Зачем государству новые земли? Точнее, зачем присоединять заселенные территории, то есть другие страны или их части? С незаселенными территориями этот вопрос не возникает, они есть-пить не просят, не понадобятся в ближайшее время, так, глядишь, пригодятся в будущем (как Арктика).

А вот земли с населением могут создать большие проблемы государству, частью которого они стали, притом иногда без всякого сознательного злого умысла со стороны этого самого населения.

Да и цена вопроса совсем разная — незаселенные или практически незаселенные земли присоединяют землепроходцы (в крайнем случае землепроходцы с винтовками). А за присоединение имеющих свою государственность или протогосударственность стран или их кусков надо платить и золотом, и кровью, и часто плата эта не единоразовая, а только увеличивается со временем и нередко ломает хребет платящему.

Поэтому вопрос «Зачем?» вполне уместен, для ответа на него в общем плане надо классифицировать как виды пользы и преимущества, которые государство может получить в результате присоединения, так и проблемы и угрозы (то есть, иными словами, цену вопроса). А затем в каждом случае сравнивать пользу с ценой, притом без эмоций, они тут не уместны, это чаще всего вопрос государственной целесообразности, а не веры и убеждений. Не так как обычно: «Своей земли ни пяди не уступим!» А может, в конкретном случае лучше уступить, например, в обмен на что-то, а то и доплатить, только бы забрали. Потому что в истории неоднократно бывало, когда ошибочное решение присоединить кого-то стоило присоединившему неисчислимых бедствий и даже самого государственного существования. В общем, этот вопрос нуждается в демифологизации.

Польза

Итак, какая польза может быть государству от другой страны, которую она присовокупила, иначе говоря, какие цели могут быть у такого аншлюса? Притом для понимания вариантов ответа на этот вопрос не важно, каким способом произошло присоединение — военной силой, договоренностью с государством, которое до того владело территорией, или в результате реального волеизъявления народа этой страны. Эта все цена вопроса, которую мы будем рассматривать далее. Потенциальная польза от этого не зависит.

Налоговая база. Страна имеет население, оно что-то производит в широком смысле этого слова, следовательно, его можно обложить каким-то налогом, который пойдет новому владельцу страны. Это, пожалуй, самая древняя мотивация: пошел князь с дружиной в соседние земли и силой или просто ее демонстрацией обложил их данью (как говорили на Руси, «примучил»). Скорее всего, все государства изначально так и возникли, а уж Русь-то точно. Баланс интересов двух сторон, после первого эмоционального взаимонепонимания, образуется достаточно очевидный и логичный — вы нам платите, а мы вас защищаем от других примучивателей, которые могут оказаться хуже нас (на этом месте примученная сторона обычно скептически хмыкает), а также от разнообразных находников, которые приходят просто пограбить. И вообще, раз вы нам не смогли противостоять, значит, не сможете и другим, либо будете держать свою дружину или ополчение, которые обойдутся вам дороже нашей дани!

В современном же мире с этим все не так просто. Во-первых, защищать особо не от кого — захватнические войны если и не исчезли вовсе, то уж точно стали экзотикой. То есть соседей и не очень боятся, и уверены к тому же, что весь мир подсобит, если что, а значит, не очень рады вашей защите. Во-вторых, и это главное, если вы присоединяете к своему государству соседнее, то оно становится полноправной частью вашего. И жители его становятся вашими гражданами, если не сразу, то уж точно через некоторое время. А значит, кроме налоговых доходов у вас появляются и дополнительные бюджетные расходы, причем они могут оказаться сильно больше доходов. Так произошло с британской Индией: пока ее просто грабили, она была «жемчужиной в короне империи», а когда к концу XIX века ее хотя бы частично стали считать своей частью (а этого не могло не произойти, слишком много британцев стало жить в Индии и даже считать ее своей малой родиной), быстро выяснилось, что стоит она Британии гораздо дороже, чем приносит. Именно тогда стала неизбежной будущая независимость Индии, задолго до Ганди и Неру.

Вообще легко сформулировать общее правило: присоединенная страна будет материально приносить вам больше, чем стоить, если она социально-экономически более развита, чем ваша страна, и наоборот. Но присоединить к себе более развитое государство — это в наше время, в отличие от времен Чингисхана, довольно нетривиально. Поэтому в основном присоединенные страны ныне приносят метрополиям расходы, а не доходы.

Источник ресурсов. Другой вариант материального интереса, более актуальный в современном мире. Если страна богата каким-либо минеральным или другим природным ресурсом, то, присоединив ее, вы сможете получать доход в виде не столько налоговых сборов, сколько природной ренты. В этом случае платежный баланс вполне может быть для вас положительным. К тому же ценность этого ресурса может быть для вашего государства не только материальной, но и стратегической. Есть серьезное подозрение, что именно эта причина подвигла США в 2003 году начать войну в Ираке и фактически захватить его.

Геополитическая значимость. Некая территория даже при небольшом размере может иметь важное стратегическое значение для вашего государства — как буфер между вами и потенциальным противником, как место для военного форпоста или перевалочной базы, либо как выход к торговым артериям. Пример первого случая — захват Советским Союзом части Финляндии в 1940 году, для того чтобы отодвинуть границу от Ленинграда (мало кто знает, что вначале СССР предлагал Финляндии обменять эту территорию на другую и только после отказа начал войну), равно как и захват Западной Украины и Западной Белоруссии в 1939-м.

Пример второго значения — захват и присоединение в 1898 году Америкой Гавайских островов и острова Гуам, и поныне являющихся важнейшими американскими военно-морскими базами. Пример третьего — фактический захват западными державами Шанхая и отдельно Британией Гонконга по итогам Опиумных войн (1842-1860), как и захват части Балтийского побережья Россией по итогам Северной войны (1721). Представляется, что актуальность такого варианта снизилась и продолжает снижаться, в первую очередь из-за развития воздушного и наземного транспорта (в том числе для военных целей).

Объединение нации. Если некий народ, явно единый (по языку, культуре, истории), особенно если раньше он составлял одно государство, оказался разобщен, то у какого-то одного из населенных им государств возникает желание объединить его вокруг себя. Так возникло большинство современных государств, если не все. То, что часть других активно этому сопротивляется, не имеет исторического значения. Бургундия была злейшим врагом Франции, Бавария — Пруссии, а Новгород и Тверь — Москвы, но ныне никто из бургундцев не сомневается в том, что он француз, из баварцев — что он немец, а из новгородцев и тверичей — что они русские. Может иметь место не только объединение нескольких относительно равновеликих государств, но и поглощение меньшего большим — аншлюс Австрии Германией в 1938 году, поглощение ГДР ФРГ в 1989-ом.

Частным случаем этого варианта является желание вернуть себе земли, являющиеся национальной исторической святыней, даже если там уже не живет ваш народ — примером является желание Сербии удержать (а теперь вернуть) Косово. Такое же отношение у русских к Крыму. Это очень сильная мотивация, ее ядро — сакральный элемент, обладающий для народов значительно большей мощью, чем материальный. Здесь ничего не меряется деньгами, и никакие жертвы не являются априори неприемлемыми. Но здесь важно отличать реально сакральные для нации земли от иных: мне трудно представить американцев, насмерть стоящих за Восточное Самоа (есть у них такое владение в Тихом океане). Собственно, они и отдали Филиппины, точнее, согласились предоставить им независимость в 1946 году без всякого особого давления.

Религиозный прозелитизм. Народ, горящий религиозной идеей, в котором религия является центром самоидентификации, часто обуреваем желанием воздвигнуть знамя своей веры над неверными соседями. В таких войнах не щадят вообще никого. Таковы были войны за распространение ислама в VII веке, завершившиеся образованием халифата, или имевшее статус Крестового похода завоевание Западной Прибалтики Тевтонским орденом в XIII веке (так возникло государство Пруссия). Религиозная мотивация еще более сильная, чем этническая, потому что там люди выполняют свой родовой долг, а тут исполняют Господню волю и зарабатывают себе вечное блаженство. Следует, однако, заметить, что сегодня в христианской части мира религиозная идея слишком слаба для принесения на ее алтарь значимых жертв (завтра — Бог весть). Иное дело, конечно, исламская часть.

Идейный прозелитизм. Здесь все более-менее аналогично предыдущему варианту с той лишь разницей, что роль религии играет некая философская или социальная идея, собственно и являющаяся светской религией. Для государств — носителей таких идей прозелитизм крайне свойственен. Ярким примером является СССР с идеей коммунизма. В современном мире этот вариант весьма актуален — являющиеся носителем псевдорелигиозной либеральной идеи западные страны готовы навязывать ее всем, кому только можно, присоединяя для этого к своему пространству (в том или ином смысле) новые и новые страны.

Цивилизаторская миссия. Если у некоего народа есть твердое убеждение в том, что весь уклад жизни в его государстве единственно правильный, что только он есть цивилизация, а все остальные варвары, то он зачастую стремится распространить этот правильный уклад на соседей для их же блага. Так действовал Александр Македонский и его преемники, создавая эллинистический мир, так создавалась Римская империя (грабеж, конечно, также имел важное значение, но ведь после грабежа можно и уйти, а они оставались). Этот фактор, наряду с материальным, был весьма значим для европейских стран при создании системы колониализма, особенно в Британской Индии. Достаточно актуален он и в современном мире. Западные страны уверены в своей цивилизаторской миссии.

Неотъемлемая часть. Если присоединенная когда-то территория уже интегрировалась в основную страну настолько, что стала ее неотъемлемой частью, то никаких усилий не жалко для того, чтобы ее не потерять. Биться за нее будут, как за столицу.

Жизненное пространство. Этот фактор поставлен на последнее место потому, что нет уверенности, что он вообще имеет место в реальности, хотя и неоднократно провозглашался правителями (Третий Рейх — всего лишь последний в их перечне). Дело в том, что затруднительно назвать хотя бы одну из больших стран, которая ныне на самом деле страдает от перенаселенности и нехватки места, это скорее некий штамп общественного сознания. Даже в Китае, который обычно и выдается СМИ за главного алчущего жизненного пространства субъекта, можно ехать в глубинке на джипе буквально днями, не встречая ни одной живой души. К тому же если желать использовать другую населенную страну как жизненное пространство для переселения значимого количества своего народа, то надо как-то освободить ее от народа имеющегося, желательно уничтожив его (а как иначе?). Для современного мира это все же не более чем фантазия.

Цена вопроса

Рассмотрев потенциальную пользу и, таким образом, цели присоединения, перейдем к проблемам и угрозам, которые это присоединение может создавать, то есть к цене вопроса. Не будем рассматривать цену самого присоединения, жертвы и расходы завоевательной войны, рассмотрим только цену сохранения ранее присоединенной страны в своем составе — это более интересно и существенно более актуально.

Недовольство населения. Народ присоединенной страны может не разделять уверенности присоединителей в том, что его облагодетельствовали. Причем при определенных этнических особенностях народа его недовольство вполне может приобретать «горячие» формы — от регулярно возникающих вооруженных мятежей до постоянного терроризма. Россия впервые столкнулась с таким явлением после присоединения Польши (точнее ее части), получив в XIX веке два больших польских восстания, в 1832 и 1863 годах, которые пришлось топить в крови. При любой войне с третьей стороной такие народы имеют тенденцию массово переходить на сторону вашего противника или по крайней мере уклоняться от призыва и дезертировать.

С этим столкнулся СССР в годы Великой Отечественной войны (крымские татары и ряд кавказских народов), хотя те из последних, кто в армию попал, воевали храбро. Важно, что для всего этого негатива вовсе необязательно, чтобы весь народ или даже большинство было недовольно нахождением в составе вашего государства, достаточно просто значимой доли. Пример — католическое население Северной Ирландии (около 40%), ориентированное на выход из Великобритании.

Чрезмерные расходы. Они правило, а не исключение — просто в силу того, что присоединенная периферия обычно слабее развита, чем метрополия (иначе ее бы не присоединили). Значит, в пересчете на душу населения производит она, а следовательно, и дает в бюджет, меньше, потребляя оттуда больше. Но особенно усугубляется эта проблема одновременным наличием предыдущей — недовольства населения. Тогда затраты радикально возрастают по понятным причинам — спецслужбы, гарнизоны, военные базы и тому подобное. Но дело этим не ограничивается. Власть почти всегда делает ошибку, полагая, что недовольство можно снизить большим объемом вложений в социально-экономическое развитие этого региона (на самом деле это совершенно несвязанные вещи).

Нарушение единства. Опять же из лучших побуждений, для предотвращения или снижения градуса недовольства, государство часто устанавливает до какой-то степени автономный статус для присоединенной периферии. Таковым обладало Великое Княжество Финляндское в составе Российской империи, которое имело парламентскую форму политического устройства и собственную денежную единицу. В более слабо выраженной форме это имело место в СССР, где все присоединенные когда-то регионы внутри РСФСР обладали статусом национальных автономий и членов Федерации, в отличие от русских областей (похожая ситуация в Евросоюзе, пример — Страна Басков). Дело, однако, не только в формальном статусе — говорят-то там на другом языке!

Даже в США, где даже в теории не допускается существование национальных административных единиц, в присоединенных в середине XIX века штатах Калифорния, Флорида и Техас говорят по-испански не меньше, чем по-английски, и вывески там такие же. И ведь не только язык другой, но и вся культура и обычаи. С этим ничего не поделаешь, потому что это естественно. Но тем не менее, когда въезжаешь на территорию этого региона, сразу чувствуешь, что ты не в метрополии. А это очень опасно для целостности страны в критические моменты — так маленькая царапина на стекле, проведенная стеклорезом, заставляет его расколоться по ней при малейшем внешнем давлении.

Разлагающее влияние. Присоединяя страну с иным, чем в метрополии, народом, надо понимать, что он может порой влиять на атмосферу в социуме страны в целом — как в лучшую, так и (обычно) в худшую. Так Российская империя получила с присоединением Польши 3 миллиона евреев, которых до того в России не было, и через 70 лет они уже составляли костяк революционно-террористического движения, которое еще через полвека империю и похоронило. Речь не о том, хороши или плохи евреи, — весьма вероятно, что со своей позиции они действовали вполне здраво, а о том, стала бы Россия присоединять Польшу, если бы знала, чем ей за это придется заплатить. Кстати, и коррупция (и вообще интерес к личному богатству) в верхушке СССР, которая была одним из важнейшим факторов его крушения, с очевидностью пришла в 70-80-е годы из среднеазиатских и закавказских республик, а идея украинской самостийности — из присоединенной перед войной Западной Украины. Проблема эта не только российская — США еще предстоит рахлебывать негативное влияние на американский народ испаноязычной его части.

Криминальная ситуация. Здесь все очевидно: там, где есть национальные меньшинства, в криминальном мире они составляют большинство. Могут сказать, что это относится и к меньшинствам, не имеющим собственного региона в стране, как итальянцы в Америке. Да, но если такой регион есть, становится особенно весело. Достаточно вспомнить, куда девается большинство угнанных в Москве и Петербурге машин.

Приложение к современной России

Теперь мы имеем матрицу, с помощью которой можно легко определить, насколько интересен России тот или иной регион и какова цена этого интереса. А из сопоставления того и другого несложно понять, нужен он или нет. Начнем с того, какие не входящие сейчас в Россию страны ей в будущем имеет смысл пытаться присоединить. Естественно, только при условии настоящей власти (нынешняя, как в анекдоте, сама себе не нужна) и при условии, что США уйдут из Старого Света, но и то и другое, хотелось бы надеяться, вполне реально. Украину без западной части, то есть исторические Малороссию и Новороссию, а также Белоруссию — это для нас вопрос объединения нации, плюс там находятся многие национальные святыни (киевская Святая София, Севастополь, Брестская крепость и пр.). Геополитически это выход на границу с Евросоюзом, ликвидация паразитического буфера между нами.

Ожидать особого дохода от них не стоит, как, впрочем, и расходов — уровень развития у нас примерно одинаков. И нет никаких оснований ожидать массового недовольства населения, нарушения единства и разлагающего влияния — мы все же одна нация. А вот больше ни одного региона из состава бывшего СССР, который был бы интересен России для присоединения, я не вижу. Даже богатый ресурсами и вроде бы не особо враждебный нам Казахстан таковым не является. Все пункты из раздела «цена вопроса», кроме разве четвертого, к нему относятся напрямую. В остальных нет вообще ничего из раздела «польза». Это даже если при изменении ситуации сами будут проситься.

Теперь о том, имеет ли смысл удерживать все присоединенные предками территории из нынешнего состава РФ. Ко всем поволжским республикам в полной мере относится пункт 8 из раздела «польза», они при сохранении национальной самобытности стали полностью интегрированной и вполне нормальной частью Российского государства. А вот с Кавказом ситуация обратная. Он был присоединен в XIX веке с сугубо геополитическими целями, для интеграции и защиты Закавказья, которое уже входило в состав России. Этого фактора ныне нет, хотя бы потому что нет Закавказья.

Про налоги или вклад в ВВП кавказских республик смешно говорить, ресурсов там нет, к единству нации они отношения не имеют (нация другая), а идейного, религиозного или цивилизаторского прозелитизма у нас ныне всяко нет. В составе страны они были недолго и немирно, реальной ее частью (даже отъемлемой) не являются — там не просто своя власть и порядки, но русским туда приезжать вообще небезопасно. Зато все пять пунктов из перечня проблем налицо, притом выше крыши — особенно впечатляют сотни миллиардов рублей в год прямой помощи из нашего куцего бюджета. Конечно, Путин прав: хочешь их иметь в своем составе — плати. Либо армии и спецслужбам для их усмирения, либо республикам напрямую, второе дешевле и спокойнее. Только надо ли нам их иметь?

Все сказанное в полной мере относится к республикам восточного Кавказа — Ингушетии, Чечне и Дагестану. Холодный анализ показывает, что нет ни одной причины, включая моральные, для того чтобы сохранять их в составе страны, и масса причин добровольно-принудительно отпустить их в полностью суверенное плавание. В гораздо меньшей степени это относится к западному Кавказу — Адыгее, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, поэтому их разумно пока оставить, а там видно будет. Что же касается Осетии, то это неотъемлемая, достойная и совсем не худшая часть России.

Конечно, все изложенное в этой статье в основном относится к логике национального государства, а не империи. У империи свои сакральные цели (что и делает ее империей), не сильно схожие с целями обычной страны, даже большой. Только вот империи у нас сейчас нет… И нет ни власти, ни силы ее восстановить, на какой бы то ни было основе. А диагностировать и лечить болезнь надо сейчас, потому что состояние пациента тяжелое. Если же пациент сам изменится, то потребуется совсем иное лечение. Или вообще никакого.

Михаил ЮРЬЕВ

Источник: http://www.odnako.org/magazine/material/show_10389/