Асан Бекиров из г.Джанкоя принес в редакцию сохранившееся у него письмо выдающегося поэта Эшрефа Шемьи-заде главному редактору «Литературной газеты» А. Чаковскому о его встречах с Алексеем Максимовичем Горьким, о живом интересе великого русского писателя к крымскотатарской культуре и литературе.
Письмо датировано 28 февраля 1968 года и отправлено Эшрефом Шемьи-заде из г. Ташкента, а копию он адресовал заказным письмом своему товарищу А. Бекирову. Асан Бекиров с горечью констатировал, что на склоне лет находит утешение лишь в письменном наследии, оставшемся у него от великих людей прошлого. И хотел бы, чтобы в дни 105-летия со дня рождения Эшрефа Шемьи-заде отрывки из этих воспоминаний прочли как можно больше наших читателей.
* * *
Бывают встречи с выдающимися людьми, которые на всю жизнь оставляют глубокий отпечаток в душе и в течение всей последующей жизни просветляют и облагораживают твои дела, думы и стремления. Мои встречи с Алексеем Максимовичем Горьким были именно такими облагораживающими, счастливыми моментами моей жизни.
Мне довелось не раз видеть его совсем близко, слышать его вдохновенные публичные выступления, пожать его руку. Из личных встреч и бесед с Алексеем Максимовичем я имел возможность воочию убедиться, насколько он был велик и прост как человек, прям и мудр как мыслитель.
Имя Горького и портреты его были знакомы мне с детства.
В те дореволюционные годы (1913-1914) в среде либеральной и радикальной татарской интеллигенции в Крыму я, шести-семилетний мальчик, был наслышан разных толков и измышлений о графе Льве Толстом (уже покойном), отлученном от православной церкви, якобы, за тайный переход в магометанскую веру, и о выходце из босяцкой среды, сочинителе Максиме Горьком, сумевшем подняться с низов жизни до самых ее вершин. Настолько наслышан, что они оба казались мне какими-то мифическими героями из легенд.
Позднее, в отроческие годы, когда я впервые начал читать ранние романтические рассказы и песни Горького — «Макар Чудра», «Старуха Изергиль», «Челкаш», «Песня о соколе», не постигая еще, конечно, замысла автора, а следя лишь за действием, я представлял себе Горького похожим то на удалого молодца — цыгана Лойко, которому свобода была дороже всего на свете, то на Данко, который достал из груди свое пылающее сердце, чтобы осветить людям путь к свободе. Особенно же пленяла меня близкая мне «Песня о соколе», спетая Горькому моим мудрым земляком — старым крымским чабаном Надиром Рагим оглы. Текст этой бессмертной крымскотатарской песни и замечательный пересказ Горького я с детских лет храню в сердце как яркое свидетельство непреклонного свободолюбивого духа моего народа.
Первый раз я увидел Горького 14 июля 1928 года в Симферополе, и случилось это при весьма забавных обстоятельствах. После почти семилетнего пребывания за границей, в мае 1928-го Горький приехал в СССР. Вся страна встречала с ликованием Буревестника революции. Ему повсюду устраивали триумфальные встречи. Появилось в газетах сообщение и о предстоящем в середине июля приезде Горького в Крым. 14 июля представители Наркомпроса и республиканских газет поехали на вокзал для встречи М.Горького, прибывающего скорым поездом «Москва-Севастополь». Мы вдвоем с товарищем поторопились на вокзал. В те годы не было потока автомашин, трамвай ходил нерегулярно, нам оставалось положиться на свою прыть.
Когда бежали по улице К.Маркса, из-за поворота у бульвара Ленина появился автомобиль «Фиат», поравнялся с нами, неожиданно мы увидели сидящего рядом с шофером Алексея Максимовича. Машина неспешно проехала мимо нас, мы продолжили бег в обратном направлении. Поравнялись с трамваем и, проехав одну остановку, сошли на улице Пушкинской и увидели, что автомобиль стоит у гостиницы.
Горький был в машине один. Мы с товарищем прошли вперед, остановились поодаль и уставились на любимого писателя. Нам и в голову не пришло подойти к машине и обратиться к Горькому со словами приветствия. Мы были на седьмом небе от счастья, мы были до странности наивны и робки. Я лишь остановил нескольких прохожих более-менее образованного вида и указал им на Горького. За несколько минут нас собралось человек 10-12. Стоим и смотрим, и никто не смеет подойти и поприветствовать гостя. Вскоре появились спутники Горького, и машина, обогнув здание Совнаркома, выехала на Алуштинское шоссе и скрылась из виду.
Горький был невероятно скромен и прост. Он не позволил сопровождать себя не только представителям правительственных учреждений, но даже представителям творческих организаций.
Весной 1933 года Горький приехал в Советский Союз. В течение трех лет, в осенние, зимние, весенние месяцы, он жил в Крыму на небольшой даче — усадьбе «Теселли» вблизи Байдарских ворот, окруженной темными зарослями лавров и вечнозелеными магнолиями и оливковыми деревьями. Мне не раз приходилось бывать здесь у Горького в гостях. (Следует заметить, что «Теселли» — татарское слово и означает «услада», «утешение». В тридцатые годы у входа на дачу была прибита белая мраморная доска, на которой арабской вязью и русскими буквами было высечено слово «Теселли»).
…Первая моя неофициальная задушевная беседа с Алексеем Максимовичем Горьким в узком кругу произошла весной 1935 года в Крыму, когда он пригласил к себе в гости группу крымскотатарских писателей. Мы чувствовали сердечность, доброжелательность Алексея Максимовича. Непринужденная беседа, умело направляемая им, продолжалась и за чаем.
Горький проявлял живейший интерес к культурам тюркских народов, задавал много вопросов, касающихся языка, литературы, искусства и унификации алфавитов. Особо интересовался устным народным творчеством.
— Писатель, не обладающий знанием фольклора, — говорил он, то и дело поглаживая пальцем лохматые усы и иногда покашливая, — плохой писатель. В народном творчестве скрыты беспредельные богатства, и добросовестный писатель должен ими овладевать. Он напомнил нам, что его крымские произведения: «Хан и его сын», «Песня о Соколе» и др. также зиждутся на народном поэтическом творчестве…
Из многочисленных рассказов, услышанных мною из уст Горького в эту и последующие встречи, мне особенно запомнился его рассказ о старике садоводе. Общее содержание рассказа таково.
В конце лета 1891 года, во времена своего странствования по России, Алеша Пешков без гроша в кармане сошел с парохода в Ялте. Красоты южного берега не смягчали страданий от голода. Знакомых в Ялте у него, разумеется, не было, на возможность немедленно заработать хоть несколько копеек рассчитывать не приходилось. Горький в отчаянии обратился за помощью к сидящему на набережной священнику. Поп неприязненно оглядел его и грубо ответил:
— Работать надо!
Огорченный, пошел Горький куда глаза глядят и очутился на верхней Аутской дороге, по обе стороны которой зеленели сады. Дразнил доносящийся откуда-то запах вкусной еды.
Подтянувшись, он заглянул через ограду в сад и увидел старика татарина, отдыхающего с чубуком в зубах под ореховым деревом. Неподалеку на треножнике дымился казан с едой. Недолго думая Горький перелез через забор и, почтительно поздоровавшись, объяснил старику, что очень голоден.
Старик коротко взглянул на него и, не меняя позы, сказал:
— Вот там миска, ложка, хлеб. Наливай и ешь! — а сам продолжал кейфовать, потягивая свой чубук.
Горький не заставил его повторять приглашение, подошел к очагу, налил в большую деревянную миску наваристый соус с бараниной и всласть поел. Утолив голод, глубоко растроганный человечностью старика, он думал, как бы выразить ему свою благодарность и, вспомнив черствость батюшки-священника, вдруг сказал:
— Большое спасибо вам. Вот вам, вам надо бы быть нашим попом…
Услышав это, старик-татарин вскочил с места и с яростью закричал:
— Сам ты становись попом, неверный гяур! Ишь чего захотел! Убирайся с глаз моих!
И выгнал Горького из сада.
Алексей Максимович закончил рассказ и глуховатым своим басом сказал:
— Вот видите, мое незнание национальных обычаев и религиозных чувств истого мусульманина обратили слова искренней благодарности в обидные.
…Я обещал Горькому привезти экземпляры всех напечатанных в Крыму книг по крымскотатарскому фольклору, художественной литературе, материалы по устному народному творчеству крымских татар на русском языке.
…Двумя неделями позже я вновь приехал в «Теселли»… привез обещанные книги и рукописи по фольклору.
…Перелистывая привезенное мною, Алексей Максимович вновь вспомнил о своих скитаниях по Бессарабии и Крыму в 1891 г. Он рассказал о том, как познакомился с чабаном Надиром, как был очарован услышанным сказанием и как старался в своем литературном пересказе сохранить содержание замечательной татарской песни «О Соколе». От Горького мы узнали, что чабан Надир был в молодости конюхом у князей Юсуповых и неплохо владел русским языком.
Среди книг, которые я привез Алексею Максимовичу, был сборник «Песни Крыма» А.Кончевского с предисловием А.Луначарского о «совершенно своеобразной, мягкой, яркой и поэтичной культуре» крымских татар. «Все это как нельзя лучше сказывается в песнях крымских татар, поражающих изящным соединением восточных и западных мелодий…»
Я прочитал этот отрывок Горькому. …Он сказал, что это поистине удивительная музыка и что ему довелось много раз слушать чудесные мелодии Крыма в 1902 году в исполнении Александра Афанасьевича Спендиарова во время пребывания у него в гостях в Ялте. Алексей Максимович говорил, что нынче с огромным удовольствием он слушает по радио концерты крымскотатарской музыки из Симферополя.
…18 июня 1936 года произошло солнечное затмение. В этот день в Горках под Москвой умер великий писатель Алексей Максимович Горький…
«Я славно пожил!.. Я знаю счастье!… О счастье битвы!…» — эти слова гордого Сокола Горький мог бы сказать и о себе.
(Публикуется в сокращении)
Эшреф ШЕМЬИ-ЗАДЕ,
Ташкент, 1968 год
Газета «Голос Крыма»
№ 24 (1014) от 14.06.2013 г.