебе не даст право казнить себя. Бери себя в руки и действуй, как раньше. Молодежь тебя любит, общий язык ты с ними находишь…».

Все правильно. Зачем давать мне право «казнить себя», когда самим при надобности можно устроить публичную «казнь»? Правда, чужими руками, руками С.Червонной.

Из другого письма Сафинар от 08.11.1984 г.: «Здравствуй дорогая Ава! Съездила я к Мустафе, считай благополучно, видела его три дня… говорили обо всем и, конечно же, о тебе тоже. Мустафа говорит, что твои показания ход событий уже не изменили бы…».

А вы, Светлана Червонная, так по-пионерски рассуждаете, «как эти показания отразятся на судьбе Джемилева».

В следующем письме Сафинар от 11.10.1984 г.: «…помнишь День рождения Мустафы? (13 ноября) отошлите как можно больше поздравительных телеграмм, пусть знают, что он не один, за ним народ…».

Я помнила День рождения Мустафы, тем более у самой на несколько дней раньше. Так вот за ним тогда стоял народ, в лице одной А.Азаматовой. Потому что, другие побоялись отправлять телеграммы, даже его родственники, не хотели иметь проблем. Пришлось все телеграммы отправить мне.

В новогоднем поздравлении Мустафа напишет мне: «Ко дню своего рождения я получил из Тамани много телеграмм. Наверное, ты знаешь отправителей. Передай им мою признательность и мои наилучшие пожелания в связи с Новым годом». В письме к Гулизар он так оценит ситуацию: «На день своего рождения получил 78 телеграмм. Вообще, из ваших краев, в частности, из Тамани было довольно много телеграмм. Если узнаешь кого-нибудь из тех, кто прислал телеграммы передай им мою признательность за внимание и доброе пожелание. Многие имена в этих телеграммах мне не знакомы, ведь в Тамани я мало кого знаю, а некоторые, почему-то, были анонимные, т.е. в некоторых телеграммах не указано от кого они. Безымянные телеграммы (их было штук шесть) между нами говоря никакого удовольствия не доставляют, а даже наоборот, вызывают какое-то не очень приятное чувство. Если человек боится, что потом из-за этой телеграммы с ним будут «собеседовать» кое-какие «товарищи» или будет косо смотреть начальство на работе, то вообще, лучше крепко держаться за свое стойло и не ввязываться в предосудительные с точки зрения начальства дела. Может быть я не прав, чрезмерно резок и, вообще, небла¬годарный человек, но мне так кажется…».

Да, мне тоже так кажется. Вы, Мустафа Джемилев неблагодарный человек, чрезмерно резкий, злопамятный и желчный и теперь в Вашем окружении все больше те, кто в то время «крепко держался за свое стойло», а сейчас еще крепче держатся за «стойло», которое ты создал для себя.

Я не могла в то время позволить себе купить французские духи за 45 рублей, которые мне очень нравились, имея оклад 80 рублей. Но на всю зарплату я могла отправить поздравительные телеграммы М.Джемилеву или 30-40 рублей послать Сафинар и Хайсерчику (квитанции сохранились).

А анонимные телеграммы получились из-за того, что я уже не знала каким именем и какой фамилией подписываться.

В этом же письме к Гулизар Абдуллаевой, он пишет: «…Аву часто видишь? Передай ей и ее родителям привет. Ее письмо с двумя фотографиями, буклетом «Тамань» и с симпатичным японским календариком я получил давно… Хотел было ответить Аве, но воздержался, потому что она не указала свой почтовый индекс, а письма без индекса часто пропадают. Письмо Авы приятное и забавное, только она напрасно думает, что я очень сердит на нее из-за ее показаний во время следствия…».

Да! Кто на кого должен сердиться?! Он на меня за «мои показания», которые состряпал Азарян? Или я на него за спровоцированный обыск, последствия которого могли мне обойтись 5 годами тюрьмы? Я не могла, потому что боготворила его, а он не «сердился», до определенного момента, т.е. всего 18 лет! Интересно, если бы А.Азаматова не поддержала бы 16 членов Милли Меджлиса, которые подняли вопрос о хищении бюджетных денег, не выступала бы на Курултае против Мустафы Джемилева, а была бы на его стороне и его бандитского «Имдат-банка», и Фонда «Крым», то история писалась бы иначе? «Мальчиком для битья» или мишенью для Червонной стал бы кто-нибудь другой?

В письме Сафинар от 11.09.1984 г.: «…Авочка, ты, надеюсь, ему уже написала письмо? Учти, письма твои будут безответные, и все-таки нужно писать, хотя бы в неделю раз. Конверт старайся отправлять заказным, и что-нибудь обязательно вкладывай; конверты, открытки красивые, он и так будет получать писем очень мало, ведь таких смелых не так уж много найдется. Обязательно пошли свои фотографии с дочкой…».

Где теперь те смелые, которые писали, поддерживали семью Джемилева и его самого морально и материально? Кто остался рядом с ним?

Вельдане, в свои четыре года, тоже умудрялась переписываться с Джемилевыми. Я писала письма под ее диктовку. Ответ М.Джемилева Вельдане «Вполне разделяю мнение малышки Вельдане, что «Мустафу-агашку» надо бы немедленно освободить, но как им тут это растолкуешь!»

Вот ответ Сафинар от 14.01.1984 г.: «Селям, дорогая Вельдане. Прочитала твое письмо, большое тебе спасибо за твою заботу о нас. Хайсера я с собой не возила, потому что он заболел и физически это просто немыслимо. К Мустафе-агашке ехать нельзя, там очень холодно, и это очень далеко. Когда он приедет домой, то вы с мамой приедете к нам. Мустафу-агашку спрятали очень далеко и поэтому его не показывают по телевизору. Но мы увидим его живого сами, а не по телевизору. Это куда интересней…».

Мечта моей дочери сбылась, теперь М.Джемилева только по телевизору и показывают. А он ли это, вообще? Может тот Джемилев, которого мы знали погиб в тюрьмах? И турки были правы, когда справили по нем поминки? В любом случае, М.Джемилева для нашей семьи больше не существует.

В другом письме Сафинар от 21.06.1984 г. пишет: « …Пока шло твое письмо, кое-что здесь изменилось. Иззет-ага (Хаирова) выпустили из тюрьмы. Сейчас он находится под подпиской о не выезде из города. Следствие продолжается, якобы, но взамен свободы они требуют от него подлое письмо, где, якобы, он не будет участвовать в крымскотатарском движении. Они вызывают его на беседы, а он пока ходит. С Мустафой такое не прошло бы! Он просто сказал бы «Пошел вон! Мне с тобой не о чем говорить!»

Действительно, зачем о чем-либо говорить, когда можно просто оставлять копии писем, которые периодически становятся достоянием КГБ и из которых и так все предельно ясно?

Хотя, в другом письме Сафинар от 02.01.1985 г. пишет: «… Может мое то письмо последнее было не очень подробное, но пойми, не все напишешь в письме, ведь наши письма читаем не только мы».

Знали и об этом! Еще в 1980 году 24.02 Александр Подрабинек в своем письме к Мустафе напишет: «…А письма действительно уничтожайте. Меня вот жадность к воспоминаниям подвела. Теперь уничтожаю все письма. Что копить? Все равно гебня заберет…».

А ведь он имел в виду письма-оригиналы, о копиях писем и речи не могло быть! Может в этом и заключается для Джемилева весь смысл написания и хранения копий писем, чтобы «гебня забрала»?

Обратите внимание на обвинительные материалы, документы, письма, заявления, приобщенные к делу, изъятые при обысках у М.Джемилева, ведь это все копии! Как будто человеку, занимающемуся таким делом, нельзя было хранить все это в недосягаемости. Невольно вспоминаешь встречу Петра Григоренко с Александром Исаевичем Солженицыным. Сравните: «Двери открылись, я шагнул в сени и попал в крепкие объятия. Быстро прошли через хозяйкину половину, и вот мы в большой избе с огромной деревенской печью и маленьким закутком за нею. Закуток играет роль своеобразной кухни и столовой. В избе — простой, грубой работы деревенский стол, деревянная же скамейка, в Украине такую зовут «ослон» и пара тяжелых грубой работы стульев. В комнате довольно прохладно, но я раздеваюсь. Александр Исаевич сразу же обратил внимание на мои легкие ботиночки и предложил их сменить на валенки.

Я попытался отнекиваться: «Вы сами как?»

— Я привык к этому, — показал он на огромные зэковские бахилы. Пришлось согласиться.

— Голодны?, — спросил он.

— Сейчас будем ужинать.

Я взглянул на часы. Была половина второго.

— Поздновато, — сказал я, — хотя, честно говоря, есть я очень хочу. По существу еще не ел сегодня. Весь день «хвосты» рубил. И я начал рассказывать об этом.

Александр Исаевич подошел в это время к столу, вынул из кармана фуфайки и положил на стол стопку бумаги размером в четвертушки писчего листа. Рядом лег остро отточенный карандаш. После этого направился в свою своеобразную кухню и начал готовить ужин.

— Спиртного употребите? — спросил он оттуда.

— Я не очень охочий до этого, но разве, по русскому обычаю, для встречи.

— Я совсем не употребляю, но ради встречи тоже согрешу.

Тем временем я продолжал осматривать комнату, и мой взгляд нет-нет, да и тянулся к стопке бумаги на столе. Солженицын заметил это: «Что мои орудия производства интересуют?»

— Да! Честно говоря, никак не пойму, зачем Вам бумага таких размеров?

— Сейчас объясню, — сказал он и вышел из комнаты. Почти тут же вернулся и показал стопку такой же бумаги, только плотно исписанной мелким, бисерным почерком. Написано так убористо, что с четвертушки наверняка получится страница машинописи, через полтора интервала. Это итог дневной моей работы. Перед тем, как ложиться спать, я его должен убрать из дома, и уж больше никогда с ним не встречусь. То, что накапливается в процессе дневной работы, я никогда не оставлю там, где работаю. Если мне нужно выйти, я кладу в карман и написанное, и чистые листочки. Где бы я ни жил, у меня в разных местах подготовлено несколько тайников. Если появляется кто-то чужой и, тем более подозрительный, все написанное и чистая бумага идет в тайник. Я подчеркиваю, и чистая бумага и карандаш. Вокруг меня всегда должно быть не только чисто, но и без намека на то, что я работаю. Вот Вы постучали, я все в карман. Если бы Вас не узнал, переправил бы все из кармана в тайник». (Из воспоминаний Петра Григоренко «В подполье можно встретить только крыс», стр. 664-665)

Как по-разному поставлена работа, кто-то прятал даже чистую бумагу и карандаш, а кто-то штамповал копии всех документов и писем. Здорово!

Представьте себе, что если из материалов дела всего шестого процесса над М.Джемилевым Исключить все копии писем и документов, что в нем останется? Ничего! Никакого дела, никакого содержания. Не будут выделены в отдельное производство в возбуждении уголовных дел в отношении Г.М.Александрова, Р.Аблаева, Ф.Аблямитова, С.Кадырова и других. Не было бы и целых серий обысков у С.Сеутовой и И.Хаирова, Измайлова и Р.Аблаева, А.Азаматовой и С.Кадырова и других. Ничего бы не было! Не пришлось бы сидеть в тюрьме Решату Аблаеву, Синаверу Кадырову и Г.М.Александрову в психушке.

Я не претендую на роль аналитика, но с одной стороны — копии писем М.Джемилева, с другой — Сафинар, которая была завербована и отправлена к Джемилеву органами в Зырянку Колымской области, (газета «Арекет» № 2 (49) от 09.02.1996 года статья «Ветераны проснитесь на нас лежит ответственность за судьбу крымскотатарского народа» Решат Джемилев). Не смахивает ли это на налаженный семейный подряд?

В.Басыров в газете «Голос Крыма» от 22.03.2002 г за № 12 (436) в статье «Шестой процесс Мустафы Джемилева» в разделе «Мужество, которое помогало многим» пишет: «Книга «Шестой процесс Мустафы Джемилева» уникальна. Язык фактов и документов убедительно раскрывает с одной стороны, низость и подлость представителей тоталитарной системы, с другой, силу человеческого духа, обрести которую, дано не каждому…».

Я с ним вполне согласна. Единственно, нужно правильно разобраться в уникальности этой книги, читая между строк, анализируя события тех лет, можно четко определить, кто на какой стороне, кто, между, кто, находясь на одной стороне, успешно работает на другую и, вообще, кто есть кто…

Мне не удается быть последовательной в своих воспоминаниях. Тем не менее, попробую вернуться к тому злосчастному дню.

* * *

Обыск продолжался, все в доме перевернули вверх дном. Осталась только кровать, на которой никто не спал. Она была очень высокой от матрасов, одеял, и всех подушек. Еще до прихода ранних «визитеров» под стопку одних подушек я засунула фотографии Мустафы и его семьи, а под другую — письма. Не смогла расстаться, когда передавала другие документы Бурхан-ага. И, когда, работники милиции посмотрели на меня, на кровать, на Азаряна, и, прежде, чем, они принялись за дело, я спросила:

— А Вы уберете кровать так, как она сейчас прибрана?

Быстро подошла, и сама взяла гору подушек… вместе с фотографиями М.Джемилева и переложила на диван (фотографии — это единственное, что осталось у меня после обыска). Но забрать вторую стопку подушек вместе с письмами я не успела. Когда с кроватью «покончили» сказала, что зря устроили такой погром, все равно ничего не нашли. На что Азарян ответил, что «еще не вечер».

Не знаю почему, но мне не было страшно, может потому, что я не успела отойти от шока, а может страх и головная боль не совместимы. Все было, как в тумане, как не со мной, я носилась, как заводная, Азарян возмущался.

— Ава, Вы должны находиться при нас.

— Нет, уж лучше Вы при мне. Приперлись в такую рань, должна же я убрать в доме, вынести детский горшок, заправить постель и т.д.

Он прикрепил за мной мента, который находился при мне, и бегал за мной очень преданно.

Мама, папа, я и мой ребенок это все, кто был в доме. Каждый прятал то, что мог. Отец ножи, у него была большая коллекция. Мама прятала ружье, которое находилось у нас на хранении. Когда начали обыскивать комнаты родителей я, конечно, возмутилась, т.к. их половина дома не имеет отношения ко мне, но бесполезно. Ружье нашли и изъяли, оно не было зарегистрировано, ножи тоже, хотя в протоколе это не зафиксировано. Вельдане, моя девочка, взяла свою самую красивую куклу побежала к туалету и бросила ее в дырку. Азарян приказал побежать за ней, думая, что я дала что-то ребенку. Когда Вельдане заплакала я тоже побежала к туалету. Через минуту мы все собрались там. Азарян строго спросил:

— Что Вы ей дали спрятать?

— Я ничего ей не давала, а если Вам всем приспичило в туалет, то при чем тут ребенок?

Отец взял Вельдане на руки, начал ее успокаивать, чтобы не плакала, а она стала просить, чтобы он ей достал куклу. Я ее поругала:

— Зачем ты бросила куклу в туалет? Как теперь тебе ее достанет картбаба (дедушка)?

Она ответила:

— Чтобы не нашли!

Ее ответ натолкнул Азаряна на мысль, что в кукле я что-то спрятала. Стали пытаться достать.

— Туалетом пользоваться не разрешаю, Вас слишком много, через два дома отделение совхоза, там есть общественный туалет, но чтобы достать куклу, пожалуй, разрешаю пару раз нырнуть головой.

Взяла Вельдане и ушла. Бедная моя девочка в свои три года понимала, что в доме твориться неладное и «спасала» свое «имущество», как могла. Эту куклу ей в подарок купила в Германии моя подруга Гала Багдасарова. До 1990 г. Вельдане меня «шантажировала», что из-за меня у нее нет куклы, пока я не привезла ей, почти такую же из Америки. Да, пока везло только мне, я успела спрятать книгу, «порочащую общественный и государственный строй СССР» в будке у собаки. Как «брат» относился ко мне Мустафа Джемилев, но спасла меня от тюрьмы огромная псина моего отца по кличке «Актош». По истине, собака не только друг человека, она еще ему и брат.

Когда в доме все перерыли, я сказала отцу по-татарски, что хочу их заставить выкопать огород (баба, как раз, собирался копать).

Азарян услышал конец фразы и понял все по-своему:

— Ты что, закопала книгу? ( Как у него радостно блестели глаза, «поймал» меня на разговоре с отцом).

-Да!

Начали копать, то в одном месте, то в другом… Следователь подошел и попросил приблизительно указать, в каком месте. Я ответила, что огород маленький, копайте подряд, не ошибетесь.

— Это будет долго, да и лопаты всего две.

— У Вас так много людей, а лопаты я принесу от соседей. И отцу будет польза, и Вам.

Надо заметить, что копали менты отвратительно, то там яму выкопают, то в другом месте, моя надежда, что перекопают на зиму огород, не осуществилась.

Азарян сказал собраться, я должна ехать с ними.

— Почему? Ведь Вы ничего не нашли?

— Как это не нашли? А письма М.Джемилева?

— А что, у нас переписка запрещена законом? Это что, преступление?

— Да! Переписываться с таким отщепенцем — это преступление. И дело будет возбуждено не только на Вас, но и на Вашего отца.

— А при чем тут отец?

— У него целый подпольный винзавод, холодное оружие, которое он пытался спрятать при обыске и ружье, без разрешения на хранение, не зарегистрированное.

Посадили меня в машину и увезли в Таманское отделение милиции, закрыли в комнату предварительного заключения. Сколько я там пробыла сказать не могу, очень болела голова, когда мне стало невмоготу, сильная тошнота, я стала стучать в дверь. Мне открыл милиционер, когда он меня увидел, испугался, видимо, я была очень бледной. Он спросил: «Что с тобой?» Я ответила, что мне очень плохо, тошнит и надо выйти, и что меня нельзя закрывать на ключ, потому что страдаю клаустрофобией. Он вывел меня на внутренний дворик. Я попросила его уйти, не стоять над душой.

Он отошел от меня. Появился другой милиционер и тихо сказал первому:

— Она сейчас «чухнет» и у тебя будут проблемы.

— Да куда ей, она еле стоит на ногах… А ты видел, когда-нибудь, как она танцует на сцене?

— Конечно, только я ее не узнал сразу.

Он завел меня. … Мне стало немного легче, я попросила воды. Через несколько минут пришел Азарян и принес мне горячего чая. Видимо, пока я сидела взаперти, они обедали.

Его наглый вопрос разозлил меня, так, что я не стала пить чай, хотя мне очень хотелось.

— Что, так уж сразу и забеременела? Ой, как нам плохо! Но эти штучки у меня не проходят.

— У меня тоже. Я не была беременна ни до того, когда Вы пришли с обыском, ни тем более, сейчас.

— А что же тогда с Вами? Когда молодую женщину рвет, это как правило…

— В любом правиле есть исключение, меня тошнит и рвет от Вас. Наверное, я его этим достала, но у меня было все впереди, потом он достанет меня, раздавит, размажет, унизит, будет издеваться, орать, как только сможет!

— Сядьте!

Я села. Он вытащил из дипломата очень красивый лист бумаги с золотой печатью из фольги, показывает мне и говорит:

— Вот приглашение М.Джемилеву из Америки, он уже оформляет визу и на днях должен выехать, ему предоставляют политическое убежище. Мы рады, что избавимся от этого типа. Осталось разобраться с некоторыми элементами вроде вас, которые не хотят жить нормально. Мне Вас от души жаль, такая молодая, красивая, а вляпалась, тебе, что, больше нечем заняться?

И так далее и тому подобные нравоучения, (о наивная душа! Я поверила в то, что он говорил), но уже не слушала его…

Меня впечатлило это приглашение настолько, что, когда была в США у Фикрет-ага Юртера и увидела такой же бланк приглашения (только без фамилии), у меня внутри все похолодело (это спустя то 7 лет!). Попросила приглашение. Фикрет-ага спросил, зачем мне пустой бланк? Ответила, что на память, привезла его и если бы не вышедшая книга, вряд ли вспомнила бы об этом, и нашла его среди своих бумаг по такому случаю. Я не вникала и не слушала, о чем продолжал говорить мне Азарян еще и по той простой причине, что меня охватила такая радость, потому что Мустафа, наконец-то, избавится от преследований, потому что до этого дня вспоминала, снова и снова переживала его отъезд.

* * *

Мы опять ехали из Абинска, естественно нас сопровождали. Когда, попрощавшись с родственниками садились в машину, Джемилев почему-то нервничал, я видела, что он не знает куда положить бумаги, написанные его рукой. Тогда я предложила ему, чтобы он отдал их мне. Он так и сделал, но потом передумал и сказал:

— Знаешь, что тебе будет, если у тебя это найдут?

— Не знаю, но думаю, что не найдут. А вот если найдут у Вас? Мустафа забрал бумаги, порвал их и выбросил. Я спокойно вздохнула, раз порвал, значит, никакой опасности. (Теперь я думаю, что это, по-видимому, было обращение в Исламскую Конференцию). В машине я ехала подавленная, потому что настроение испортилось из-за того, что Джемилев начал говорить, что его опять посадят и что он не выйдет оттуда больше живым. Я спросила: «За что?» Он ответил, что из-за той бумаги. Что в ней, он так и не сказал, мне же неудобно было расспрашивать.

Но, ведь, Вы, порвали и выбросили ее…

Мне трудно писать сейчас об этом, потому что отношение к нему тогда, ну никак не сравнишь с отношением к нему сейчас. Слезы буквально душили меня. Чтобы скрыть свою слабость я отвернулась к окну и лбом прижалась к прохладному стеклу. Риза Сейтвелиев ехал с нами. Он не понял смысла нашего разговора и все время спрашивал: «Что случилось?». «Тебя опять укачало?»…

* * *

Азарян не сводил с меня глаз, а я не думала о себе, откровенно радовалась за М.Джемилева. Ведь когда он уезжал, в начале июня, он практически попрощался со мной на долгие годы. И в письме от 28 июля 1983 года об этом писал: «…Всегда буду очень рад твоим письмам, тем более, что через некоторое время я, видимо, буду на долго лишен возможности ни по¬лучать, ни писать…»

В моих мыслях он уже тянул срок. А тут такая радость, вместо тюрьмы Америка…

Следователь достал другой документ и положил его рядом со мной. Это было заявление М.Джемилева об отказе от советского гражданства стр. 137. Приглашение в США плюс заявление о выходе из гражданства, естественно, произвели на меня впечатление. Ну а то, что В.Азарян искусно лгал, убедив меня, что Мустафа уже на пути в Америку, мне никак не могло прийти в голову. Ознакомившись с этими документами, я не могла предположить другого.

Затем следователь достает целую стопку отпечатанных листов и кладет перед собой. Я сижу напротив. (Совсем как в детстве, мой брат Рустем в первом классе учится читать, я сижу напротив, мне 4 года, и тоже учу, но все вверх тормашки. Так и научилась читать, пока не переучили в школе. Как мне это помогло!) Я быстро стала читать, что же там написано. По-видимому, следователь следил за моим взглядом и спросил:

— Тебе что без разницы как читать?

И перевернул листы. Представляете мою физиономию и отвисшую челюсть, когда я прочла отпечатанные тексты писем М.Джемилева ко мне? Моему изумлению не было предела, и не только те письма, которые только что изъяли при обыске.

— Когда Вы успели напечатать эти письма? Ведь Вы только что забрали их?

— Твой Мустафа, прежде чем уехать в Америку раскололся и сдал Вас всех.

— Но как так можно расколоться? Если Вы меня сейчас станете пытать я не смогу так расколоться, потому что не помню, тем более, так дословно, о чем я ему писала.

— Я тебе напомню, мне не нужно для этого тебя пытать.

И достал другую стопку листов, где был отпечатанный текст моих писем к М.Джемилеву. Но в этом случае мне было все понятно, видимо, мои письма были изъяты у него при обыске, я так и подумала, и он писал мне об этом в письме от 28.07.1983: «…На днях был повторный погромный шмон и мое хранилище для наиболее приятных писем основательно опустошили…». Идо сего времени считала, что мои письма были изъяты у него при обыске.

Хотя, теперь, по протоколам обыска этого не скажешь, (согласитесь, что «Шестой процесс Мустафы Джемилева» — уникальная книга). Только копия одного письма, письма Джемилева ко мне от 19.03.1983 г. было изъято у него при обыске. Но меня не беспокоило, как мои письма попали к Азаряну, мне не давали покоя отпечатанные тексты писем Мустафы ко мне.

Я была в шоке!

Азарян смотрел мне в глаза и, видя неподдельное изумление, сказал:

— Я Вам потом все объясню.

И объяснил уже после допроса, через день.

* * *

Ава АЗАМАТОВА

МФ-Информ

Продолжение следует…

Дополнительные материалы по теме:

ОБРАТНАЯ СТОРОНА МЕДАЛИ (1)
ОБРАТНАЯ СТОРОНА МЕДАЛИ (3)
ОБРАТНАЯ СТОРОНА МЕДАЛИ (4)