Это было насильственное выселение, и оно сопровождалось существенными имущественными и моральными, и самое главное — человеческими потерями, которые оставили огромную травму в сознании наших корейских соотечественников.
***
Успехи японской армии в Китае не приблизили ни на йоту мир с этой страной. Зато вызвали в Токио странное чувство опасения советской угрозы и превосходства над всеми вооруженными силами региона. Это не могло не сказаться на активности действий японцев на Дальнем Востоке. С 1936 по 1938 год на границе с Маньчжурией произошло 231 нарушение, из них 35 — крупных боестолкновения. Увеличилось число судов под японским флагом, занимавшихся ловлей рыбы в территориальных водах СССР. В 1938 году это число достигло 1,5 тыс., а на их прикрытие было выделено два дивизиона эскадренных миноносцев, несколько подводных лодок и дозорно-разведывательные шхуны.
Сразу же после начала японо-китайской войны резко ухудшившееся положение на границе привело к росту опасений советских властей относительно возможной активизации японской разведки. Подозрения вызывала корейская община. Значительное количество корейцев бежало от преследований японцев в Приморье после неудавшегося восстания 1920−1921 гг., завершившегося массовым уничтожением корейского населения на севере страны. Репрессии и миграция продолжались и потом. В 1923 году корейское население Приморской области составило почти 121 тыс. чел., в 1926 г. — уже 170 тыс. чел., при этом только треть из них была советскими гражданами. Большая часть корейцев проживала в деревнях, они составляли до 30% населения области.
После захвата Японией Маньчжурии положение в Корее резко ухудшилось, после начала экономического кризиса жизненный уровень её жителей неуклонно шел вниз. Зарплата рабочих упала на 50% по сравнению с 1929 годом, а рабочий день вырос на 1−2 часа. Цены на жизненно важные продукты выросли. В 1934 г. север и юг полуострова пострадали от наводнений, в 1935 г. — от засухи. Неурожай, массовый голод и разорение сопровождались террором со стороны японской администрации. В Корее было введено положение «чрезвычайного времени». Оно не смогло остановить миграции населения, спасавшегося от бед на территории СССР. Беженцы выдавали себя за политических эмигрантов. Возникали проблемы с идентификацией переселенцев, проверить их заявления о принадлежности к левым организациям не представлялось возможным, в том числе и по причине отсутствия в Корее коммунистической партии. Это порождало опасения инфильтрации японской разведки через советские границы.
Вопрос о переселении корейцев с пограничья (корейских деревень особенно много было в Посьетском районе) обсуждался в 1927, 1930 и 1932 годах, но их судьба была решена после начала японо-китайской войны. Очевидно, планы выселения начали прорабатываться до инцидента у Лугоуцяо. 23 апреля 1937 года в «Правде» вышла статья об активизации иностранной шпионско-диверсионной деятельности на Дальнем Востоке. В ней в первую очередь говорилось о белой эмиграции на службе Японии, но упоминались и деклассированные элементы из числа корейцев и китайцев. Статья призывала к бдительности. После этого резко увеличился рост сообщений об актах вредительства и японской агентуре в корейской общине, что неизбежно привело к активизации органов НКВД.
Впрочем, среди осужденных в 1937 году за шпионаж в пользу Японии (45 302) корейцы не доминировали (1436). Среди осужденных в 1937 году (790 665) корейцы также составляли абсолютное меньшинство — те же 1436 чел. 21 августа 1937 года Политбюро ЦК ВКП (б) приняло решение о выселении корейцев из пограничных районов Дальневосточного края в южные районы Казахстана и Узбекистан. К выселению предполагалось приступить немедленно и закончить его к 1 января 1938 года. Органы НКВД должны были обеспечить упрощенный порядок перехода границы для всех желающих к выезду и не чинить таковым препятствий.
9 сентября были отправлены первые эшелоны с переселенцами. Зачистка началась с Посьетского района, первая очередь переселенцев составила 11 807 чел. К 25 октября было отправлено 124 эшелона (36 442 семьи, 171 781 чел.). В конечном итоге в Узбекской ССР было размещено 76 525 чел., в Казахской — 95 526 чел. Одновременно было арестовано и выселено несколько сот немцев, литовцев, поляков, русских репатриантов из Харбина, 11 тыс. китайцев было арестовано и 8 тыс. выслано. Экономика ряда районов края пришла в глубокий упадок. 12 миллионов рублей было выделено из фонда СНК СССР Далькрайкому для расчетов с корейцами на местах, для организации питания переселенцев временно выделялось 50 походных кухонь, на перевозку одной семьи в товарном вагоне выделялось 750 руб., на организацию питания, медицинского обслуживания и т.п. — 250 руб. На обустройство переселенцев на новом месте государство выделило 61 323 тыс. рублей, каждая семья получала около 3 тыс. руб., не считая денег, направляемых на строительные работы, медицинское обеспечение и т. п. Решением Совнаркома только на содержание корейского театра в Казахской ССР в 1938 г. выделялось 250 тыс. рублей…
Переселенцы формально не были репрессированы и не теряли гражданских прав, но они все же не оставались полноправными гражданами. Им запрещалось покидать районы переселения в течение пяти лет. Юридически они не были «спецпереселенцами» вплоть до 2 июля 1945 г., когда было принято соответствующее решение наркомом внутренних дел Л. П. Берией, но фактически все же являлись таковыми. Это было насильственное переселение, и оно сопровождалось существенными имущественными и моральными, и самое главное — человеческими потерями, которые оставили огромную травму в сознании наших корейских соотечественников…
Олег Айрапетов