Крым остается той Россией, которой сама Россия перестает быть. Он продолжает наивно ждать империю, не замечая, что метрополия сваливается в национализм. Полуостров ждет судьба Бизерты — нового заповедника умирающей империи.
Говорят, что большое видится на расстоянии. Всякий раз, когда шасси самолета касаются ВПП симферопольского аэродрома, мне приходит в голову эта фраза.
Долгая рулежка «Боинга» по аэродрому, создававшемуся под «Бураны» — прекрасный способ привыкнуть к мысли о том, что ты прилетел из одной России в другую, между которыми с каждым годом все меньше общего.
Крым — легион, затерянный на перифериях бывшей империи, забытый и ненужный, как бабушкина закатка. Всполох ночного сна, который прорывается во время обеда. Наверное, так могла выглядеть Русская Эскадра в Бизерте году эдак в 1930. Уже прошло шесть лет с признания Советского правительства, но еще не наступил 1936-й, когда пустят на металлолом последний корабль — линкор «Генерал Алексеев». Военная выправка еще выдает швейцаров в гостиницах, но таперы со сложными славянскими именами уже учат новые песни.
Современный Крым повторяет эту судьбу. Бизерта стала домом для осколков русской империи — с каждым годом у них оставалось все меньше общего с Советской Россией. А Крым превратился в последний советский бастион, который понемногу теряет нить родства с современной Российской Федерацией.
И дело не в экономическом строе — он одинаков по обе стороны Керченского пролива. Не в языке, вере или отношении к истории — все эти маркеры остались нетронутыми. Полуостров отличается именно потому, что здесь остались жить советские по своей ментальности русские, мечтающие о той России, которой уже нет. Хотя им кажется, что она есть.
Любая общность строится на нескольких китах. Помимо языковой и культурной она отстраивает саму себя по линии пролегания разлома свой-чужой. В Советском Союзе эта грань имела два измерения — внутреннее и внешнее. С внешним все более-менее было понятно — существовал четко артикулированный враг, который начинался к западу от ГДР. Внутренний враг был тоже понятен — все те, кто подвергали сомнению советский коллективный миф и покушались на советскую версию истории.
После союзного кораблекрушения оба этих маркера остались для русских крымчан единственными досками, из которых можно было сколотить лодку. Впрочем, на таких же шатких плотах болтались в море идентичности растерянные русские по все стороны границы. А потом ситуация начала меняться.
Союзный распад породил волны миграции. Жителям бывшего СССР некуда было ехать, кроме больших городов России. Они и поехали. Появлялись национальные диаспоры. Прибой раз за разом выкидывал на российский берег волны мигрантов. Чечня привыкала к статусу привилегированного бюджетника, на которого с недоумением и раздражением смотрели регионы-«золушки» из средней полосы. С каждым годом недоумения становилось все меньше, раздражения — все больше. Это был созидательный процесс. В те годы Россия возводила фундамент под Бирюлево.
А Крым все это время жил совершенно в иной реальности. Советские ответы на вопросы о том, что такое хорошо и что такое плохо, здесь оставались в своей девственной чистоте. Даже вернувшихся из депортации крымских татар очень быстро перестали воспринимать как конкурентов за бюджетный ресурс. Отношение к ним строилось через призму восприятия Великой Отечественной.
Прямо по Гоголю: «В 9 мая веруешь? А в Покрышкина с Кожедубом? Ну, раз веруешь, то ступай в сам знаешь какой курень». Отторгались только носители антисоветского мифа, те, кто подвергал сомнению саму концепцию героического подвига народа.
Но Киев был далеко, западная Украина тоже, а сами крымские татары советский военный миф сомнениям не подвергали. В их собственном пантеоне героев было место и для Амет-Хана Султана, и Абдуль Тейфука (оба — Герои Советского Союза). Депортация не стала поводом для десакрализации войны, — напротив, высылка народа подавалась как акт несправедливости к тем, кто ковал общую победу.
Все послесоветские годы Крым воевал — да и то больше на словах — с официальным украинским нациостроительством, которое шло далеко, где-то за Перекопом и доносилось на полуостров нечастыми дуновениями госполитики. Политических украинцев в Крыму до сих пор можно пересчитать по пальцам, к ним относятся со странным чувством неловкой осторожности, как к чему-то противному и чужому, но занесенному при этом в Красную книгу.
Пока в России футбольные фанаты дрейфовали в шовинизм, Крым выводил пикеты против учений НАТО. Пока в Москве обсуждали меры по ограничению миграции, полуостров разоблачал «план Даллеса». Пока в России росла популярность националистов, в Крыму так и не появилось ни одной национальной русской партии. И в этом нет ничего удивительного.
Потому что Крым остался советским. Здесь не читают «Спутник и Погром». Недоумевающе смотрят на «Русский марш» в Москве. По инерции верят в интернационализм и советский народ. Тут так и не появилось «бритологовых» русских, здесь до сих пор могут набить морду за кинутую «зигу». И именно это заставляет меня смотреть на полуостров с гордостью и жалостью.
С гордостью, потому что лучше быть старомодным, чем инфантильным. Лучше верить в то, что прошлое обратимо, чем мечтать о победе Тесака. Потому что между социалистами и национал-социалистами разница чуть больше, чем просто восемь букв и дефис. Потому что лучше быть тапером в Бизерте, чем следить за соседом по коммуналке.
И, одновременно, с жалостью. Потому что Россия в любом случае обречена на национализм. В лучшем случае это будет цивилизованный проект, дающий своему носителю дополнительные права и обязанности. В худшем — это выродится в показушный фашизм рабов, заставляющий бить свастику и восточные скулы. В первом случае в стране может появиться политическая нация. Во втором — зигующее рабство. Но кто бы ни победил — русские крымчане обречены.
Потому что их этническая русскость до сих пор лежит под слоем другой — потускневшей, но не исчезнувшей — идентичности. Они по инерции продолжают искать в России империю. Кто-то — царскую, кто-то — советскую, но империю. Они не ищут и не ждут от России национального проекта.
И когда он, наконец, появится, россияне будут смотреться в Крым как в забытый фотоальбом со старыми фотографиями.
Павел Казарин
Источник: http://www.rosbalt.ru