«Новоросс.info» опубликовал интервью с известным российским экспертом по исламу, доктором философских наук, профессором Игорем Добаевым. Предметом беседы стал вопрос возникновения, развития и современного состояния на постсоветском пространстве такого многогранного социально-политического явления — исламского экстремизма.

— Игорь Прокопьевич, с какого периода можно говорить о формировании радикальных исламских организаций в их нынешнем понимании. Когда они впервые появились в СССР, в каком регионе?

— Буквально совершенно краткий исторический ракурс. Декабрь 1928 года, в Египте формируется первая современная радикальная исламистская организация «Братья-мусульмане». В 1930-е, 1940-е и даже 1950-е годы формируется сеть филиалов данной структуры практически во всех других государствах Ближнего Востока. Филиалы затем получают самостоятельность. Впоследствии происходит расщепление египетских «Братьев-мусульман», а после — и самостоятельных группировок «братьев» других государств Ближнего Востока, в результате образуется огромный конгломерат самых разнообразных экстремистских структур исламистского толка.

Аналогичные процессы в конце 1950-х, а особенно в 1960-е и 1970-е годы, происходят на Среднем Востоке (Турция, Иран и Афганистан), ну и дальше — в других ареалах мусульманского мира. Понятное дело, что целый ряд факторов подкрепляли эти процессы. Например, Иранская революция 1979 года, ввод наших войск в Афганистан, а после крушения Советского Союза — неуклюжие, можно сказать, провокационные, действия американцев.

Что касается нашего Северного Кавказа. Чаще всего расхожее мнение таково, что это явление у нас появилось в конце 80-х, развивалось в 90-е годы, в период развала, последующих коллизий и самых ужасных трансформаций и получила значительную подпитку после ведения военных действий в Чечне в 1994 году. Это, конечно же, так, но не совсем.

Потому что первые ростки, не только идейные, но и организационные, исламистских радикалов относятся к середине 70-х годов и связаны они с именем Мухаммеда Кебедова или Мухаммеда Кизилюртовского, дагестанца по национальности. Он в молодости познакомился с одним арабским студентом, который получал образование в Советском Союзе. Так случилось, что Кебедов попал с арабом в больницу и в одной палате они пролежали где-то неделю или две, этого оказалось достаточно для того, чтобы попасть под влияние иностранца, который оказался активистом «Братьев-мусульман». Мухаммед Кебедов возвращается в Дагестан, формирует кружок единомышленников, начинает вести пропаганду в соответствующем русле. К тому же он получил литературу от того арабского паренька. Но тогда был Советский Союз, был мощный Комитет государственной безопасности, они попали в поле зрения и их громят. Но все тогда ограничивается профилактической беседой, что «не туда, ребята, идете».

— То есть тогда попытки создания исламистских структур были пресечены?

— Да, деятельность была локализована, но ненадолго. Потому что очень скоро, уже в 80-е и 90-е годы это движение у нас начинает расширяться, создаются соответствующие организационные структуры. Так, летом 1990 года, за год до развала Советского Союза, в Астрахани проходит съезд и учреждается общесоюзная Исламская партия возрождения (ИПВ), ее лидером избирается дагестанец Ахмад-Кади Ахтаев. Во всех мусульманских республиках формируются ее филиалы, на базе которых затем, после развала Советского Союза, создаются самостоятельные партии, движения и прочее.

Одна из них — Партия исламского возрождения («Хизб-е Растахиз»), как раз и учиняет гражданскую войну в Таджикистане с огромными жертвами и прочее. А вот Ахмад-Кади Ахтаев становится лидером ИПВ в новой России и одновременно ее дагестанского филиала. Он же становится лидером и рупором умеренного крыла радикалов, издает газеты, формирует вокруг себя слой приверженцев.

В этот же период, еще до чеченских событий, возникает и развивается ультрарадикальное крыло, которое возглавляет уже названный мной Мухаммед Кебедов. В дагестанском селении Кизилюрт он образует общество «Хикма» («Мудрость»). Через него прошло несколько сотен молодых людей, которых он учил основам ислама в очень интересной интерпретации. У меня есть видеозапись, где показано, каким образом он осуществляет так называемый «призыв к исламу» (ат-даава). И в этом призыве, распространяя исламские премудрости, он очень серьезным образом останавливается на столпах данной религии.

Как известно, их всего пять, некоторые признают шестой. Так вот первые пять он почти отметает, вскользь говорит, а вот шестой возводит в ранг основополагающего. Речь идет о джихаде как священной миссии. И здесь его разговор ведется в суперрадикальном смысле. Джихаду Мухаммед Кебедов отводит важнейшую функцию. По его мнению, джихад является индивидуальной обязанностью каждого мусульманина, в отрыве от мусульманской ортодоксии, он считает, что джихад не обязательно носит оборонительный характер, но может быть и наступательным. Он ведется с так называемыми «врагами ислама».

Причем враги ислама — это не только не мусульмане, но и те мусульмане, которые «снюхались» с неверными, в том числе и дагестанские власти и так далее. Затем эти люди, получив подобное «образование», разъезжаются по различным районам республики, причем некоторые из них едут за получением образования за рубеж. И это — очень важный момент.

— Чем он важен?

— Дело в том, что когда в постсоветское время началось возрождение религии, выяснилось, что для этого нет ни помещений, ни средств, ни кадров — ничего нет. И пошел такой встречно-направленный процесс: сюда стали приезжать миссионеры, стали идти деньги, стали открываться издательства и одновременно стали вести активную деятельность некоторые посольства, которые стали организовывать исламские центры. Особенно в этом преуспело Королевство Саудовская Аравия (КСА). Их культурный центр при посольстве КСА, финансируемый из средств фонда имени короля Фахда, просто забросал всех своей литературой, переведенной на русский язык. Причем основная масса этой литературы — ваххабитского характера.

Понятно почему, потому что Саудовская Аравия — родина ваххабизма, в середине XVIII века там было организовано первое саудитское государство, в основе идеологи которого стало учение Мухаммеда ибн Абд Аль-Ваххаба — вот это учение по имени его основателя и получило название «ваххабизм». Оно, в общем-то, носит самостоятельную роль, однако довольно-таки интересную. В тот период времени на территории Аравийского полуострова оно было очень радикальное, примерно как сегодня наши радикальные исламисты.

Но когда ставят на одну доску современный радикальный исламизм и ваххабизм XVIII века — это было бы неверно. Потому что любое радикальное явление имеет свой потенциал, который растрачивается по истечению определенного времени. В середине XVIII века заряд был мощный, как и в начале XX века, когда с 1902 начало организовываться третье и последнее государство саудитов, трансформировавшееся в известное нам КСА. Но после этого движение пошло на спад, причем в первую очередь благодаря деятельности самого королевского дома Саудитов. Не все, наверное, знают, что в конце 20-х годов королевские войска были вынуждены применить силу против радикальных исламистов и в итоге их разгромили.

— Другими словами, сейчас Саудовская Аравия не является главным «импортером» ваххабизма?

— Тот ваххабизм, который имеет место быть в Саудовской Аравии, не представляет собой какого-то суперрадикального ядра. Хотя в его рамках есть разные люди, разные центры: есть совсем умеренные, есть середнячки и есть какое-то количество воинственных радикалов. Но, в общем-то, это движение утратило тот свой заряд, которое имело много лет и даже столетий назад. Поэтому в мире, с формированием египетских «Братьев-мусульман», да и у нас, что-то сходное с ваххабизмом саудитов есть, но это уже совсем другие движения и течения, а потому именовать их «ваххабитами» не совсем корректно.

Кстати сказать, примерно то же, что происходило в Саудовской Аравии, примерно в то же самое время, а может, даже чуточку раньше, происходило на севере Индии, на территории нынешнего Пакистана, где фиксировалось антиколониальное движение под исламскими знаменами. Сегодня там сформировано мощное деобандистское движение (кстати, известный ныне «Талибан» выпестован именно деобандийцами). Так вот, деобандизм и ваххабизм, в общем-то — родственные явления, они очень похожи между собой. Но есть своя определенная специфика, которая зависит от территории, от людей, которые их исповедуют. Вот, скажем, движение «Талибан», впервые о котором услышали в 1992 году, а в 1996 году взявшее штурмом Кабул, — они как раз имеют деобандийские корни. Хотя их лидер — мулла Омар (пуштун, деобандиец) и Усама бен Ладен (саудит с йеменскими корнями, чистый ваххабит), они узнали друг друга, как говорится, по своим качествам, потому что эти явления (ваххабизм и деобандизм) — явления одного порядка.

— Какова роль идеологической составляющей в современном радикальном исламизме на территории государств постсоветского пространства?

— Когда начало развиваться «наше» движение, оно не могло возникнуть исключительно на собственной почве, оно возникало и развивалось под очень мощным внешним воздействием, прежде всего — идеологическим. Эти радикальные идеологии плавно-плавно перетекли к нам. Идеология нас всегда будет интересовать при рассмотрении таких структур. Потому что ни исламского радикализма, ни религиозно-политического экстремизма, ни терроризма, прикрывающегося исламом, без идеологии быть не может. Не будь идеологии, а одна практика — это были бы обычные бандиты, криминалитет и так далее.

Поэтому идеологический блок очень важен, но он часто упускался нашими властями и до сих пор упускается, не до конца понимается. Но эту идеологию нужно изучить, понять, откуда «растут ноги», выявить ее порочные места, которые, безусловно, есть. Самая главная порочность в том, что эта идеология видит только врагов, причем не только со стороны немусульман, но и в среде самих мусульман — тех, которые не с ними. И поскольку у них так много врагов, то это ненормально, это какая-то изоляционистская идеология, формирующая закрытые общества радикалов. То есть пробелов много и на этом поле стоит поработать.

Стоит также отметить, что идеологическое воздействие носит ярко выраженный зарубежный характер. Причем подобные движения в постсоветских странах не смогли воспроизвести своих собственных идей и собственных идеологов, которые бы сказали новое слово в этом деле — идет исключительно ретрансляция заграничных воззрений. Адаптирующие свойства, конечно, можно проследить, но своего, по большому счету, ничего не создано. Более того, когда в последние годы в России прошли успешные операции и основных местных потенциальных идеологов уничтожили, я замечаю оскудение местной радикальной мысли. Те ребята, которые сегодня возглавили это движение, они просто убоги по своей сути, они даже не могут толком повторить то, что постулировали их предшественники.

Но за рубежом до сих пор учится много наших молодых людей и надо полагать, что нынешнее подполье ожидает их и надеется на них. Как, впрочем, и на других толковых людей. Но сегодня у них наблюдается идеологический кризис. Я так подозреваю, что и в среде татар Крыма то же самое, я просто уверен в этом.

— А что можно сказать об организационной структуре движений постсоветских исламистов, отличается ли она от зарубежных?

— Здесь мы видим, что идет адаптация этих структур, их приспособление к меняющемуся миру. Скажем, до 2001 года они имели свои легальные базовые площадки в Судане, где правивший режим находился под влиянием шейха Тураби, в талибанском Афганистане и на территории Чечни. В данных регионах разворачивались школы, где готовились боевики-исламисты. К примеру, эмир Хаттаб в 1996-1999 годах на территории Шалинского района Чечни под селением Сержень-Юрт поставил это «образование» на поток. Причем подготовка там велась, начиная от изучения идеологии и заканчивая взрывным делом, стрелковым занятиям. Самые толковые «выпускники» затем направлялись на стажировку за рубеж.

Однако впоследствии, когда за дело взялись американцы, эти основополагающие движения были разгромлены, поэтому исламисты перешли к партизанской войне, постепенно трансформировавшись в бандитское подполье, стали сетевыми сообществами.

— В чем особенность таких сообществ?

— Сетевое строение имеет даже самая мелкая, первичная, базовая структура террористов. Например, на Северном Кавказе они себя называют джамаатами. Но джамаатами в исламском мире, как правило, называются сообщества людей, которые группируются вокруг какой-нибудь мечети, поквартально или, скажем, поаульно. Поэтому, разумеется, радикальные северо-кавказские джамааты, несмотря на подобное наименование, отличаются от таких джамаатов.

Так вот сегодня самые мельчайшие структуры имеют сетевое строение: в самом низу бойцы — 3-5 человек, которые замыкаются на своего командира. Они знают только друг друга и своего командира, а этих групп может быть много. И эти пятерки-тройки друг друга уже не знают. Командиры таких групп замыкаются на заместителя главаря крупной банды по боевой подготовке. Затем идет сам бандглаварь. У него, если банда крупная, есть заместители по боевой подготовке, по финансам, по идеологии. Затем все эти крупные структуры имеют определенные связи в рамках районов той или иной республики, в рамках всей республики, а сегодня — в рамках всего Северного Кавказа.

Следует отметить, что произошли серьезные изменения по сравнению с 90-ми годами. Ведь все 90-е годы все это движение было локализовано в рамках Чеченской республики, хотя уже тогда были всплески, вылазки в разных местах. Но в ходе второй чеченской кампании произошел процесс, который получил название «растекание джихада». Это растекание связано с тем, что во всех республиках появились собственные исламистские «джамааты», которые имеют между собой определенные связи — это первое. Затем они имеют свою инфраструктуру: и городскую, и не городскую — в лесах, горах и так далее.

Причем определенное количество исламистов постоянно находится в этой местности — те, кто находятся в розыске. А в городах — те, кто или по амнистии был освобожден, или новые, которые не знакомы с правоохранительными органами. Все это сообщество сформировано в рамках всего Северного Кавказа, они имеют свои схроны, базы подпитки, курьеров и так далее. И если мы посмотрим на динамику, то начиная с 90-х годов территория такой деятельности значительно расширилась, а по линии идеологии и вовсе идет жуткое расширение.

Особенно этот процесс усилился с 2007 года, когда был убит очередной президент непризнанной Чеченской Республики Ичкерии — Садуллаев и вместо него пришел нынешний — Доку Умаров, который заявил, что упраздняет Чеченскую Республику Ичкерия, снимает с себя полномочия президента ЧРИ, что нельзя разделять мусульман какими-то границами, расами, этносами и объявил о создании виртуально существующего исламского государства на Северном Кавказе — так называемого «Имарата Кавказ». В Имарат Кавказ, на правах подчиненных единиц, входят вилайеты или области. Данные области, как правило, совпадают с территориями северокавказских республик.

И вот эта сеть, которая сформировалась у нас на Северном Кавказе, в свою очередь, является частью всемирной сети террористов, у них есть общие цели, задачи, идеология и есть интернет, чего оказывается вполне достаточно. Поэтому когда сегодня говорится об Аль-Каиде в Марокко или Тунисе, это не значит, что у них один и тот же командир — Усама бен Ладен или Айман аз-Завахири. Это всего лишь значит, что они считают его своим лидером, ориентируются на него, разделяют его идеологию, цели и задачи. Но вместе с тем они способны сражаться самостоятельно, а в случае необходимости — ищут возможности консолидации, помощи, поддержки.

— Получается, что сейчас сетевые структуры исламистов на Северном Кавказе уже не испытывают на себе влияние своих иностранных коллег?

— Несмотря ни на что, до сих пор влияние иностранцев на принятие решений в этих структурах носит беспрецедентный характер. Потому что у них идеологическое доминирование и у них деньги, настоящие, большие деньги.

Нужно несколько слов сказать по деньгам, поскольку любое бандитское движение действует только тогда, когда есть финансы, а финансовые потоки могут быть внутренними и внешними. Причем в разное время их соотношение было различным: 90-е году основным было внешнее, сегодня, в общем-то, превалирует внутреннее. В этом смысле наши группировки стали самодостаточными. Они нередко имеют свой бизнес, занимаются рэкетом и наркотиками и, кроме всего, сегодня террористические сети не нуждаются в особо щедром финансировании. Это не то же самое, что защищать Грозный, создавать военные бригады, закупать мощное оружие, где действительно деньги нужны. Они сами говорят, что для покупки ведра селитры, порошковой алюминиевой пудры и детонатора много денег не надо. А специалисты это дело завершат и — пожалуйста. Ведь, действительно, в основном террористические взрывы делаются из этого дерьма, а пластид не так часто используется.

Но что касается самих структур, то здесь мы видим, как с точки зрения их оформления Северный Кавказ ничем не отличается от того, что было сделано раньше на Ближнем и Среднем Востоке. То есть на лицо — идеологическая и институциональная несамостоятельность.

Даже если мы возьмем самый такой неприятный вид терроризма — террор самоубийц, — то и здесь мы, в общем-то, увидим зарубежные наработки. Ведь на Кавказе до 2000-х годов такого вообще никогда не было. А вот уже потом, уже в начале 2000-х появились «черные вдовы», это были акции Шамиля Басаева.

Следующая череда таких терактов фиксируется со второй половины 2008 года по сегодняшний день. И в этот период превалируют уже не женщины, а мужчины. То есть речь идет о том, что уже была создана база. Ведь подготовить людей, которые готовы убить себя, не так-то просто. В свое время в этом деле преуспели персы во время войны с Ираком, в Ливане — «Хизбалла», затем палестинцы — сначала светские, а затем религиозные группировки. Но особо серьезны сегодня Ирак и Афганистан. И если Ирак в 2007-2008 году лидировал, то сейчас «впереди планеты всей» Афганистан. А после того как американцы перешли к своей стратегии «АфПак», то и Пакистан.

В России таких акций значительно меньше, на порядок, если не больше. У нас произошло несколько десятков терактов со смертниками, в том числе и в этом году — домодедовский, самый громкий. Но на любое действие есть противодействие, и наше противодействие, с точки зрения ужесточения законов — оно идет. Наши спецслужбы научились бороться и уничтожать бандитов — тут не отнимешь, у нас действительно классные бойцы сегодня.

Но вот где, мне представляется, мы не дорабатываем, так это в области противодействия финансовой подпитки и идеологической обработки. Вот в области идеологии у нас хуже всего дела обстоят — вот наши пробелы. Это ведь самая дешевая и эффективная область, с точки зрения противодействия терроризму. Ведь можно кого-то убить. Допустим, был Дудаев, Масхадов, Шамиль Басаев, Садуллаев, теперь вот Доку Умаров. Ну ладно, убьют Доку Умарова, кто-то получит Героя Российской Федерации или орден, ну и что? На место Доку придет какой-нибудь Ваха или кто-то еще, ведь постоянно кто-то приходит. Лидеры — это как очередной патрон в обойме автомата.

Кстати, обратите внимание на изменение качественного состава бандформирований. Во-первых, они все помолодели, средний возраст не больше 20 лет — юноши и девушки. Распространение идет, прежде всего, в молодежной среде и чуть ли ни с детского сада, спортивной секции, школы, университета — вот где сложности. Если в 90-х годах было много деструктивного, криминального элемента, то это понятно: Дудаев всех бандитов из тюрем выпустил. Но сейчас криминала почти нет, и все чаще встречаются девушки и юноши, которые вообще не были связаны с криминалом ранее, часто из очень приличных семей. Кстати, это тоже большой миф, что нищета порождает такого рода тенденции — это не так, совершенно не так. Хотя следует сказать, что в общей массе молодые люди из числа бедных людей, конечно же, имеются, они и подпитывают физически террористическое движение. Но совершенно необязательно, что это является единственным маркером, единственной характеристикой.

Поэтому, еще раз хочу подчеркнуть. Три главных направления нынешнего «северокавказского терроризма»: идеология — не самостоятельность, структура, институты — не самостоятельность, тактика, стратегия действий — не самостоятельность. В этой связи можно сказать, что это доморощенное движение представляет собой тень или кальку, что-то параллельное международному. И поэтому в отрыве от внешнего влияния рассматривать его нельзя, хотя подстегивают его внутри группы так называемых «конфликтогенных факторов».

— То же самое можно сказать о Крыме, о таком же заимствовании, пусть и без силовых акций?

— Об этом же можно сказать, говоря как о Крыме, так и про любые другие точки постсоветского пространства. А сейчас еще и глобализация, интернет, возможность легко пересекать границы не только физически, но и виртуально. И постоянно нужно быть готовым к изменению такого рода ситуаций. Внешний фактор, геополитический, хоть и не является самым главным, но он очень-очень важный. Ведь для кого-то война, а для кого и мать родная, кому-то все эти вещи на руку. Запад, безусловно, руки потирает, когда у нас такое происходит.

— Существуют ли связь радикальных исламистов Северного Кавказа и Центральной Азии с Крымом?

— Такая связь, безусловно, есть на идеологическом уровне. Но она наблюдалась особенно в первую чеченскую кампанию и на личном уровне. Речь шла вот о чем: раненые чеченские бойцы получали приют в Крыму, отдыхали, набирались сил. Затем следующий момент, характерный непосредственно для крымских татар. Ведь их в целом в Крыму немного даже сегодня — они в далеком меньшинстве находятся, им нужно было расширяться. Понятно, что у них неплохая демография, но они, когда зазывали в «единокровников» Крым, начинали с крымских татар, потом вообще с татар, а затем очень хорошо стали относиться и к вдовам северокавказских боевиков, поскольку на Северном Кавказе получился избыток женщин. Я, насколько помню, они этих дам приглашали и побуждали своих юношей брать их в жены, поэтому здесь, как говорится, взаимосвязь прямая.

Вместе с тем, я хочу сказать, что вам стоит обратить внимание и провести такую параллель. Ведь Доку Умаров, создавая свой Имарат Кавказ, заявил, что его территория не будет ограничиваться территорией Северного Кавказа. Он, в частности, объявил о том, что будет создан вилайет «Итиль-Урал», иными словами — разворачивание этого движения в Уральско-поволжском регионе. Там, где проживают мусульмане.

Совсем недавно прошла информация о том, что на сервере, который территориально находится в США, появляется сайт, который так и называется — «Итиль-Урал», который уже начал такого рода пропагандистскую деятельность. И также прошла информация, что раз есть сайт, раз есть виртуально существующий вилайет, значит, непременно появится амир (руководитель, эмир банды), значит, появится структура. А появится структура — появится деятельность. Тем более в прошлом году, если мне память не изменяет, в Нурулатском районе Татарстана была обезврежена вооруженная исламистская группировка, то есть уже есть прецедент. И вот здесь, учитывая связь татар Крыма с татарами Поволжья, можно было бы присмотреться. Хотя по Крыму мне какие-либо более конкретные данные не известны.

— Что вы можете сказать о крымско-татарской диаспоре на юге России, проявляют ли себя как-то ее представители?

— Больше всего татар Крыма у нас в Краснодарском крае, центром является Темрюкский район. Но, насколько я знаю, они практически полностью выехали в Крым, а их места заняли турки-месхетинцы. Дело в том, что настолько сильной была пропагандистская активность крымско-татарских общин, что они вытянули буквально всех, кого можно было, с ближайших территорий.

Но я не слышал о крымско-татарских проблемах в последние годы, поскольку если бы они были, я бы, скорее всего, об этом знал.

— А есть ли у Вас данные относительно того, какие западные структуры обеспечивают поддержку исламистов в постсоветских странах?

— Они очень хитрые ребята, они напрямую практически не действуют и кого-то ухватить за руку почти невозможно. Поэтому мы можем говорить только об их опосредованной деятельности. Более того, даже восточные организации (из стран Ближнего и Среднего Востока), которые активно действовали в 90-е годы, в этом десятилетии уже не действуют так, как прежде, что и понятно. Во-первых, американцы серьезно подавили их деятельность, даже по Саудовской Аравии. И если раньше там их было много, в особенности тех, которые шли под зонтиком Лиги Исламского Мира (ЛИМ), то в последнее время их почти не слышно.

А по западным усилиям мы можем говорить только опосредованно. Потому что западники напрямую с северокавказскими исламистами практически никогда не работали, деньги или еще что-то в руки им не давали. Для этого у Запада существовали другие проекты — турецкие и исламистские, через мусульманские государства, прежде всего — монархии Персидского Залива во главе с Саудовской Аравией. Ну, а сегодня напрямую поддерживать какое-то исламистское движение — это значит себя скомпрометировать. Тем более что США сами начали антитеррористическую войну и им подобное просто не с руки. Но они всегда были в этой теме.

Ведь поддержка может осуществляться опосредованно. Например, через будирование темы непропорционального применения силы Российской Федерацией против террористов на Северном Кавказе. То есть когда правозащитники начинают говорить о том, что федеральные войска и правоохранители не так поступают, плохо обращаются с «повстанцами», проводят внесудебные разбирательства и ликвидации. И когда я общаюсь с американцами на данную тему, то им приходится объяснять, почему так происходит. Ведь боевики в плен, как правило, не сдаются, они отстреливаются до последнего, а потом убивают себя. То есть для проведения следственных действий и суда боевиков еще необходимо отловить, что случается довольно редко.

— Какое место отводится северокавказкому региону, а если шире — югу России и Северному Причерноморью в геополитических доктринах США?

— Возьмем одну из современных доктрин. В 2004 году президент США Джордж Буш на одном из заседаний государств «Большой семерки» впервые упомянул о доктрине формирования так называемого «Большого Ближнего Востока». Он высказался в том смысле, что в странах данного региона замшелая структура, неадекватный политический процесс, ужасные деспотические режимы, коррупция и прочее. Поэтому, по его словам, надо эти государства демократизировать.

Так вот, если мы рассмотрим территорию этого Большого Ближнего Востока, то практически в него в качестве периферии будет входить весь Кавказ — и северный, и южный. И вот то, что сейчас происходит на Ближнем Востоке и в Северной Африке, это и есть реализация данного проекта. Ведь уже через два года после заявления Буша — в 2006 году — незначительная и никому не известная личность, всего лишь бывший подполковник военной разведки США в отставке Ральф Петерс, опубликовал небольшую статеечку в одном из американских военных журналов и разместил там карту структурного изменения этого региона. Она сегодня тиражируется уже везде. На ней появляются новые государства. В частности — шиитское, свободный Белуджистан, Свободный Курдистан и Священное исламское государство в границах нынешней провинции Саудовской Аравии — Хиджаз (на ее территории находятся священные города — Мекка и Медина). Ну и потом там, например, Турция уменьшается, а что-то, наоборот, увеличивается.

И вот когда начались все эти события на Ближнем Востоке и в Северной Африке, все специалисты в один голос сегодня говорят, что это уже идет реальная реализация того самого проекта. И вот мы может с вами представить: что произойдет, если все кончится для западников хорошо по Ливии? Следующая, безусловно, Сирия. Предположим, решат они сирийскую проблему. Следующее что? Конечно, Иран. Предположим, преуспеют и в Иране. Что дальше? А тогда, в общем-то, пойдет целый ряд направлений. Пойдет усиление деятельности по Центральной Азии, по Южному Кавказу. Ну а то, что происходит на Северном Кавказе, мы же с вами определились, что оно имеет внешнюю составляющую и разные формы поддержки. И этот процесс тогда будет только усиливаться, включать в свой состав все больше и больше территорий. В том числе и Северное Причерноморье. А раз так, то здесь и Крыму найдется свое место.

Мы сегодня пребываем в очень любопытном состоянии, когда меняется лик Земли и, действительно, видоизменяется весь Ближний и Средний Восток. И еще раз напомню: данные регионы, с точки зрения традиционной геополитики — это территории постоянных битв между двумя идеологическими противоборствующими сторонами: США с их союзниками-атлантистами с одной стороны и России (или ранее СССР) — с другой. Весь этот громадный макрорегион, включающий и Кавказ с Крымом, с геополитической точки зрения входит в промежуточную зону — Rimland, где и идет борьба между цивилизациями Моря и Суши.

— Кто же в этой битве сейчас одерживает верх?

— Сегодня выигрывает тот, кто инициирует. Вот наша позиция понятна: мы проигнорировали, промолчали, не выступили против, вето не наложили, когда Запад начал агрессию против суверенной Ливии. В результате ситуация разворачивается в явно невыгодном для нас ракурсе. Мы, благодаря нажиму Запада, отказались от многих векторов сотрудничества с Ираном. Несмотря на то, что они нам даже внесли какую-то предоплату за наши ракетные комплексы С-300, мы отказали в их поставке. Иными словами, мы проигрываем, постоянно отступаем, наше руководство все еще, как представляется, верит американцам, верит западникам. Все те, кто говорят что-то противоположное, их упрекают в том, что они — конспирологи, которые верят в мировой заговор и так далее. Хотя, в общем-то, все представляется достаточно очевидным. Однако на уровне нашей практической высокой политики все совершенно не так.

— В заключение беседы могли бы Вы поделиться «рецептом» борьбы и профилактики экстремизма и терроризма?

— Рецепты следующие. Это явление стоит рассматривать не как простое уголовное деяние, а как сложную социально-политическую систему. А раз так, то и противодействовать ему нужно системным образом, воздействовать на все его подсистемы. Здесь мы можем выделить социальную сферу, экономическую, политическую, духовную и идеологическую. И если действовать системно, наступательно, согласованно, то можно рассчитывать на позитивный результат. А если идти исключительно в одном направлении, то — увы. Скажем, если бойцы-«альфовцы» только и будут делать, что уничтожать Доку Умарова и ему подобных, то этот процесс может продлиться практически вечно. Потому что вместо одного Доку Умарова появится другой.

Одновременно, конечно же, и союзников в этой борьбе нужно иметь. Потому что этот терроризм трансграничен, он способен перетекать с территории на территорию. И ограничив его на одном участке, но оставив возможность действовать на другом — это тоже не радужная перспектива. Я в таких случаях привожу пример с басмаческим движением, которое развилось после революции 1917 года, начавшись в Ферганской долине в 1918 году. Причем началось примерно так же, как в Чечне в 90-е годы. К слову, если посмотреть на Ферганскую долину и на Чечню, они даже контурами похожи. А затем как тогда, так и сейчас, произошло растекание басмаческого движения по всей Средней (ныне — Центральной) Азии.

И как у наших бандформирований сейчас есть Грузия, Панкийское ущелье, которого этим государством не контролировалось, тогда для басмачей такой страной был Афганистан, куда можно было перебраться, перейти, перегруппироваться. К тому же на севере Афганистана проживают родственные басмачам народы: те же самые таджики, узбеки, туркмены и прочие. И дело доходило вот до чего: дважды — в 1929 и 1930 годах — Красная Армия переходила афганскую границу и громила басмаческие банды, что очень серьезным образом подорвало их движение. Но оно все равно функционировало вплоть до 1942 года.

И что же тогда случилось? Шла ожесточенная Вторая мировая война, где в одной коалиции мы оказались с англичанами. Англичане тогда — это все равно, что американцы сегодня. И тогда просто подписали соглашение: давайте бороться против фашистов, а не портить друг другу кровь. Англичане прекратили подпитку басмачества, и только тогда, в общем-то, и завершилась та борьба. Отсюда понятно становится, «откуда ноги росли»!

Иными словами: если мы не будем чего-то аналогичного, концептуального проводить в отношении наших западных «партнеров», в частности — американцев, мы так и будем воевать…

Беседовал Георгий СЕРГЕЕВ

Источник: http://novoross.info