Сергей Градировский — один из немногих в Крыму, кто умеет мыслить и творить смыслы. На этот раз он решил в виде беседы «провести Рождественские чтения на свой вкус и опубликовать несколько частей большого разговора, вскрывающего (его) нынешние онтологические представления».

По договоренности с автором, публикуем диалоги С. Градировского на нашем ресурсе. Предлагаем вашему вниманию третью часть беседы.

— Итак, мы стали жить дольше, а добрые эксперты нам обещают, что станем жить еще дольше. Так сколько же популяционных лет мы прибавили и какой счет нам за это выставили?

— Совершив почти два эпидемперехода (передовые в этом вопросе страны аккурат завершают второй, выходя примерно на 90-летний ОПЖ), мы получили дополнительных +/-50 лет.

— Дополнительных полвека каждому.

— Нет не каждому: кому-то больше, кому-то меньше, это же среднестатистический показатель, размазанный по популяции.

— Хорошо. Но и так щедро. Так неужели за этот успех, видимо сильно вскруживший нам голову, мы ни сколько не заплатили?

— Заплатили, обменяв годы дополнительной жизни на здоровье.

— Вы имеете в виду, что каждое следующее поколение слабее предыдущего?

— В целом — да. Новые поколения имеют огромную зависимость от создаваемых комфортных сред обитания и все в большей степени не способны обходиться без услуг многочисленных посредников «здоровья». Посмотрите западных потребителей «здоровья» — они ни дня не обходятся без употребления медицинской продукции, объемы которой непрерывно возрастают — лекарства, БАДы, операции, диагностика и пр. Физиологические нагрузки переносимые дедами поколению внуков не по плечу. Сила офисного планктона, полюбившего фитнес-зал совсем не та, что у людей предыдущих поколений, кто ходил за плугом, доил коров, держал в руках меч и на утлых челнах переплывал северную Атлантику.

— Разве это не означает, что нам по сути нечем гордиться!? Все это пировы победы над природой?

— Гоните разъедающий вас скепсис прочь, за последний век нам (и человечеству, в целом, и России, в частности) удалось очень многое, и я считаю, нам реально есть чем гордиться!

— Вы про нашу медицину?

— Про нее можно сказать разное, причем немало и хорошего, но! Прорывы в медицине и науке всегда синхронизировались с действиями урбанистов, педагогов, строителей, гигиенистов, товаропроизводителей, культуртрегеров и стилистов образов жизни. Продолжительность жизни — это цивилизационный критерий, а не просто отраслевой, научный или инженерный.

Поэтому это не просто медицина. Это тектоническое смещение, сложная сдвижка цивилизационных норм. Продолжительность жизни популяции свидетельствует о развитой способности того или иного общества конвертировать экономический рост в человекоразмерные решения, а неспособность к такой конвертации — дает жесткую оценку всей системе. Заметьте, когда падала культура управления — падала и продолжительность жизни.

Рассмотрите, для примера, катастрофу античного мира или проанализируйте ослабление партийного руководства, сомнение в собственной правоте и следом слом трендов смертности в 60-е годы в СССР. Про то, что нужно смотреть на смертность, а не на ВВП много и толково писал Амартия Сен, нобелевский лауреат 1998 года, получивший награду за вклад в экономику благосостояния. Его называли «матерью Терезой» экономики. И то, что сегодня делают в бедных странах Всемирный банк и агенты развития правительств развитых стран, во многом основано на предложенном Сеном дизайне гуманитарной помощи.

— Постойте, вы хотите сказать, что смертность, если так можно выразиться, широко открывает глаза на деятельность всякого правительства?

— Распахивает! Это самая безупречная оценка деятельности правительства. Смертность также обнажает сущность господствующей культуры, ее бессознательные страхи, вытесненные радости. Здесь все важно: от чего умирают? как умирают? в какие годы, когда и сколько? отношение к смерти? прячут саму смерть от детей или нет? место, какое смерть занимает в культуре — все это важнейшая информация об обществе. Благодаря смерти мы и вправду лучше видим плоды жизни.

— Но зачем пренебрегать ростом ВВП? Этого не поймут экономически мыслящие элиты.

— Пренебрегать не надо, но! Какая мне разница, что ВВП растет, что даже подушевой ВВП растет, если продолжительность жизни моя и моих близких все те же жалких 70 лет, а мои лучшие годы проходят в трудах и болезнях, о которых рыдал в известном псалме царь Давид?

— И поэтому наш человек ищет универсального решения, сформулированного в известном кабацком шлягере: «Лучше быть богатым, но здоровым, / И девочек роскошных целовать…»

— «И миновать тюрьмы замок суровый»… И с этими словами наш человек уезжал на Запад. И там, кстати, получал другой — больший срок… срок дожития…

— Вы могли бы привести пример того, сколь сложным и комплексным по организации был первый эпидемиологический переход? На что делались акценты? Что помимо успехов медицины нам дало дополнительные десятилетия жизни?

— Хорошо. Я условно разделю его на пять направлений — вода, еда, микробная теория, жилище и мировоззрение.

Первое и самое важное — это вода. Античность знала акведуки, которые доставляли воду в нимфеи (мраморные бассейны), откуда она распределялась жителям полиса. Вода не бралась с равнинных рек, только с гор. Запасы воды хранились в многочисленных цистернах, спрятанных под городом, прекрасные образцы которых вы сегодня можете обнаружить в самом центре Стамбула. И заметьте во всем была архитектура, во всем чувствовался вкус, тогда вся инженерия носила на себе печать эстетики. И горожане за это голосовали. Вот это здоровый антропотип!

— Это вы сравниваете с россиянами?

— Да, которые соглашаются жить в дерьме, потому что сами в своей повседневности генерируют дерьмо — бросают мусор, не красят собственные заборы, не обращаются к архитекторам и строят черт знает что, не останавливают пачкунов и в целом, не считают, что эстетизация города — это обязательное условие горожанства и гражданства. Запрос на эстетику в наших городах — минимален. Но это от сердца. Наболело. Вернусь к теме.

Другим важнейшим решением античности было наличие керамической подземной канализации, остающейся работоспособной на века. С потерей качества управления городской жизнью в период темных веков, была утрачена и способность все это создавать и за всем этим следить.

Результат — продолжительность жизни европейцев рухнула, размеры городов уменьшились, быт упростился. Торможение было огромной силы. И уже только в наш индустриальный век приходят такие новации как водопроводная труба и канализационная система, разрабатывается система предотвращение смешивания вод. И до сих пор самый эффективный доллар, вложенный в какую-нибудь африканскую страну — это доллар в канализацию или систему локальной водоочистки.

— Почему?

— Потому что фекальные массы — прибежище опаснейших бактерий, особенно E. coli — патогенного микроба, приводящего даже к смерти и в первую очередь младенцев и детей. В малоразвитых странах вода, загрязненная каловыми массами — главный убийца, на счету которого по данным ВОЗ на начало нашего века приходилось ежегодно до двух миллионов жизней. Поэтому пока этот вопрос не решен — лекарства не помогут.

Абсолютная новация первого эпидемперехода — хлорирование. Наиболее дешевая и самая доступная технология масштабной очистки воды, которая изменила наши города, инфекционную обстановку в них, и позволила городам стать достаточно многочисленными.

— С водой разобрались, следующее направление, вы говорили — еда.

— Да, ибо голод не тетка, а один из всадников Апокалипсиса. Голод вносил существенные правки в численность населения. Что здесь важно? Нужна страховка от локального неурожая, который в силу природных причин — неизбежен. От неурожая могут защитить только большие рынки, безопасные торговые пути и дешевый транспорт. Все это в совокупности позволяет беспрепятственно перебрасывать продовольствие, что по гамбургскому счету, в древности обеспечивала только империя.

— Почему империя?

— Потому что она есть пространство связности, а не только принуждения, это крупная территориальная организованность по снижению рисков торговли и других видов обмена и коммуникации.

— Но если решена ситуация с обменами, встает вопрос сохранения того, что произведено. Все что мы едим — все это портится.

— Точно, поэтому важнейшая новация этого направления — технологии консервирования. Здесь задача простая — снизить издержки сезонных колебаний питания. Молоко скисает быстро, его хранить в неизменном виде невозможно, но если с помощью микроорганизмов превратить его в сыр, это другое дело, сыр легко хранить, легко переносить. И в древности человек овладел целым рядом таких превращений, научившись в качестве консервантов использовать также соль, жир, перец и холод.

В новое время произошло открытие технологии пастеризации. Это один из подвигов великого Пастера. Речь идет о другом способе изменения молока — удаление из него всех видов живых организмов: и нужных для нашего организма, и не нужных, что тем самым, приостанавливает порчу.

— В чем здесь была сверхзадача?

— Преодолеть не только формы белкового голода, но и витамино-минерального, а для этого необходимо разнообразие зимнего и особенно раннего весеннего стола.

— Авитаминоз также влиял на среднюю продолжительность жизни популяции?

— Безусловно. Его воздействие на иммунную систему, на гормональный баланс — очевидно. А дальше складывается такая зависимость: если лично у вас иммунная система ослаблена — это как бы ваше личное дело (или проблема тех, кто за вами будет ухаживать), но если иммунная система благодаря небелковому голоду ослаблена у двух третей популяции — это уже публичное дело. Так как есть предпосылка к вспышке массового заболевания, в отдельных случаях стремящегося перерасти в эпидемию, а, значит, спровоцировать скачок смертности.

— Тогда что с третьим направлением, с которого обычно начинают всякое размышление о эпидемиологическом переходе?

— Как вы знаете, микробную теорию врачебный цех долго не принимал. И те кто догадывался о причинах необъяснимой смертности в лучших европейских врачебных учреждениях и начинал что-то предпринимать, а заодно и увещевать своих коллег мыть руки карболкой, заканчивали плохо, подвергаясь травле тех самых коллег, хоть и принесших клятву Гиппократа, но оскорбленных в лучших своих чувствах. Яркий пример — Игнац Земмельвайс — австро-венгерский врач-акушер, один из основоположников асептики, закончивший карьеру в психушке.

— Я вспоминаю ваши лекции в Сколково, вы приводили примеры, что каждая пятая, а после «принятых мер» и каждая четвертая роженица Парижа погибала от послеродовой горячки. И это середина XIХ века! И все это происходило в блестящем Париже! Другой пример касался Крымской войны, где на каждую смерть на поле боя приходилось 20 смертей от ран.

— Все верно. Асептика и антисептика пробивали себе дорогу с трудом даже во врачебном цехе, не говоря уже про мало или вовсе необразованное население. Гигиенические правительственные программы — вот за что мы должны благодарить власти тех лет. Эта достойная задача нашла поддержку и среди литераторов. Наш знаменитый Мойдодыр — часть этого проекта.

— И здесь конечно нельзя забывать про антибиотики, которые в промышленном масштабе появились в период Второй мировой войны, благодаря чему были спасены миллионы, если не десятки миллионов жизней.

— А теперь внимание, все эти новации нужно было собрать и привязать к каждой семье. Поэтому четвертое направление — жилище. Возможности и стандартизированные услуги собираются в каждом доме, в каждой квартире: санузел, решает задачу подачи чистой и отведение грязной вод, многочисленные и ставшими доступными моющие и чистящие средства, решают задачу гигиены, а чудо технического прогресса — холодильник, позволяет хранить продукты, что сильно разнообразит ваш стол и экономит ваше время.

— А причем здесь мировоззрение?

— Без онтологической сдвижки в массовом сознании ничего нельзя было добиться. Наши русские гигиенисты конца XIX века жаловались, что покуда русский крестьянин понимает смерть как исключительно «божье дело», никакие гигиенические знания привить невозможно. — «Ваши дети умирают, но если вы будете мыть руки, кипятить воду, построите подальше от водозабора туалет — эти смерти прекратятся!» — «Да что вы такое говорите?! «Бог — дал; Бог — взял»! От меня ничего не зависит. Рождение и смерть во власти Всевышнего».

Про то, что Бог в рамках ветхого завета гигиену вменял — крестьянин не знал, а приходской поп не помнил. Поэтому большевики устроили решительную реонтологизацию населения, произведя переход от «Бог — дал; Бог — взял» к «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача». Это системная политика, осуществленная через всеобщее образование, обязательные воспитательные системы, гигиенические регламенты, под нужным углом организованные парады и массовые гуляния и прочее.

— В связи с этим, я хочу вот что понять: человек как-то так устроен, что самые яркие победы умудряется превратить в поражения.

— А еще он как-то так устроен, что чтобы мы не делали, человек остается сволочью. И ни что — ни лучшее в мире образование, ни защита от голода и инфекций, ни расширенный научный кругозор, ни широчайшая программа гуманизации, не делает человека «человечней». Этот вывод такой очевидный и такой понятный для религиозного сознания, остается моветоном для светской этики.

— Это ваш вывод?

— Нет, не мой. Это вывод нынешнего директора киевского института Амосова, который он сообщил в долгой и непростой беседе с моими друзьями. Удивительный человек, удивительный институт — десятки тысяч спасенных сердец, а нечеловеческая печаль о том, что ничего не поможет, человек останется «сволочью»!..

Сергей Градировский,

Крым

Дополнительные материалы по теме:

Сергей Градировский: Рождественские чтения. Часть 1

Сергей Градировский: Рождественские чтения. Часть 2

Сергей Градировский — один из немногих в Крыму, кто умеет мыслить и творить смыслы. На этот раз он решил в виде беседы «провести Рождественские чтения на свой вкус и опубликовать несколько частей большого разговора, вскрывающего (его) нынешние онтологические представления».

По договоренности с автором, публикуем диалоги С. Градировского на нашем ресурсе. Предлагаем вашему вниманию вторую часть беседы.

— Откуда эта новая беда — бесплодие?

— Сумма факторов. С одной стороны, результат выше рассмотренной отмены естественного отбора. Легко предположить корреляцию между общим ослаблением организма и его репродуктивной системой. Поймите, репродуктивная система хомо сапиенса, тщательно выстроенная эволюцией, сыплется на глазах.

— А с другой стороны?

— Наши девушки и женщины все дальше от источника внутренней силы, у них все больше цивилизационных страхов.

Они как бы не успевают оестествлять огромное количество искусственных новаций к которым они прибегают и которые им навязываются масштабными маркетинговыми системами, в результате они все дальше от собственного тела.

— В каком смысле? Вроде они только и заняты своим телом — защитными кремами, омолаживающими процедурами, подтяжками, силиконовыми вставками и многим еще чем, что так напрягает мужчин.

— Это не про силу. Это про красу, про подачу себя другим. И это все плоды доминирования визуальной культуры. Если бы господствовала кинестетика, поверьте, все эти «красотки» вмиг предстали бы отвратительными мумиями — снаружи умащенными, изнутри — гниющими или пустыми. Но дело здесь в более важных вещах.

Женщинам повсеместно внушают, что они такие хрупкие, такие болезненные, такие зависимые, что не могут ни самостоятельно зачать, ни самостоятельно выносить, ни самостоятельно родить, ни самостоятельно выкормить. Их банально запугивают. Поэтому многие не могут без того, чтобы не лечь на сохранение, не могут обойтись без массированной фармацевтической поддержки, поэтому такой рост ЭКО и кесаревого сечения, поэтому «лучше поберечь грудь» (особенно, если ты уже всадила в нее столько денег), а значит, посадить ребенка на искусственные смеси (тем более, что всегда можно найти статьи или врача, которые вас убедят, что смесь лучше материнского молока). Это катастрофа женского как такового.

— И наши женщины ведутся?

— Конечно. Одиночке даже с впечатляющей искусственной грудью трудно противостоять колоссальным мемосистемам с миллиардными бюджетами. Тем более, что следующее поколение действительно, как правило, слабее предыдущего: их костяк, их психика, их иммунная и репродуктивная система — все слабее, все рафинированней, все зависимей от систем внешней поддержки. А нахождение в длительных стрессах, проживание в плохо устроенных городах (это странное счастье в бетонных клетках, приобретаемых через ипотеку), потребление искусственных продуктов питания, напичканных антибиотиками и консервантами, постоянное нахождение в хлорированной воде и многое другое только ухудшает их витальные качества, то есть ослабляет их как самок.

— Но многие женщины этому противостоят.

— Не многие, но лучшие. И пока их не так много, чтобы изменить популяционную динамику. То есть сил хватает только на личную или семейную историю. А вот чтобы менять траектории популяции здесь и нужна вначале онтологическая работа, потому что нужно собрать всю сумму факторов на одном «верстаке», увидеть источники, тренды, развилки, мотивации, ценности и уже после конструировать управленческие решения.

— Еще факторы современного бесплодия есть?

— Да, мы недооцениваем природу, ее способность запускать новые механизмы регулирования и тем самым балансировать всю экосистему. Так экспоненциальный рост человеческой популяции — основная страшилка начиная с 60-х — уже сломлен. И это не дело рук человека, не дело политиков или ученых, это революция видового инстинкта, благодаря чему произошла массовая и все нарастающая смена репродуктивной модели.

— Что это значит?

— Это переход от начальной модели «высокая рождаемость/высокая смертность» к современной модели «низкая смертность и еще более низкая рождаемость», что есть так называемый демографический переход или демографическая модернизация как ее любит пропагандировать выдающийся демограф Анатолий Вишневский.

В новом балансе свою роль играет и пораженная репродуктивная система, и ослабленная воля к репродукции.

— Так нам не грозит мальтузианская катастрофа, которую опять вспомнили благодаря новому роману Дэна Брауна «Инферно»?

— Нет.

— То есть «прорежать» человечество инфекциями или иными «гуманными методами» не надо?

— Я же не знаю ваши далеко идущие планы…

— Но мы в целом стали дольше жить, и нас уже больше 7 млрд., и рост явно продолжится!

— По каждому пункту есть претензии, но повестка в другом. Да, нас 7 млрд, но процессы торможения налицо и мы сильно за 10, максимум 12 млрд не выскочим. По крайней мере, нам об этом говорят расчетные тренды.

Максимальный относительный рост человечества пришелся на 60е, абсолютный прирост — на начало 2000х. Уже лет десять как большая часть населения планеты живет в странах, в которых коэффициент суммарной рождаемости ниже уровня простого воспроизводства.

— Даже 10 млрд многие считают критично много, элементарно нам нечего будет есть!

— Мы так считали и когда нас было чуть более 2 млрд, в начале 1960-х. Авторы соревновались в наиболее отвратительных картинках будущего, типа: человечество — это опарыши, покрывающие планету как дохлую лошадь. Но потом произошла зеленая революция. Мы дважды умудрились удвоить производительность зерновых в мире.

Голод в мире есть, но он не потому что мы не можем произвести продовольствие, а потому что современная экономическая парадигма не позволяет это продовольствие эффективно распределять. Плюс, современная парадигма потребления не позволяет его эффективно хранить и употреблять (невероятно много пропадает на разных этапах цепочки и выбрасывается конечным потребителем).

Это все пороки капитализма, о котором много лестных слов было сказано еще классиками марксизма. Но не меньший вклад во все это безобразие вносит человеческая жадность, коррупция и неквалифицированное правление. Десятилетия помощи африканским странам — все это вскрыли.

— Следующее обвинение: мы истощаем земли, на которых снимаем такие ударные урожаи!

— Считайте за парадокс, но в наиболее развитых странах с наиболее развитым сельским хозяйством наилучшее положение с воспроизводством земель.

— Мы рано или поздно утонем в мусоре!

— Важно не забывать, что в странах ОЭСР, в первую очередь в самых перенаселенных из них, наведен порядок в области утилизации отходов и в целом на порядок чище, чем, например, в нашей малонаселенной стране.

Парадокс, но пустые пространства скорее расхолаживают, ибо позволяют откладывать решения на потом, на потомков. Все по слову: отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина.

Есть и такая формула: дефицит территории и ресурсов является катализатором повышения эффективности их использования.

Возьмем в качестве примера Сингапур. Нехватка пространства для захоронения мусора вынудила этот город-государство действовать. В результате коэффициент переработки всех отходов стал выше 50%, а мусор, не подлежащий вторичному использованию, сжигается, но так, что это покрывает 3% потребности города в электроэнергии. Рециклинг воды для них давно норма. И как вы понимаете, эти технологии только совершенствуются и в нынешнем веке мы увидим по-настоящему эффективные системы.

— Массовое долгожительство нас задушит финансово! Это головная боль всех министров финансов — пенсионные фонды трещат по швам!

— Угрожает не долгожительство, а ранняя дряхлость, физическая и все больше умственная (деменции, Альцгеймер, Паркинсон). Плюс — идиотская политика в отношении молодежи, которая не то что не поощряет ее к раннему выходу на рынок труда, а нередко даже блокирует такой выход.

— Родители считают, что их дети еще успеют «наработаться», пусть лучше учатся.

— Многие родители так считают, потому что сами воспринимают работу как каторгу и тогда, действительно, дети «еще успеют». Но и правительства нередко занимается тем же, считая, что чем позже молодежь выйдет на рынок труда, тем меньше будет давление на него и тем ниже доля безработных.

Но если с ранних лет не научить юношу рисковать и содержать самого себя — считай мы получили общественного паразита на всю оставшуюся жизнь, которая к тому же все длиннее. Другим словами — мы пожинаем то, что сами сеем.

— Ну вот, видите, лишние рабочие руки — это большая проблема! И разве 10 млрд человек из которых пусть даже только 50 процентов это рабочая сила — это не планетарная катастрофа?

— Да нет же! Много или мало рабочей силы — это не про количество физических тел, а про нашу способность создавать большие оргдеятельностные машины. Иными словами, сегодня на территории России проживает 145 млн человек и безработица меньше 6 процентов, если представить, что у России была бы демографическая плотность Китая, это значит, что население России было бы порядка 2 млрд человек. И у нас нет никаких предпосылок считать, что доля безработицы была бы другой.

Люди — это единицы, самособирающиеся в коллективы, в которых они, в том числе, доводят свой личностный профиль до человеческих черт. Мы всегда имеем дело с антропоконструкцией, которую сами же и создали, и в которой может быть много лишних деталей, как и напротив, деталей не хватать.

Как правило, мы наблюдает функциональную и локальную безработицу, то есть — детали есть, да не те или не там лежат.

— Но люди не детали.

— Вот именно, поэтому система труда — это рефлексивная система, а править страной — это не управлять заводом. Продолжу на языке метафоры и скажу так: детали и сами стремятся во-время перестроиться, это очень умные детали, извлекающие выгоду из своей кооперации и функционализации, способные меняться местами, а некоторые из них вообще видят систему разделения труда исключительно в качестве парадной лестницы по которой они призваны подняться. Все это и создает много выигравших, и не мало проигравших.

— Как будут меняться представления о структурах общественного труда, вы уже понимаете?

— Задача ближайшего времени — это переход всей системы к трехпоколенному трудоспособному возрасту.

— Это рост занятости в более старшие возраста?

— Не только. Модель предполагает выход на рынок труда как можно в более раннем возрасте и на это уже есть запрос особенно в IT отрасли (это явный спрос на раннею креативность, на решения, ориентированные на сверстников). Этот период будет длиться примерно до тридцати, до времени первых родов (это средний показатель и ряд европейских стран уже близок к нему), до первой остепененности и серьезных брачных отношений.

Это трудовая активность на фоне непрекращающегося обучения, продолжающегося поиска своего университета, своего города, своей профессии, своей «второй половинки».

Второе трудоспособное поколение — это от 30 и до 50-60 лет, где как. Это более привычная трудовая когорта со своим характером отношений с обществом и работодателем, как правило, более зависимая — груз ипотеки, воспитания детей, в это время падает мобильность и еще мал социальный капитал, который дает уверенность в завтрашнем дне, и нет достаточных сбережений.

И конечно же произойдет распространение трудовой активности на «серебряный возраст», когда появляется седина и радость новой и по-иному креативной жизни, часто — смены профессии, места жительства, климата, хобби.

Это прекрасный шанс новой интересной жизни. И у кого он случается — у того и шанс долгожительства резко вырастает.

— А как с возрастом выхода на пенсию? В чем может заключаться справедливое решение?

— Простое и очевидное: привязать этот возраст к показателю продолжительности жизни популяции: «дольше живем — позже выходим на пенсию». Справедливо?

— Формально — да, но для тех, кто рассчитывал на другое решение еще в начале своей карьеры, для них — нет.

— Многим казалось несправедливым, что они живут в центре большого города и вдруг, с какого-то момента, вся парковка и даже въезд становятся платными. Люди возмущаются, пытаются бороться, проигрывают и подчиняются. Потому что это часть общественного договора, без которого большие социальные системы просто не способны существовать, а города — захлебываются от личного автотранспорта.

Так и здесь, хочешь насладиться пенсией — живи так, чтобы твоя продолжительность жизни была выше средней. Извините, но так будет покуда есть конкуренция внутри популяции.

— Но люди устают так долго работать.

— Понимаю. И у меня два ответа. Вначале жестко: не надо работать на такой работе, на которой вы дожидаетесь пенсии.

— Но большинство работ именно такие.

— Большинство мозгов именно такие. «Найдите и обрящете» — для каждого есть работа и по плечу, и по уму, и по душе. Я понимаю, что не всем при этом легко, особенно если вы не обладали эластичностью в молодости, то в старости что-то менять практически невозможно… Но возможно!

— Второй ваш ответ?

— Он более приятный для человека, но напрягающий тех, кто играет на стороне правительства. Я считаю нужно проряжать постоянный рабочий стаж выходом человека в образовательные ситуации, причем не краткосрочные.

Например, я бы хотел, чтобы наше правительство наряду с родовым сертификатом выдавало бы и сертификат «серебряного возраста». То есть при достижении 50 лет и при наличии определенных лет стажа, каждый гражданин РФ получает такой сертификат.

Его можно будет «обналичить» только в формате годовой или двухлетней образовательной программы, желательно в лучших университетах страны и мира.

— Список таких университетов правительство может уточнять ежегодно специальным постановлением.

— Безусловно. Это уже рутинная операция.

— И что интуитивно понятно, но лучше проговорить: человек должен сам поступить на одну из таких программ и только тогда государство закрывает расходы на такое образование. Это большие деньги!

— Это все наши люди!

— А хорошие люди должны правительству обходится дорого, вы так думаете?

— Очень дорого, потому что наши люди ХО-РО-ШИ. Без шуток, я уверен, что наша власть ценить что-либо иначе не может. Только политика «дорогого человека» будет свидетельствовать о реальной вере в нашего человека, о благорасположености к нему государства.

Это невероятно как важно! Я хочу увидеть в своей стране улыбающегося долгожителя — на плакатах, на улицах, в университетах, на экранах и даже в глянце.

— Предлагаю индикатор качества жизни: счастливое долгожительство вне стремления к иммиграции.

— И я повторюсь — это невозможно вне ПОЛИТИКИ «ДОРОГОГО ЧЕЛОВЕКА». И когда это произойдет — это будет подлинная гуманизация нашего государства, остающегося, что скрывать, во-многом людоедским.

Сергей Градировский,

Крым

Дополнительные материалы по теме:

Сергей Градировский: Рождественские чтения. Часть 1

Сергей Градировский: Рождественские чтения. Часть 3

Сергей Градировский — один из немногих в Крыму, кто умеет мыслить и творить смыслы. На этот раз он решил в виде бесед «провести Рождественские чтения на свой вкус и опубликовать несколько частей большого разговора, вскрывающего (его) нынешние онтологические представления».

По договоренности с автором, публикуем диалоги С. Градировского на нашем ресурсе.

*   *   *

— Трансгуманизм утверждает, что мы, люди, несем моральное обязательство участвовать в собственной эволюции. Следовательно, активно работать над изменениями в тех таинственных жизненных сферах, куда раньше ни один человек не имел доступа. Мы можем менять ДНК, РНК, химию организма, иметь доступ каждого индивидуального мозга ко всему архиву данных человечества без посредничества рук, глаз и мониторов. Вы тоже так считаете?

— Да, мы именно что МОРАЛЬНО ОБЯЗАНЫ участвовать в собственной эволюции. Это ожидаемый результат долгого процесса взросления человечества, того самого взросления о котором писал Кант.

— И в чем заключается этот процесс?

— В том, что по мере взросления, каждый из нас и популяция в целом, начинает контролировать все большее количество дел, событий, тенденций, идей. Здесь не только количественный рост, но и качественный — передавая все больше на аутсорсинг или распределяя между собой, благодаря фантастическому усложнению рисунка разделения труда, мы сосредотачиваемся на более высоких уровнях абстракции, наш контроль носит все более рафинированный характер.

На языке религии это звучит примерно так: человечество должно взвалить на свои плечи часть «работы Творца» или «ответственности Отца», признав свою готовность ответствовать за планету Земля, за судьбу человечества, за разворачивание жизни в пока еще безжизненные пространства, что буквально значит — за производство новых качеств, свойств и увеличение видового разнообразия нашей собственной популяции.

— Откуда вы знаете, что время пришло?

— Ощущение: буквы угаданы — слово складывается.

— А если серьезно?

— Потому что мы стали читать на нуклеиновом языке жизни, расшифровали геном, приступили к полному картографированию протеома и мозга человека; потому что мы научились почти все оцифровывать и учимся почти все в 3D «печатать»; потому что давно овладели силой, способной разрушить биологическую жизнь на земле, но все еще держим себя в руках; потому что нас станет 10 млрд и это неплохой коллектив людей, требующий настоящих смыслов; потому что мы разрушили многие природные механизмы, которые нас вписывали в биоценоз Земли, а запас прочности не бесконечен; потому что, чтобы жить дальше, нам нужно действительно организованное, распределенное и кумулятивное сверхусилие.

— Людей это сводит с ума. Особенно религиозных людей.

— Напрасно, это ничего более, чем только последовательное разворачивание поручения, когда-то данного Адаму — наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над ней. Над всем что есть — владычествуйте!

— Кажется экологи именно с этим борются?

— Нет. Они борются с хамством, жадностью и некомпетентностью человеческих сообществ. (Я здесь не обсуждаю коммерческие схемы конкретных эколидеров, а беру движение в чистом виде.)

Человек Просвещения и Модерна действительно хамил, когда превращал наш общий Дом в большую свалку, но он при этом искренне поклонялся прогрессу, мог проектировать сложные инженерные объекты не задумываясь об утилизации, был уверен что о завтрашнем дне мы подумаем завтра, и не мог еще оценить нагрузку на биоценоз. В общем — безобразничал как подросток.

Но слова Писания совсем о другом, «владыка» — тот, кто правит, кто улучшает то, что ему принадлежит, преумножает, пестует и если надо капитализирует, ибо рассчитывает владеть этим и дальше. Владыка готовит ему принадлежащее к передаче наследнику. Так что владыкой еще нужно стать. Стать каждому. А став, начать творить, ибо человек создан «по образу и подобию» Великого Креатора и потому лично призван к самому смелому и не требующему оправданий творчеству.

— И вы хотите сказать, что это поручение Адаму в наши дни простирается столь далеко? Пора «владычествовать» над собственными генами и даже над телесной динамикой популяции?

— Я искренне не пойму, что вас смущает? Церковь (опять же возьмем ее в чистом виде) всегда учила овладевать собой, своими страстями, в духовных упражнениях (реколекциях и инкаунтарах) шлифовала веру и волю, она же, вводя массовую практику исповеди, по сути, заложила основания психоанализа и всей современной культуры психологических раскопок. Дисциплина тела достигла невероятных высот, мы все на фоне египетских, сирийских или заволжских пустыножителей неженки.

Но вот пришло время для следующего — и в чем-то куда более сложного — шага к себе. Когда должны быть развернуты не только персональные духовные и телесные практики, но и масштабные биоинженерные разработки и главное, произойти переписывание нуклеатидного текста в интересах человека и популяции. И все это должно вылиться в контроль над процессом эволюции.

— Но ведь церковь против вмешательства человека в процесс эволюции.

— Чушь. Следите за руками: церковь утверждает совсем другую теорию происхождения сущего и видов — креационистскую, эволюционная же теория, тем самым, лежит вне компетенции церкви. Поэтому, когда трансгуманисты настаивают на необходимости взять дело эволюции в свои руки, они никак не могут зайти за границы, установленные самой же церковью. Жаловаться на трасгуманистов может лишь природа, которая до сего часа и была ответственна за эволюцию. (Уж простите меня за ехидство.)

Но и здесь мы сталкиваемся с парадоксом, ведь с точки зрения эволюционизма, люди — не более чем развитая форма природы. И тем самым, такой силлогизм возможен, — природа через людей продолжает контролировать процессы эволюции. Новая ситуация добавляет лишь ускорения в этот процесс. В конце концов, согласитесь, это более эффективный способ эволюционного accelerando, чем устраивать очередной ледниковый период.

— Вы хотите сказать, что современный человек может (возможно — должен) стать катализатором эволюции?

— А кто ему в этом помешает? И есть ли альтернативный кандидат на эту роль?

— Вернемся к позиции церкви: она ведь против вмешательства человека в то, что «раз и навсегда» и «однажды» было создано Творцом.

— Тоже странное суждение: разве в природе были города, автомобили, посуда, непромокаемые ткани, разве те сорта пшеницы, яблок и томатов, да почти все что попадает на наш стол, не культивировалось человеком веками, не было создано благодаря его смекалке и его упорству? Все это искусственные вещи, даже если затем они были оестествленны. Разве церковь противится всему этому? Напротив, благословляет!

— То есть, вы хотите сказать, что церковь должна благословить и трансгуманистов?!

— Именно. Благословить на «ратный труд» и тем самым ввести эту пока лишь попытку развития человечества как вида в надежные моральные рамки. Как раз эту-то задачу — моральной опоры и цензора — с церкви никто не снимал… Но меня волнует другое, в церкви, как вы догадываетесь, полно собственной бюрократии, а последняя — что в рясе, что в мундире, что в brioni — паразитирует на всем живом, вводя его в протоколы, стандарты, рамки. Бюрократия — это агент энтропии. Поэтому прорыв, о котором я говорю, и который есть болезненное нарушение привычной жизни, не их ума дело.

— Тогда чьего?

— Теологических свободных радикалов.

— То есть вы полагаете что сложилась ситуация, когда богословы или религиозные философы (явно не кафедральной породы, раз уж они такие радикалы) могут оказаться смелее и последовательнее, чем ученые из Академии наук или эксперты правительств развитых стран, которые (факт есть факт) постоянно притормаживают многие рисковые проекты биотехнологов и генетиков?

— Да, мыслители с предельной онтологией смелее, чем те, кому доступна лишь рабочая онтология. Смелее, потому что кто боится Единственного, тот не боится остального. Вера таких радикалов, к тому же, позволяет долго плыть против течения не сходя с ума. И учит ждать. А долготерпение и не утилитарность программных работ в таком деле весьма важны.

— Но не теологи же будут осуществлять масштабные исследования, которые необходимы для всего этого?

— Конечно нет. Но важно понимать как устроены «большие скачки». Это не вопрос отдельных профессий. Важно воодушевить многих. Важно уделить внимание сильным. Важно создать ценности в самом обществе. Важно подготовить язык на котором заговорят сторонники такого будущего, а не альтернативного или безальтернатвного. Важно дать метод, который окажется новаторским и эффективным для данного случая. Важно новое связать с традицией и провести большую разъяснительную работу, иначе мы получим бунт бессмысленный и беспощадный, и новых луддитов, и новое средневековье.

— Хорошо, хорошо. Даже если вы правы, как мы можем знать, что такое время пришло?

— Вы поймите, речь идет об управляемом самим человеком искусственном отборе внутри человеческой популяции. Что вытекает не из последних генноинженерных открытий (мол, мы вышли на новые инструменты, так давайте поскорее их используем). Нет, этот шаг вытекает из ситуации ХХ века, в течение которого мы уничтожили естественный отбор. Но покуда продолжаются мутации и наличествует подвижный контекст среды обитания, устойчивая жизнь без отбора невозможна. Популяция будет ухудшаться с каждым поколением. И церковь это понимает. Я не говорю, что большинство в церкви, но квалифицированное меньшинство — это точно понимает.

В церкви есть группа богословов, поддерживающих проект H+. Эти ребята настаивают, что не ВОЗ и не наука, а именно экклесия «ныне и присно» на страже человечества, ибо она понимает куда больше о жертве и милосердии, о замысле и промысле, о смерти и послесмертии. За счет ряда вещей именно теология осмысляет человека в большем масштабе, берет в более сложном контексте, чем конкурирующие мыслительные институции.

— Только ли в церкви завелись такие экстремалы духа?

— Высока вероятность, что есть и среди евреев, и буддистов. Но я их лично не знаю.

— А зачем мы, люди, уничтожили естественный отбор, и теперь вынуждены заниматься черт знает насколько рискованными проектами?

— А вы бы хотели, чтобы сегодня младенцы и дети младших возрастов умирали как двести или две тысячи лет назад? Попробуйте договориться с современной женщиной, сказав ей: мадам, мы хотим вернуть естественный отбор, это очень важно для нашего общечеловеческого будущего, и поэтому примерно каждый второй младенец и каждый третий ребенок, наиболее слабые из них, будут умирать, впрочем, как это было всегда и десятки тысяч лет до вас. Вы уж не обижайтесь, в этой статистике и вы со своими милыми малышами…

— Это невозможная позиция.

— Более того, это явно глупая и безнравственная позиция. Глаза вам эти мамаши тут же выцарапают.

— В определенном смысле, наши ходы предопределены предыдущими. Это что так похоже на игру в шахматы?

— Я знаю одно: прекращение отбора — плата за почти стопроцентную выживаемость наших детей. И это чрезвычайно высокая плата. Только отсроченная. Взгляните на кривые роста количества людей (и здесь не менее важно, что и детей) с лишним весом, аутоиммунными заболеваниями, диабетом, гепатитом, аллергиями, бесплодием и прочими бедами современного вполне накормленного, обученного и социально защищенного населения. При том что мы бесповоротно победили только одну большую инфекцию — оспу.

Все остальное подавлено, но живо, а ряд инфекционных событий контролируются лишь до времени, покуда не возник более удачливый штамм. Мне порой кажется, что по мере решения одних задач, нам природа подбрасывает все более сложные.

Тут вспоминается история с полиомиелитом. До середины XIX века никаких массовых эпидемий этого заболевания не зафиксировано. А заболевание реально страшное, несет и смерть, и паралич. Одна из самых известных жертв этого микроба — президент Рузвельт, один из триумфаторов Второй мировой войны. И слава Богу, что человечество вступило в борьбу с полиомиелитом уже в наше время, по сути после Пастера. И вступив, только через 100 лет, в конце 50-х нашло достойные решения. Вначале это вакцина Салка и следом вакцина Сабина.

Поэтому — и это важно понять — мы давно вмешались в не нами сложенный мир, мы давно разрушили механизмы природы, которые нас автоматом куда-то направляли, мы уже давно в ситуации искусственного мира, что и есть КУЛЬТУРА, а значит, хотим-не-хотим несем ответственность за себя.

— То есть, в каком-то смысле, мы лишены альтернативы.

— Да, лишены. Нам придется взять эволюцию нашего вида в собственные руки!

Сергей Градировский,

Крым

Дополнительные материалы по теме:

Сергей Градировский: Рождественские чтения. Часть 2

Сергей Градировский: Рождественские чтения. Часть 3