Кампания по выборам дагестанского регионального парламента, ожидаемым в сентябре, с самого начала пошла не по обычному сценарию, который позволял бы основным группировкам местных чиновников, бизнесменов и спортсменов, поделив между собой партийные бренды, на фоне безразличия большинства избирателей привычно занять места в Народном собрании. Возмутителем спокойствия стала федеральная партия «Народ против коррупции», заявившая о своем участии в выборах.
«Фабула» этой истории пока довольно короткая. В марте дагестанские представители партии сообщили о ее участии в региональных выборах и о намерении выдвинуть кандидатом первого заместителя муфтия Дагестана Магомедрасула Саадуева. Одновременно «партийцы» отчетливо обозначили себя в качестве оппозиции, выступив на встречах с местными жителями с жесткой критикой республиканских чиновников.
Неделей позже глава региона Рамазан Абдулатипов фактически многократно повысил значимость этой новости, сочтя нужным публично прокомментировать ее на мероприятии, не имеющем отношения к выборам: «Если я начну заниматься религиозными вопросами, для шейха Магомедрасула (Саадуева) это будет выглядеть смешно и неубедительно. А когда шейх Магомедрасул занимается политикой, для меня это не очень убедительно».
Это заявление главы республики ни в коей мере не похоронило новый партийный проект. Более того, его оппозиционность республиканской власти была лишь дополнительно подчеркнута, когда другим кандидатом новой партии вскоре был назван Залимхан Валиев. Это один из неформальных лидеров трех крупных поселков в черте Махачкалы, абсолютное большинство населения которых по национальности кумыки.
Три поселка — Тарки, Кяхулай и Альбурикент — ведут многолетний жесткий спор с республиканскими чиновниками по земельным вопросам и отличаются большой сплоченностью населения, не раз массово участвовавшего в протестных акциях.
Следующее заметное событие произошло в мае. Тогда появились сообщения, что членами дагестанского отделения партии «Народ против коррупции» стали ректор одного из исламских институтов Дагестана Абдула Ацаев и известный врач Хасмухаммад Абубакаров. Первый — сын известнейшего дагестанского шейха Саида-эфенди Ацаева (Чиркейского),убитого в результате самоподрыва смертницы в 2012 году. Второй — отец муфтия Дагестана Мухаммадсаида Абубакарова, взорванного возле Центральной мечети Махачкалы еще в 1998 году.
Духовное управление мусульман Дагестана никак публично не обозначало своей связи с новой для республики партией. Руководители партийного отделения также выступают против того, чтобы считать их партию «муфтиятской», и делают акцент не на исламе, а на антикоррупционной тематике. Однако появление на партийном небосклоне перечисленных религиозных деятелей не может оставить сомнений в том, что избирателями данная партия будет восприниматься как близкая руководству Духовного управления. За это говорит также участие исламских активистов, лояльных Духовному управлению, в открытии партийных центров в разных частях Дагестана.
При этом мартовские и майские новости о союзе партии с религиозными деятелями отличаются важными нюансами. Саадуев, об участии которого в выборах от партии «Народ против коррупции» было заявлено первоначально, хотя и занимает в Духовном управлении высокий пост, известен в местном исламе как фигура «компромиссная», как сторонник диалога между всеми группами дагестанских мусульман, соблюдающими российское законодательство.
Будучи имамом Центральной мечети Махачкалы, он пользовался авторитетом как среди сторонников суфизма — исламского направления, поддерживаемого Духовным управлением и основанного на ученичестве у духовного наставника-шейха, так и среди мусульман других течений, в том числе среди многих салафитов, оппозиционно настроенных по отношению к муфтияту и считающих суфизм «нововведением», не основанным на Коране. Что касается майского пополнения партии, то эти фигуры имеют несколько иной имидж: они известны как наиболее последовательные адепты именно суфийского ислама.
Федеральные СМИ предвыборные новости из Дагестана пока почти не комментируют. Могу предположить, что причина состоит в «разрыве шаблона», который эти новости производят у столичных журналистов. Ведь они привыкли считать Духовные управления мусульман в северокавказских регионах защитниками «традиционного» ислама, а сам термин «традиционный ислам» — синонимом ислама, безусловно лояльного власти и управляемого ей. Политических начинаний, не отвечающих целям регионального руководства, от этой части исламского спектра обычно не ожидают.
Что касается дагестанских СМИ и социальных сетей, то в них новый партийный проект стал предметом самых горячих обсуждений. Для его объективной оценки, на самом деле, требуется время: насколько намерения новых участников региональной политики окажутся серьезными, покажут ближайшие недели. Пока же я попытаюсь дать свои ответы на вопросы, которые в Дагестане вызывают наибольшие споры.
1. Может ли партия, воспринимаемая в Дагестане как близкая Духовному управлению, пройти в Народное собрание?
На мой взгляд, шанс такой есть. Прежде всего, имеются определенные «ниши», в которых такая партия может рассчитывать на гарантированную поддержку. Это ряд горных районов (Гумбетовский, Чародинский, частично Шамильский),откуда родом известные представители Духовного управления и где авторитет этой структуры наиболее непререкаем. Думаю, даже если там главы районов получат распоряжение «топить» партию-новичка, они это распоряжение будут выполнять не очень активно. Гарантирована поддержка и со стороны части городских избирателей, прежде всего — тех, кто определяют себя в качестве мюридов (духовных учеников) шейха Саида-эфенди.
Последователи Саида-эфенди составляют большинство в руководстве Духовного управления, и рядовые верующие, для которых первостепенное значение имеет авторитет этого шейха, вероятнее всего, проголосуют за «муфтиятских» при любом развитии событий. Сколько это даст голосов, определить непросто: оценки количества мюридов различных шейхов в Дагестане неоднократно вызывали жаркие споры. К тому же в городах многое будет зависеть от прозрачности процедуры подсчета голосов. Но по крайней мере нескольких кандидатов с помощью этого «стартового капитала» в Народное Собрание провести наверняка получится.
2. Может ли быть достигнут на выборах результат, который позволил бы создать в Народном Собрании мощную фракцию, сопоставимую по численности депутатов с фракцией «Единой России»?
Вероятность такого исхода выборов, на мой взгляд, невелика. И причина не только в административном ресурсе, хотя его против нарушителя предвыборного спокойствия вполне могут применить. Не менее важна нынешняя внутренняя расколотость, фрагментированность дагестанского ислама. Духовное управление в этом расколе воспринимается как сторона, приемлемая для одних верующих и не приемлемая для других.
Дело, кстати, не ограничивается хорошо известным противопоставлением между суфизмом и салафизмом. Духовное управление считается «оплотом» суфизма, но ведь и сам по себе дагестанский суфизм в реальности представляет собой весьма сложный мир. Например, среди кумыков — третьего по численности народа Дагестана — на протяжении последних десятилетий были очень влиятельные суфийские авторитеты, мало связанные с Духовным управлением.
В южном Дагестане, после убийства в 2011 году наиболее известного на той территории шейха Сиражутдина Хюригского, положение в суфийской части исламского спектра довольно противоречиво: авторитет Духовного управления там, по-видимому, с тех пор укрепился, но не является стопроцентным. То есть даже среди активных сторонников суфизма есть и такие, чья поддержка «муфтиятской» партии, по крайней мере, не выглядит гарантированной.
Это не означает, что потенциал новой для Дагестана партии на выборах будет заведомо ограничен населением отдельных районов и учениками отдельных шейхов. Но постольку, поскольку партия ассоциируется с Духовным управлением или с отдельными близкими ему фигурами, ее перспективы будут сильно зависеть от непростой ситуации в местном исламе.
Кроме того, часть дагестанских избирателей негативно воспринимает рост общественного влияния любых исламских лидеров, независимо от религиозного направления, и наличие такой позиции, особенно заметной в городах, также ограничит рост электората новой партии. Стоит подчеркнуть, что все предлагаемые здесь оценки не основаны на актуальных социологических замерах (таковых нет в распоряжении автора). Без них, разумеется, невозможно строить конкретные прогнозы по итогам выборов, но вполне можно указать на объективные препятствия, отделяющие новую партию от триумфального обретения большинства в региональном парламенте.
3. Может ли в связи с новым партийным проектом усилится раздробленность и конфликтность внутри дагестанского ислама?
Наверное, это самый серьезный вопрос для тех, кто задумывается сегодня о ближайшем и более отдаленном будущем региона. Изменения, происходящие в Дагестане в последние годы — главным образом, с приходом на пост главы региона в 2013 году Рамазана Абдулатипова — в целом довольно противоречивы.
С одной стороны, активность террористического подполья в республике, хотя вовсе не сошла на нет, все же по всем показателям заметно ниже, чем в 2010-2012 годах.
С другой стороны, напряжение между сторонниками ДУМД и салафитами явно не уменьшается. Конфликты вокруг недавних закрытий салафитских мечетей в Махачкале и Хасавюрте были весьма резонансными, а в Хасавюрте закончились большим протестным митингом.
Можно предположить, что непосредственно в ходе выборов противостояние не обострится. Во-первых, у заметной части салафитов, в том числе находящихся в легальном поле, негативное отношение к любому участию в выборах государственной власти. Во-вторых, салафитские активисты сейчас явно поглощены другой «повесткой дня», связанной с уже упомянутым закрытием мечетей, с арестами влиятельных имамов, случившимися в последние месяцы и т.д.
А вот как в дальнейшем партийный проект повлияет на взаимоотношения между разными исламскими группами, будет зависеть, скорее, от того, какую политику в религиозной сфере предложат члены новой партийной фракции, если она будет в Народном Собрании. Например, ситуация может ухудшиться, если трибуна республиканского парламента будет использоваться для призывов к «эксклюзивной» поддержке Духовного управления со стороны республиканской власти и силовых структур.
Есть еще и другие, более «локальные», но не менее существенные риски. В Дагестане хорошо известен феномен «расколотых сел», в которых представлены адепты разных исламских направлений. Нередко в таких селах имеется даже по две мечети, в которых проходит пятничная молитва, что знаменует наиболее серьезный конфликт между верующими.
Можно наблюдать, как в таких селах прежнее деление на рода («тухумы»),которые нередко боролись между собой, заменяется делением на религиозные группы, редко совпадающее с «родовым» делением. Победа любой из таких групп часто означает ее контроль не только над мечетью и примечетской школой, но и над многими другими, вполне «светскими» сторонами жизни села. В таких селах предвыборная борьба может стать чрезвычайно напряженной, если в них сторонники суфизма воспримут «Народ против коррупции» как «свою» партию.
4. Опасно ли укрепление новой партии для властей в Дагестане?
Опасность связана просто с тем, что этот предвыборный проект, насколько можно судить, стал для руководства республики явной неожиданностью. Кроме того, учитывая привычно массовое голосование в Дагестане за «Единую Россию», можно ожидать, что голоса новая для республики партия отберет именно у «единороссов». А уровень поддержки ЕР, как известно, остается одним из критериев оценки глав регионов со стороны Кремля.
Именно поэтому вероятно, что руководство Дагестана все же попытается как-то вмешаться в происходящее. Возможно, что и не путем давления, а путем неких договоренностей. Достигнуты эти договоренности могут быть, например, с участием дагестанского отделения «Народного фронта», несколько активистов из «обоймы» которого, обладающих хорошей медийной «раскрученностью», сейчас содействуют партии «Народ против коррупции».
Есть и более глобальная опасность, которую происходящее несет всей нынешней дагестанской элите. В целом Дагестан — это не тот регион, где граждане привыкли воспринимать выборы равнодушно. Там и в 2010-е годы не раз приходилось наблюдать такой накал предвыборного противостояния, который во многих других частях России остался где-то глубоко в 1990-х. Но все же в последние 10-15 лет реальная борьба в основном шла на выборах местных. Выборы же регионального уровня, особенно проходящие по партийным спискам, обычно вызывали у граждан мало интереса, а потому контролировались властью без особых проблем. Последние события, однако, показывают, что и это может измениться.
* * *
Появление новой партии в Дагестане произошло на фоне того, как в Ингушетии обостряется противостояние между главой региона Юнус-Беком Евкуровым и муфтием Исой Хамхоевым. Это противостояние не имеет отношения к выборам и связано с исламской политикой Евкурова, стремящегося соблюдать баланс между муфтием и оппозиционными ему имамами. Однако по факту именно Хамхоев оказался в республике самым заметным публичным лицом, открыто оппонирующим главе региона, так что конфликт их уже никак нельзя рассматривать как затрагивающий исключительно религиозную сферу.
Случайно ли эти процессы совпали по времени в разных республиках? Протекают ли они в каждом из регионов полностью независимо от происходящего у соседей? Пока здесь можно строить предположения, основанные на крайне скудных фактах.
В любом случае, политизация северокавказского ислама не ограничивается Дагестаном. И везде, где она происходит, она ломает устоявшиеся представления о том, что ислам, считающийся «традиционным» и контролирующий официальные мусульманские структуры, полностью управляем властями своих регионов и не выстраивает на региональном уровне собственную линию поведения.
Константин Казенин,
старший научный сотрудник РАНХиГС